Ельцын в Аду
Шрифт:
На другой день его жену Анну допрашивал следователь: « Вы знали, что Ваш муж убил товарища Орджоникидзе? Знали, конечно. Почему не донесли сразу?»
Анна Михайловна: «О чем Вы говорите?.. Спросите у сына товарища Сталина Яши. Мы в тот день были вместе на даче».
Следователь: «Нечего спрашивать, и так все ясно. Подпишите свои показания».
Не получив согласия, вызвал из коридора охранника: «Вот гражданка Семушкина не желает подтвердить данные ею же показания. Расписываюсь в вашем присутствии за нее». И расписался.
Семушкин погиб, Анна Михайловна отделалась восемью годами лагерей. В 1956 году, после XX съезда партии, она попала на прием к Генеральному прокурору СССР. От Руденко ей стало известно, что ее супруга застрелил на Лубянке Лаврентий Берия лично...
Автор биографии Сталина, оппозиционер и перебежчик Абдурахман Автарханов: «Я присутствовал на траурном митинге на похоронах Орджоникидзе вблизи Мавзолея... наблюдал за Сталиным. Какая великая скорбь, какое тяжкое горе... были обозначены на его лице. Великим артистом был товарищ Сталин».
– Вот именно: «великий артист - подтвердил старый революционер Гронский.
– Вот он беседует с человеком: ласков, все искренне. Провожает до дверей и тут же: «Какая сволочь».
– Ни хрена Авторханов не понял! Я на самом деле скорбел о Серго, как и о Кирове. Сколько воспоминаний связано с ним – лучших воспоминаний.
– За что ж ты меня так, Коба?
– со слезами на глазах спросил Серго своего самого старого и близкого друга. У души деспота лицо не дрогнуло, напоминая статую из черного мрамора:
– Ты, кацо, к сожалению, принадлежал к той части нашей партии, которая должна была исчезнуть. Зачем ты просил за врага народа Пятакова? На пленуме ЦК ВКП(б) ты «из соображений чести» не показал мне письма от «злобного оппозиционера Ломинадзе...» Да, на ноябрьском пленуме 1929 года ты набросился на правых, назвав заявление Бухарина, Рыкова и Томского «жульническим документом». Но тут же, после того, как из Политбюро был изгнан Бухарин, взял его в свой наркомат, а в замы пригласил бывших оппозиционеров Пятакова и Серебрякова. Еще раньше ты не голосовал за высылку Троцкого в Алма-Ату, за его выдворение в Турцию. Мог ли я позволить себе роскошь иметь рядом слабодушного наркома, хранившего секреты врагов?
– «Кремль – это драка бульдогов под ковром», - прокомментировал Уинстон Черчилль.
– Неужели в Вашем окружении, герр Джугашвили, работал один порядочный человек – господин Орджоникидзе?! Позвольте повторить реплику Станиславского: «Не верю!» - сыграл свою любимую роль скептика – Ницше.
– Ты прав, господин буржуазный философ!
– выразил согласие Сталин.
– Не столь уж сильно Серго отличался от остальных моих «опричников». До сих пор в закавказских республиках Орджоникидзе называют моим подручным, скрупулезно подсчитывая, сколько вреда нанесла его деятельность грузинскому, азербайджанскому, армянскому народам – и не им только. Подчеркивают безоговорочную поддержку им плана индустриализации и сплошной коллективизации. Осуждают за командно-приказной стиль работы, экономическую необоснованность ставившихся перед директорами заводов задач, отсутствие элементарной их проработки, волюнтаризм и «потолочный» принцип.
Как-то Серго поручил одному из директоров подсчитать, сколько машин может дать его предприятие. И когда тот доложил, нарком спросил: «А больше нельзя дать?»
– «Видите ли, сейчас трудно все учесть, может быть, еще тысячу натянем».
– «А больше нельзя?» - повторил свой вопрос нарком.
– «Если нужно, можно будет», - ответил директор.
– «Может быть, две тысячи машин можно добавить?»
– «Постараюсь. Все силы приложим к этому».
– «Тогда запишем три тысячи машин», - улыбаясь, заявил нарком.
На ответственном правительственном совещании, где присутствовал этот директор, обсуждали программу его завода. Серго предложил дать первое слово этому директору. Тот встал и заявил:
– «Посоветовавшись с товарищем Серго, мы решили взять программу на три тысячи больше ранее установленного плана».
Это что: пример порядочности? Скорее, вопиющей экономической безграмотности!
– Здорово Сталин разобрался со своим окружением, - не то с негодованием, не то с завистью пробормотал Ельцин.
– Я своих только прогонял с глаз долой...
– «Если ты раб, ты не можешь быть другом. Если тиран ты, ты не можешь иметь друзей», - выдал очередной афоризм Ницше.
– Мы пропустили голосование, - невозмутимо заметил педантичный «железный Феликс».
Всех, кроме Светланы, в РВК взяли. Сталин высказался против Серго, однако вмешательство Ленина перевесило.
– Вы, герр Джугашвили, сильно изменились, - удивился Ницше.
– Некогда Вы за друзей горой стояли. В свое время Вы руководили прогремевшими на весь мир террористическими акциями, многие из которых лично проводил знаменитый Камо. Все почти добытые Вами деньги отсылали Ленину, сами жили впроголодь, но много помогали товарищам.
– У Кобы – двойственная натура, - заметил председатель Бакинской коммуны Степан Шаумян.
– В Баку на заседании комитета РСДРП я обвинил Сталина в том, что он – провокатор охранки, похитил партийные деньги... Тот ответил мне своими обвинениями. Выяснить, кто из нас прав, не удалось: его арестовали...
– Жаль, что тебе, как и еще 25 бакинским комиссарам, отрубили голову...
– Разве их не расстреляли?
– удивился Ницше.
– Нет, их казнили именно так, - объяснил Сталин.
– А то бы за те облыжные обвинения Шаумян так легко не отделался...
– Сталин, где у тебя совесть? Ты пылаешь местью даже к мертвому товарищу по партии, - грустно прошептал главный бакинский комиссар.
– Ты вряд ли читал Шекспира, Степан. Повышай свое образование: послушай, что сказал на сей счет герой его пьесы – король Ричард III:
«Да не смутят пустые сны наш дух:
Ведь совесть – слово, созданное трусом,
Чтоб сильных напугать и остеречь.
Кулак – нам совесть, и закон нам – меч».
– Когда-то ты читал нам совсем другие стихи... Свои...
– печально сказал Серго.