Эхо войны.
Шрифт:
— Нет… Не знаю.
— Ты его угнал?
Пауза. Хриплое:
— Да.
— Когда?
— Два… Три месяца назад. Я не считал.
— По помойкам шатался, полаю, специально, чтобы паршу у бродяг подцепить?
Он вздрогнул и облизнул губы.
— Есть было нечего.
— Вижу, — мой взгляд многозначительно прогулялся по выступающим ребрам. — За что посадили?
Он сгорбился и уставился на собственные колени.
— Могу по базам пробить, — любезно подсказала я. Он зыркнул на меня и, наконец, неохотно разлепил губы:
—
— Какого кодекса?
— Медицинского.
Преступная халатность, повлекшая за собой смерть большого количества разумных существ. Я знала основные статьи большинства кодексов, какие хуже, какие лучше, но девятая статья нашумела в свое время больше всех, — когда двадцать лет назад в колониях вспыхнули эпидемии. Одна из них унесла жизнь и Айрит, жены Ремо.
— Ты врач? — я приподняла брови в искреннем удивлении. А я–то рассчитывала на потомственного вора в лучшем случае.
— Студент. Был.
— Ну и что натворил?…
Он сжал губы и мотнул головой. Я посмотрела на поникшие уши, нервно сжатые костлявые пальцы и с неожиданной для себя самой жалостью спросила:
— До какого курса хоть доучиться успел, студент?
— До четвертого.
Я удивленно вскинула брови. Какую–такую преступную халатность вообще мог совершить этот вьюнош, едва только начавший обучение? И даже если совершил, кто вообще додумался поручать ему что–то настолько серьезное?…
— Ты что, остался единственным медиком на планете?
Он упрямо мотнул головой, недвусмысленно давая понять, что на эту тему говорить не собирается. Ладно, пока не слишком важно.
Но по базе пробью обязательно.
— Вы меня сдадите?
— Сэбэшникам? Посмотрим на твое поведение. И уголовное дело. Думаю, запись о побеге трудиться искать не стоит?
— Я не сбежал.
— Амнистия? Так быстро? — я саркастически вскинула брови.
— Не знаю.
К моему удивлению, он действительно не знал.
— Какие у меня будут гарантии твоего примерного поведения?
Парень пожал плечами, глухо обронил:
— У меня нет выхода.
Он смотрел на меня черными, как дыры, глазами, в которых плескалась тоска.
И голод. Голод без конца и края…
Меня осенило внезапно — открытием, которое сулило массу неприятностей. Я раздосадовано повела ушами и бросила ему ножницы, разомкнув перемычку на браслетах наручников дистанционным ключом.
— Зачем?
— Ногти остриги. Сам.
«Лаппо» насупился, но покорно начал щелкать туповатым инструментом. Если он и в самом деле понимает, насколько его шаткое положение зависит от меня лично, глупостей делать не будет. Если же нет… Что ж, против силовика в «чешуе» у него нет шансов даже с десантным ножом, не то что с ножницами.
Я взяла с тумбочки забытый Тайлом считыватель и демонстративно углубилась в статью о новейшей модификации систем охлаждения приземельного гражданского транспорта сверхмалых размеров.
Мерное щелканье на несколько
В таком виде нас и застал Ремо, вставший полчаса спустя.
— Орие… Что–то случилось? — он недоуменно застыл на пороге перевязочной, вопросительно глядя на меня.
— Ничего. Кроме того, что мы с нашим гостем наконец нашли общий язык, конечно.
Ремо перевел взгляд на наручники, но ничего не сказал.
Во время утреннего осмотра и процедур он держался спокойно, даже учинил своему пациенту небольшой допрос чисто медицинского характера, пользуясь его внезапно возникшей разговорчивостью.
Остриженных когтей он не замечал. По крайней мере, успешно делал вид. И только когда меня сменил Тайл, Ремо затащил меня в перевязочную и зашипел:
— Орие, да что происходит?! Что ты с ним делала ночью?
— Ничего, — без улыбки ответила я. — Я просто поняла, отчего мне так знаком фасон его стрижечки. И почему у нашего трупа такие облезшие уши.
— Орие, это парша!
— И парша эта работает на Калирийских шахтах.
— Что?…
— Не будь тупицей. Где обривают уши, хвост и половину головы?… Он каторжник, Ремо. И если мы возьмем ультрафиолетовый фонарик и поищем клеймо, я гарантирую, что это будет крест. Крест пожизненного заключения. Но вот только что–то я не слышала, чтобы от криптоновых руд кто–нибудь синел. И… знаешь, Ремо, он ведь действительно вампир.
Глава пятая.
Триша не слишком любит правду, по крайней мере в мелочах.
Вершины Призраков укутала метель.
Мир утонул в снегах.
Я вздрогнула и открыла глаза. Откинула легкое одеяло и встала с кровати.
Хочу в горы, хочу зиму. Хочу свободы, хочу, чтобы дайр был цел.
Проклятая работа.
Проклятый карантин.
— Ты не любишь свою работу?
— Не тыкай мне, парень. Этого тебе никто не разрешал.
— Нужно разрешение?
— Нужно, — я встряхнула рубашку и хмуро сунула руки в рукава. Посмотрите на него, всего день, как ходить в состоянии, а уже сует свой нос куда не просят.
— И?
— Нет, — я посмотрела на него и еще раз припечатала: — Нет.
— Не хотите делиться? — по–своему истолковал мою враждебность Лаппо. — Но ведь четырех тысяч хватит и больше, чем на двоих.
Я качнула головой и начала медленно застегивать рубашку:
— Не лебези, знаю, что без этого ты долго не протянешь, — я смерила взглядом его костлявую фигуру, остановившись на лице. Заострившиеся черты сухим пергаментом обтягивала начинающая наливаться чернотой кожа, в глазах проскальзывали искры лихорадки. — Так что даю тебе официальный пропуск в охотничьи угодья.