Эхо войны
Шрифт:
– Я не раз изучал все материалы дела, – произносит военком, – они убедительны и не вызывают сомнений. Кроме отсутствия фронтовых наград. При его должностях и ранениях они должны были быть. Разве что лишили, когда исключили из партии или находился под следствием? Но это возможно только по суду или специальному постановлению. Ведь так?
Я соглашаюсь.
– И еще, – продолжает полковник, – он не отрицает, что был здесь в сорок втором и руководил дирекционом.
– Как?!
– Был. Сам подтвердил. Разве ветераны вам ничего не сказали?
– Нет. Они правда
– Ну, так слушайте. Накануне этих праздников горисполком организовал каждому фронтовику по три тонны угля, поскольку большинство их них живет в частном секторе. Требования на него нужно было получать в объединении, о чем мы известили всех ветеранов. Там Квитко и столкнулся с несколькими из них, которые сегодня были у вас.
Слово за слово, начался скандал, они обозвали его предателем и потребовали, чтоб рассказал, чем занимался в 1942 году в наших местах. Тот вспылил, заявил, что это не их собачье дело и ушел.
– М-да,– пробормотал я,– чем дальше в лес, тем толще партизаны.
– Какие еще партизаны? – не понял военком.
– Да это я так, к слову. Вы, пожалуйста, дайте команду, чтоб из дела сняли для нас копии всех документов, я пришлю за ними следователя. Будем готовить запрос в Подольск и опросим людей. А там посмотрим.
Из военкомата вновь возвращаюсь в прокуратуру и допоздна занимаюсь со свои уголовным делом.
На следующий день организовываю проверку заявления и вместе с одним из молодых работников мотаюсь по кругу Первомайск – Горское – Золотое. К концу дня у нас копии документов из военкомата, характеристики на Квитко с его прежней работы и по месту жительства, справка из объединения «Первомайскуголь» о времени восстановления в период войны затопленных шахт, а также пара десятков объяснений граждан, поименованных в заявлении.
Вырисовывается следующая картина.
В период оккупации, немецким дирекционом на территории района были восстановлены несколько шахт, одна из которых работает и поныне. Отправкой рабочей силы, продовольствия и оборудования в Германию фигурант также занимался, и немецкого обер – лейтенанта, похожего на Квитко, часто видели на шахтах, железнодорожном узле Попасная и в вагонном депо. Принимал ли он участие в карательных операциях, жителям неизвестно.
Самое интересное то, что слов некоторых из них, многие эшелоны с продовольствием и оборудованием, на территории области пускались под откос и в Германию не попадали. Не были по каким-то причинам взорваны немцами и находящиеся в стадии восстановления шахты.
И это при всем том, что партизанских отрядов в нашей степной местности не было, а созданное перед отходом Красной армии подполье, в первые же месяцы оккупации фашисты выявили и уничтожили.
Со следственными материалами в этой части, я в свое время знакомился в архиве прокуратуры области и поражался, насколько же они не соответствуют всему тому, что впоследствии написал в «Молодой гвардии» А. Фадеев.
Кое-что становилось ясным, необходимы были дополнительные сведения из Министерства Обороны и помощь «смежников».
Мотивированный запрос в Подольск, с интересующими нас вопросами, мы подготовили вместе с Савицким, а вот в горотдел КГБ я обращаться не стал. Дело в том, что в период следствия в отношении партийно-советских лидеров нашего города, уличенных во взятках, а затем проверки аналогичных материалов по пришедшему им на смену Плахотченко, местные чекисты, знавшие обо всех их «художествах», не только не помогли нам, но даже «ставили палки в колеса».
Я поступил проще – связался со своим давним приятелем, который работал «направленцем» в областном УКГБ и заручился его поддержкой.
Когда наш запрос ушел в Подольск, он продублировал его по своим каналам в Москве.
Не знаю, что сыграло свою роль – бланк прокуратуры или содействие КГБ, но оттуда довольно быстро пришел ответ. Он был ожидаемым.
В документе значилось, что с первых дней войны, Андрей Иванович Квитко был военным разведчиком, сначала штаба дивизии, а затем одной из армий Южного фронта, части которого освобождали Донбасс. Награжден тремя орденами «Боевого Красного Знамени», орденом «Красной Звезды» и медалью «За победу над Германией». По вопросу нахождения его под следствием и исключения из партии, дополнительными сведениями архив не располагал и рекомендовал обратиться в Главную военную прокуратуру.
Все стало на свои места.
Давать запрос в военную прокуратуру мы не стали и проверку заявления на этом, решили прекратить.
Оставалось главное. Пригласить Квитко и получить от него объяснение, таков был порядок.
Я надеялся, что в беседе ветеран более подробно расскажет о своем боевом пути и прольет свет на оставшиеся невыясненными вопросы.
Ошибся.
Это я понял сразу, как только он вошел в кабинет. По глазам. Они были такими же жесткими, как на старой фотографии в личном деле.
Разговор был коротким.
– Андрей Иванович, я приношу Вам извинения от себя лично и городского Совета ветеранов войны. Мы во всем разобрались.
Он долго молчал и пронзительно смотрел мне в глаза.
Затем встал и бросил только одну фразу: «Мне это уже не нужно».
И ушел. Так и не простив.
А вскоре умер.
С почестями похоронен на старом Первомайском кладбище и забыт. Как многие солдаты Великой Отечественной, о которых мы таки ничего и не знаем…
Три встречи
Эту историю рассказал мне отец, который прошел две войны и лагеря «Дальстроя».
Весной 1942 года их артиллерийский полк вел бои на Северо-Западном направлении, неся тяжелые потери. В то время он был старшиной и командовал орудийным расчетом. Командование их батареи получило приказ выдвинуться в район одного из населенных пунктов, закрепиться на окраине леса и ждать подхода основных сил полка.
Переход осуществлялся ночью, на конно-тракторной тяге и к утру артиллеристы вышли в заданный район. На месте селения торчали только остовы печных труб. Его накануне разбомбила немецкая авиация.