Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
Протянул руки к шлему, заколебался, но все-таки отключил устройство дополненной реальности и стянул шлем с головы.
В ноздри ударила жуткая вонь: смесь сточных вод, гниющей рыбы и сгорающего допотопного топлива. Он закашлялся. Тяжелый удушливый воздух был пропитан пылью. Он раздражал глаза и царапал горло. Оксфорд упал на колени и схватился за горло, пытаясь вдохнуть побольше кислорода. Потом вспомнил, что приготовился к этому, пошарил в кармане и вынул оттуда маленькое устройство, которое приложил к шее. Он нажал на рычажок, послышалось шипение, затем последовал легкий
Оксфорд убрал устройство и какое-то мгновение отдыхал. Нормальному дыханию препятствовала не физическая причина, а, скорее, расстройство восприятия. Шлем защищал его от мысли, что в этой атмосфере невозможно дышать; сейчас ту же функцию выполняло успокоительное.
От дороги, находящейся неподалеку, донеслись непривычные звуки. Цоканье копыт, грохот колес, крики уличных торговцев.
Он встал, поправил одежду, сделанную в точности по образцу викторианской, которую носил под машиной времени, надел цилиндр и направился к выходу из чащи. Стоило ему выйти из-под деревьев, как преображенный мир атаковал органы чувств, и он был потрясен глубоким несоответствием.
Только трава сохранила привычный вид.
Через грязный густой воздух он видел огромное пустое небо; высокие стеклянные башни, современные ему, исчезли, Лондон опустился на землю. Букингемский дворец, сейчас частично скрытый высокой стеной, выглядел неестественно новым.
По парку бродили люди в причудливых карнавальных нарядах — нет, напомнил он себе, это не костюмированный бал; они всегда так одеваются! — и их медленная поступь показалась ему совершенно нарочитой. Несмотря на далекий приглушенный гул, Лондон, казалось, дремал, закутанный в одеяло безмолвия.
Он начал спускаться к подножию холма, стараясь преодолеть растущее чувство растерянности и дискомфорта.
За ним, невидимый, лежащий человек пришел в сознание, собрал свои вещи, встал, покачиваясь, на ноги и побрел в лес.
— Мужайся, Эдвард, — сказал он самому себе. — Держись, не раскисай. Не давай этому миру ошеломить тебя. Это не сон и не иллюзия, не теряй сосредоточенности, выполняй свою работу и возвращайся к костюму!
Он дошел до широкой дороги. Скоро по ней проедет королевская карета. Боже мой! Он увидит королеву Викторию! Он огляделся. Все, как один, были облачены в шляпы или чепцы. Большинство мужчин носило бороды или, по меньшей мере, усы. Женщины держали зонтики от солнца.
Медленное движение. Здесь все происходит замедленно.
Он вгляделся в лица. Кто из них его предок? Он никогда не видел фотографий первого Эдварда Оксфорда — их и не было — но надеялся заметить черты фамильного сходства.
Он переступил через низкую изгородь, ограждавшую улицу, перешел на другую сторону и остановился под деревом. Вдоль дороги начали собираться люди. Он услышал множество самых разных диалектов, и все они звучали до смешного преувеличенно. Некоторые из них, решил он, принадлежат рабочим — он не понял ни единого слова; в то же время речь высшего класса была настолько точной и ясной, что казалась искусственной.
Его взгляд выхватывал из общей картины одну деталь за другой, они привлекали его
— Сосредоточься! — прошептал он.
Он заметил человека, стоявшего на другой стороне улицы в небрежной, но высокомерной позе, который глядел прямо на него и усмехался. Худой, с круглым лицом и огромными усами.
«Неужели он понимает, что я не принадлежу этому миру?» спросил себя Оксфорд.
Приветственные крики толпы. Королевская карета только что выехала из ворот дворца, ее лошадьми правил форейтор. Двое верховых ехали перед каретой, две сзади.
Где же его предок? Где стрелок?
Стоявший прямо перед ним мужчина в цилиндре, синем сюртуке и белых бриджах, выпрямился, сунул руку под пальто и стал протискиваться ближе к дороге.
Королевская карета медленно приближалась.
— Неужели это он? — пробормотал Оксфорд, уставившись в затылок человека.
Через несколько мгновений передние всадники проскакали мимо.
Человек в синем сюртуке перешагнул через изгородь и, когда королева и ее муж проезжали мимо, в три прыжка добежал до кареты, выхватил кремниевый пистолет и выстрелил в них. Потом отбросил дымящееся оружие и вытащил второе.
— Нет, Эдвард, — закричал Оксфорд и бросился вперед.
Сначала они почувствовали Занзибар ноздрями — задолго до того, как остров вырос на горизонте, знойный ветер принес запах гвоздики. Потом на краю сапфирового моря задрожала длинная полоса, жестокое раскаленное солнце превратило ее кораллово песчаные берега в сверкающее золото.
— Клянусь Юпитером! — прошептал Уильям Траунс. — Какое слово подходит здесь? Спящий?
— Спокойный, — предположил Кришнамёрти.
— Вяло наслаждающийся чувственным покоем, — поправил Суинбёрн.
— Что бы это ни было, — сказал Траунс, — это великолепно. Я чувствую себя так, как будто оказался внутри одной из арабских сказок капитана Бёртона.
— Даже больше, чем тогда, когда мы были в арабской пустыне? — поинтересовался поэт.
— Великие небеса, конечно! Там был только песок, песок и еще раз песок. А это... это романтично!
— Семь недель! — буркнул Кришнамёрти. — Семь недель на проклятом верблюде! Моя задница никогда не придет в себя.
Земля перед ними соблазнительно повышалась, под ее зеленой вуалью появились красно-коричневые полоски, дрожавшие и трепетавшие за тяжелым занавесом горячего воздуха.
— Что ты думаешь, Алджи? — спросил Траунс. Члены британской экспедиции путешествовали в каютах первого класса — разительный контраст с их ужасной дорогой через пустыни Аравийского полуострова. Все они загорели дочерна, за исключением Суинбёрна, чья кожа стала почти малиновой, зато волосы, выгоревшие под безжалостным солнцем, побледнели до цвета соломы.