Ельцин
Шрифт:
22 августа Ельцин уведомил Кириенко, что увольняет его с поста премьер-министра, на котором тот пробыл четыре месяца. Как и предвидел в июле Третьяков, на смену ему был выбран Черномырдин — тот самый ветеран «клуба красных директоров», которого Ельцин выбросил за борт в марте. 23 августа, на встрече с Черномырдиным в Кремле, президент предложил ему вернуться, пространно извинился за решение, принятое весной, и выразил готовность повторить свои извинения в эфире. Черномырдин согласился принять личные извинения. Во время этой и других встреч стало ясно, что Ельцин ожидает от Черномырдина, что тот пробудет главой правительства до 2000 года, а затем при его поддержке будет баллотироваться в президенты. Ельцин скорее смирился с возвращением Черномырдина, особого воодушевления у него оно не вызвало [1530] . О своем решении он объявил в телевизионном выступлении на следующий день: «Сегодня нужны те, кого принято называть „тяжеловесом“. Я считаю, что необходимы опыт и вес Черномырдина». Ельцин связал это назначение с вопросом о преемнике, сказав, что возвращение премьера поможет обеспечить «преемственность власти в 2000 году» и что человеческие качества Черномырдина «будут решающим аргументом на президентских выборах».
1530
Виктор Черномырдин, интервью с автором, 15 сентября 2000; и Валентин Юмашев, пятое интервью с автором, 17 сентября 2007. В «Президентском марафоне» (с. 219–220) Ельцин подтверждает, что бывший премьер-министр был бы не лучшим лидером для будущего России. Но в августе 1998 года он согласился вернуть его на прежний пост. По словам Юмашева, если бы кандидатуру Черномырдина утвердили, то Ельцин не смог бы повторно сместить его перед выборами 2000 года.
Госдума так не считала. В первом раунде голосования, состоявшемся 31 августа, за бывшего, а теперь исполняющего обязанности премьера проголосовало всего 94 депутата — меньше, чем за Кириенко в апреле. На встрече 2 сентября с Биллом Клинтоном, приехавшим в Москву, чтобы поддержать Ельцина, президент держался весьма дерзко. Он не боялся спровоцировать системный кризис, если Дума не одобрит предложенную им кандидатуру премьера: «Казалось, Ельцин готов и даже хочет этого. По его словам, он сумеет воспользоваться своими президентскими полномочиями, чтобы „сокрушить коммунистическую партию раз и навсегда“. Коммунисты „совершили в прошлом много грехов. Я мог бы составить список этих грехов, передать его в Министерство юстиции и начать преследование коммунистов“. Сцепив пальцы и скрипнув зубами, он добавил: „Я мог бы как следует надавить на них“» [1531] . Впрочем, Ельцин также известил американцев, что рассматривает и альтернативы, и Виктор Степанович об этом знал [1532] . Сомнения еще больше возросли, когда после повторного голосования Черномырдин сумел набрать всего 138 голосов. Хотя это было больше, чем Кириенко набрал во втором туре в апреле, обстановка в Думе изменилась: Геннадий Селезнев более не предлагал тайного голосования; коммунисты жаждали крови; Совет Федерации не оказывал поддержки; репутации Ельцина и Черномырдина были подмочены. Существовали и конституционные осложнения. Коммунисты готовили рассмотрение вопроса об импичменте Ельцину. Согласно статье 109, президент не имел права распустить Госдуму и назначить новые парламентские выборы, если бы нижняя палата выдвинула против него обвинения. Если бы Ельцин продолжил настаивать, воинственные депутаты-коммунисты могли бы связать ему руки, приступив к рассмотрению вопроса об импичменте до голосования по кандидатуре Черномырдина.
1531
Talbott S. The Russia Hand: A Memoir of Presidential Diplomacy. N. Y.: Random House, 2002. Р. 288.
