Эхо войны
Шрифт:
О чем шла беседа, догадываться не приходилось. Мат офицеров доносился до расчета, и обстановка в землянке явно накалялась.
Затем из нее выскочил сопровождаемый комбатом старлей, который бесновался и орал, что закатает батарею в землю.
– Нургалиев взмахнул рукой в нашу сторону, расчет тут же разбросал маскировавшие орудие ветки.
– Будэшь плоха сибе вести, расстриляем твою коробку, – гортанно произнес он, обращаясь к танкисту.
Тот мгновение смотрел на орудие, а затем, увидев меня, хищно оскалился и прохрипел, – да вот же этот рыжий, что ж ты мне комбат «вола крутишь»? И тоже махнул рукою.
На танке тяжело заворочалась башня, и пушечный ствол уставился на наш КП. Грозно и решительно.
Чем бы все это закончилось, сказать трудно, но разрядил ситуацию мой командир взвода.
В этот самый момент младший лейтенант появился из двери землянки и, углядев вращение башни, с воплем рухнул на землю, закрыв голову руками.
– А суки! Трухаете?! – радостно заорал танкист, – давай сюда этого рыжего, комбат, а то и эта хлопушка не спасет! – махнул плеткой в сторону орудия.
Пришлось идти.
В землянке он еще немного поорал, затем чуть подостыл и спросил, откуда я родом.
– Из «Серго», с Луганщины.
– Все ясно, у вас там вся шахтерня бандиты!
– Зачем вы так, товарищ старший лейтенант, далеко не все.
– Все! Я сам родом с Макеевки.
Короче помирились. Выпили реквизированного спирта, закусив жареной свининой. Выяснилось, что танковая рота, которой командовалт мой земляк, входит в состав нашей армии и тоже отступает с боями на восток от самого Карачева. На прощание старший лейтенант предложил мне перейти к нему.
– Смотри, ты воюешь с самой финской и имеешь только одну «Отвагу», а у моих ребят их по нескольку. Да и меня командование не обижает,– ткнул себя пальцем в грудь, на которой блестели орден «Отечественной войны» и «Звездочка». Думай, пока я добрый, перевод организую. И офицеров больше не бей. Это нарушение устава.
Я обещал. Мы обменялись номерами полевой почты и расстались.
Затем война покатилась в обратную сторону, и закончил я ее в Восточной Пруссии, в должности командира взвода артиллерийского полка ПВО, куда попал после тяжелой контузии.
К тому времени Нургалиев погиб при освобождении Киева, в боях под которым я потерял весь свой расчет, за исключением одного земляка – ростовчанина.
В Восточной Пруссии мы стояли в городе Бреслау, который взяли с боями уже после падения Берлина.
Была весна 45 -го, на его окраинах буйно цвела сирень, все ходили хмельные от Победы и предстоящего возвращения на Родину.
Офицеры обзавелись трофейной техникой и разъезжали по городу и его окрестностях на всевозможных «Цундапах», «Опелях», «Мерседесах» и даже «Хорьхах». Многие тешились надеждой увезти их к себе домой, как трофеи.
Я такой блажью не страдал, ибо ждал вызова в артиллерийское училище, а туда автомобиль с собой из Германии не попрешь. Не по чину.
Однако мой последний комбат относился к этому вполне серьезно и всячески холил имеющийся у него новенький «Опель-кадет», доставшийся нам после одного боя.
Но вскоре военный комендант Бреслау издал приказ, по которому весь имеющийся в частях трофейный автотранспорт подлежал сдаче. После одной из поездок в штаб корпуса, капитан вернулся в часть без машины – ее изъяла военная комендатура.
Комбат рвал и метал, но делать было нечего, автомобили поотбирали даже у многих старших офицеров.
Прошел слух, что некоторые из них получили свои автомашины назад, послав туда представителей со щедрыми подношениями.
Решил пойти по этому пути и комбат, попросив меня съездить в комендатуру нашей части города, офицеры которой и реквизировали его «Опель». А для общения с ними дал золотой портсигар и хорошие швейцарские часы.
Я приказал своему Мишке – ростовчанину запрячь параконную повозку на резиновом ходу и в его сопровождении отправился в это учреждение.
Оно располагалось недалеко от центра, в трехэтажном здании, окруженном металлической оградой чугунного литья. Весь двор перед ним был заставлен десятками разнокалиберных автомобилей и мотоциклов, а у входа прохаживался часовой с автоматом.
Не зная наверняка, относится ли трофейная повозка к автотранспорту, я не стал рисковать и попросил Мишку остановить ее в соседнем переулке. Затем приказал ему никуда не отлучаться и направился к комендатуре.
Мордастый часовой скользнул по мне взглядом, я вошел в здание и, обратившись к сидевшему за стойкой дежурному офицеру спросил, как попасть к коменданту.
– Его нет, а в чем дело? – недовольно пробурчал тот.
– Я по поводу отобранного у моего комбата автомобиля.
– Ты сегодня уже десятый, лейтенант. Приказ читал?
– Читал.
– Так и вали отсюда. Кстати, ты на чем сюда приехал?
– Пешком.
– Ну, вот и топай назад. Не мы придумали. Приказ коменданта города.
Не солоно хлебавши, я покинул комендатуру и, выйдя за ограду, с досады закурил. Обдумывая, что делать дальше.
– Здорово, рыжий! – послышалось за спиной, я обернулся и увидел стоящего перед собой майора.
– Володька, ты?!
Это был мой земляк-танкист из Макеевки, но уже с погонами майора, в отлично сшитом габардиновом кителе с многочисленными орденами на груди и неизменной плеткой в руке. Мы обнялись, а затем долго хлопали друг друга по плечам, радуясь встрече.
– А где ж твой комбат-татарин, поди уже полковник?
– Нету комбата и ребят из расчета нету, полегли под Киевом.
Он на минуту задумался, а затем поинтересовался, – что я здесьделаю?
– Да вот, пытался из комендатуры автомобиль командира вызволить. Не получилось. А ты?