1532
По дороге из аэропорта 1 сентября Черномырдин «использовал получасовую поездку, чтобы давить на президента [Клинтона], убеждая поддержать его кандидатуру в разговоре с Ельциным, который, по слухам, собирался от него [Черномырдина] отказаться». См. там же. С. 287. Клинтон оказался достаточно умен, чтобы не вмешиваться.
Тогда Ельцин совершил новый кульбит: как и в декабре 1992 года, когда выбирали Черномырдина, он согласился на компромиссную кандидатуру. Евгений Примаков, который был на два года старше Ельцина (и на 33 года старше Кириенко), руководил внешней разведкой России, а позднее стал министром иностранных дел. До того Примаков успел побыть журналистом, ученым, членом горбачевского Политбюро и всегда умел ладить со спецслужбами. Дородный, добродушно-снисходительный в обращении, в политике он придерживался левоцентристских взглядов. Он хотел создать правительство на более широкой основе, усилить государственное регулирование рынка и проводить более напористую внешнюю политику — все это устраивало парламент и население больше, чем программы Черномырдина или Кириенко. Примакова пришлось уговаривать. После трех встреч с Ельциным и длительных переговоров с его сотрудниками он все же согласился стать главой правительства. 11 сентября его кандидатуру утвердила Госдума с 317 голосами за и всего 63 — против.
Перестановки, одна за другой осуществляемые Ельциным в разгар экономических потрясений, навели некоторых на подозрение, что его звезда закатилась безнадежно. «Фактор Ельцина с его знаменитой „непредсказуемостью“, а точнее, абсолютной предсказуемостью в борьбе за личную власть навсегда ушел из российской политики, — выговорил Третьяков в „Независимой газете“ на следующий день после того, как Госдума одобрила Примакова. — По большому счету такого политика, как Ельцин, в России и в мире больше нет»; остался только «гражданин Борис Николаевич Ельцин», герой вчерашнего дня. Он не сумел «назначить» преемника, продолжал Третьяков, и не сможет сделать этого в будущем [1533] .
1533
Третьяков В. Вице-президент и другие // Независимая газета. 1998. 12 сентября.
Но Ельцин пока не был готов исчезать со сцены и, как стало ясно в 1999 году, вовсе не исчерпал свои политические ресурсы. Вынося свой вердикт, Третьяков упустил из виду, что назначение Примакова стало для Ельцина в некотором роде неприятностью, обратившейся во благо. Провал третьего тура голосования в Думе был более опасен для него, чем для возглавляемой коммунистами оппозиции: их позиция лишь укрепилась бы на новых выборах. В сентябре одним из наиболее общепризнанных кандидатов на пост премьера считали Юрия Лужкова. Ельцин, которому не импонировали амбициозность и рвение Лужкова, был настроен жестко против и даже уволил нескольких близких помощников за предложение выдвинуть городского голову столицы [1534] . Если бы возвращение Черномырдина состоялось, оно служило бы постоянным укором Ельцину и доказательством совершенной им весной ошибки. В отличие от Примакова, у Черномырдина имелись открытые президентские притязания, с чем Ельцину пришлось бы считаться. Кроме того, у него были поводы чувствовать себя обиженным тем, как Ельцин с ним обошелся, и он мог бы начать удовлетворять свою обиду на политической сцене [1535] . Если бы Госдума приняла кандидатуру Черномырдина, то Ельцину пришлось бы делить с ним власть вплоть до 2000 года. Во время переговоров Ельцин предложил отказаться от своего права роспуска Думы и передать ей право вето на назначение вице-премьеров, министра финансов и руководителей силовых структур. Геннадий Зюганов 30 августа отказался от данного соглашения, считая, что он способен добиться от Ельцина больших уступок [1536] . Представляя кандидатуру Примакова, Ельцин взял назад свое предложение, сохранив за собой право в будущем пропустить нового премьер-министра через ту же «мясорубку», что и Черномырдина и Кириенко в 1998 году.
1534
Это были секретарь Совета безопасности Андрей Кокошин, заместитель главы кремлевской администрации Евгений Савастьянов и пресс-секретарь и советник по внешнеполитическим делам Сергей Ястржембский.
1535
После разговоров с Юмашевым о возвращении Черномырдина на пост премьера Ельцин понял, что того будет окружать ореол «несправедливо обиженного». «В этом смысле мой моральный проигрыш оказывался выигрышем для Черномырдина». Цит. по: Ельцин Б. Президентский марафон. С. 221.
1536
Виктор Зоркальцев, заместитель Зюганова, подписал 28 августа документ от лица КПРФ. Соглашение поддержали Николай Рыжков и другие прокоммунистически настроенные фракции в Думе. Черномырдин был для них предпочтительнее Ельцина.
Самым важным было то, что Примаков мог проводить необходимую корректировку курса гораздо более убедительно, чем Черномырдин. В октябре разговоры о пересмотре конституции с целью ослабления президентских полномочий Ельцина затихли. Он был готов дать Примакову ту же свободу и автономию в подборе команды, какую в свое время имели молодые либералы Гайдар и Кириенко. Тот назначил на ряд постов в аппарате Белого дома бывших сотрудников разведки. В мемуарах он напишет об отказе «президента и действующего через Ельцина его окружения от навязывания… тех или иных лиц на посты» [1537] . Своим первым замом по экономическим вопросам Примаков назначил коммуниста Юрия Маслюкова — увлеченного сторонника государственного регулирования экономики [1538] . По настоянию Примакова, Виктор Геращенко, уволенный Ельциным в 1994 году, 12 сентября вернулся, чтобы возглавить Центробанк.
1537
Примаков Е. Восемь месяцев плюс… М.: Мысль, 2001. С. 14.
1538
В своих мемуарах (там же, с. 7) Примаков пишет, что в его присутствии и в присутствии Черномырдина Ельцин в порыве отчаяния предложил должность премьер-министра Маслюкову. Маслюков предложение отклонил, но сказал, что будет работать с Примаковым. Валентин Юмашев, который вел переговоры с другими кандидатами, в интервью отрицал, что подобное предложение делалось, поскольку для Ельцина коммунист во главе его правительства был неприемлем. В мемуарах Ельцин упоминает Маслюкова лишь в качестве одной из рассматриваемых кандидатур. Возможно, он сделал заявление, которое Примаков и Маслюков ошибочно приняли за предложение, или вел разговор, не сообщая о нем руководителю администрации.
В целом Примакова можно было назвать умеренным и прагматичным премьером. Правительство, которым он управлял для Ельцина, было по сути коалиционным. К нему перешли 14 из 31 члена кабинета Кириенко, в том числе и такие реформаторы, как министр финансов Задорнов; он обеспечивал гармонию между левыми, центристами, сторонниками Лужкова и другими политиками. Примаков и его министры использовали административные рычаги, чтобы назначать конкурсное управление в лопнувшие банки, замедлить отток капиталов и способствовать выплате части задолженностей бюджетникам и бастующим шахтерам [1539] . Дефицит предложенного ими бюджета составлял всего 3 % ВВП, и Примаков с Геращенко финансировали его, запустив печатный станок, из-за чего инфляция в 1998 году составила 84 % (в 1997 году составляла 11 %), однако им удалось вырваться из губительного круга займов. Едва заметный экономический рост 1997 года сменился падением, составившим в 1998 году 4,9 %, однако полный коллапс все же не наступил. По оценке Ельцина, «интонацию… Примаков выбрал абсолютно правильную… Своей уверенной неторопливостью Евгений Максимович сумел… убедить всех в возможности стабилизации обстановки» [1540] .
1539
Этот успех не следует преувеличивать. За день до увольнения в мае 1999 года Примаков с гордостью говорил о том, что сумел сократить долг государства перед пенсионерами вдвое и что врачи и учителя теперь ждут зарплаты всего два месяца вместо пяти.
1540
Ельцин Б. Президентский марафон. С. 239–240.
Вопреки зловещим предсказаниям, российская экономика после первых судорожных недель начала драматический подъем, который продолжается и по сей день. Признаки этого подъема появились уже в октябре — ноябре 1998 года. Результаты 1999 года звучали для слуха Ельцина райской музыкой — 5,4 % роста, инфляция менее 40 %. Выглядевшее катастрофическим решение девальвировать рубль оказалось живительным эликсиром. Девальвация сделала нефть и другие экспортные товары более доступными для внешних покупателей и сформировала нетарифный барьер против импорта, что запустило процесс возрождения отечественной пищевой промышленности и производства товаров народного потребления. Оказавшись в стороне от международных рынков капитала, Россия наконец-то была вынуждена ужесточить государственный бюджет и реструктурировать суверенный долг. Кризис позволил сделать то, что было немыслимо в нормальной обстановке, и теперь пути назад просто не было. В мировой экономике впервые с 1980-х годов тенденции оказались благоприятными для России. Наиболее существенным стало то, что с 1998 по 2000 год цены на нефть удвоились и продолжали расти. Этот скачок, сопровождаемый ростом производства и экспорта, привел к утроению доходов от торговли нефтью и газом, что, в свою очередь, вернуло ликвидность страдающей от недостатка наличности торговле и положило конец демонетизации и синдрому бесконечных неплатежей [1541] .
1541
См.: Kwon G. Budgetary Impact of Oil Prices in Russia //Hanson P. The Russian Economic Recovery: Do Four Years of Growth Tell Us That the Fundamentals Have Changed? // Europe-Asia Studies. № 55 (May 2003). Р. 365–382.
В своем обзоре финансового кризиса в «Президентском марафоне» Ельцин пересмотрел терапевтический эффект шокотерапии, проведенной 6–7 лет назад. «Политический кризис, — писал он, — явление временное и в чем-то даже полезное. Я даже по себе знаю: организм ждет кризиса, чтобы преодолеть болезнь, обновиться, вернуться в свое хорошее, обычное состояние» [1542] . Но преодоление великой паники 1998 года не вернуло удачу Борису Ельцину. Напротив, он все сильнее чувствовал себя загнанным в угол и все чаще задумывался над тем, как найти выход из сложившегося затруднительного положения.
1542
Ельцин Б. Президентский марафон. С. 232.
Одной из причин этого было то, что экономический успех казался очень непрочным и пока что не улучшил благосостояние средней российской семьи. Доход на душу населения и потребление достигли докризисного уровня лишь в 2001 году, когда Ельцин был уже в отставке.
Более насущной проблемой было состояние здоровья президента и его способность — реальная и оцениваемая со стороны — исполнять свои обязанности. После того как события августа — сентября 1998 года слегка потускнели в его памяти, Ельцину удавалось поддерживать душевное равновесие главным образом благодаря облегчению оттого, что ситуация оказалась не столь тяжела, как могла бы быть, и Примаков решительно взялся за дело. А вот физическое состояние президента заметно ухудшилось. Через месяц после назначения Примакова случайные появления Ельцина в Кремле воспринимались российскими средствами массовой информации как повод для «экстренного сообщения». В начале октября, во время визита в Казахстан и Узбекистан, с ним случались приступы кашля, он несколько раз терял равновесие и раньше времени вернулся в Москву [1543] . В конце октября он на три недели лег в санаторий «Барвиха». Говорили о переутомлении, однако 23 ноября Ельцина с диагнозом «двусторонняя пневмония» перевели в ЦКБ, где он провел две недели. 17 января 1999 года у него открылась язва желудка. Из санатория Ельцин вышел в начале февраля, чтобы вылететь на похороны короля Иордании Хусейна, где представителем России должен был быть Примаков. Врачи категорически возражали против этой поездки. «Да никто меня не понимает!» — сказал Ельцин помощникам, отдавая приказ о вылете президентского самолета в 6 часов утра [1544] . В Аммане он пробыл всего шесть часов.
1543
Gordon M. R. A Rough Trip for Yeltsin Adds to Worries about Health // New York Times. 1998. October 13.
1544
Григорьева Е. Владимир Шевченко: за работу с Ельциным я благодарен судьбе // Известия. 2007. 21 мая.