Ельцын в Аду
Шрифт:
В то же время мы должны предвидеть последствия, которые будут вытекать как из поражения, так и из победы Германии. В случае ее поражения неизбежно произойдет советизация Германии и будет создано коммунистическое правительство. Мы не должны забывать, что советизированная Германия окажется перед большой опасностью, если эта советизация явится последствием поражения Германии в скоротечной войне. Англия и Франция будут еще достаточно сильны, чтобы захватить Берлин и уничтожить советскую Германию. А мы не будем в состоянии прийти на помощь нашим большевистским товарищам в Германии.
Таким образом, наша задача заключается в том, чтобы Германия смогла вести войну как можно дольше, с целью, чтобы уставшие и до такой степени изнуренные Англия и Франция были бы не в состоянии разгромить советизированную Германию... По этой причине СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжая ее сырьем и продовольственными товарами.
В то же самое время мы должны вести активную коммунистическую пропаганду, особенно в англо-французском блоке и преимущественно во Франции. Мы должны быть готовы к тому, что в этой стране в военное время партия будет вынуждена отказаться от легальной деятельности и уйти в подполье. Мы знаем, что эта работа потребует многих жертв, но наши французские товарищи не будут сомневаться в целесообразности этих жертв. Их задачами в первую очередь будут разложение и деморализация армии и полиции. Если эта подготовительная работа будет выполнена в надлежащей форме, безопасность советской Германии будет обеспечена, а это будет способствовать советизации Франции.
Рассмотрим теперь второе предположение, т.е. победу Германии.
Некоторые придерживаются мнения, что эта возможность представляет для нас серьезную опасность. Доля правды в таком утверждении есть. Но было бы ошибочно думать, что эта опасность будет так близка и так велика, как некоторые ее представляют. Если Германия одержит победу, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы начать вооруженный конфликт с СССР, по крайней мере, в течение десяти лет.
Ее основной заботой будет наблюдение за побежденными Англией и Францией с целью помешать их восстановлению. С другой стороны, победоносная Германия будет располагать огромными территориями, и в течение многих десятилетий она будет занята их эксплуатацией и установлением там германских порядков. Очевидно, что Германия будет очень занята в другом месте, чтобы повернуться против нас... Позже все народы, попавшие под «защиту» победоносной Германии, также станут нашими союзниками. У нас будет широкое поле деятельности для развития мировой революции.
Поэтому в интересах СССР - Родины трудящихся, чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Именно по этой причине мы должны согласиться на заключение пакта, предложенного Германией, и работать над тем. чтобы эта война, объявленная однажды, продлилась максимальное количество времени».
– А я примерно в то же время сказал своим приближенным: - «Германия никогда не станет большевистской, - прервал пространную речь Сталина фюрер.
– Скорее большевизм станет чем-то вроде национал-социализма. Между нами и большевиками больше сходства, чем различий. Я всегда принимал во внимание это обстоятельство и посему отдал распоряжение, чтобы бывших коммунистов беспрепятственно принимали в нашу партию. Национал- социалисты никогда не выходят из бывших либералов, но превосходно получаются из коммунистов...»
– Мало ли что ты там болтал!
– возобновил свой монолог Вождь.
– Часть Германии долгое время оставалась коммунистической! Но закончу характеристику своих предвоенных планов. «Нападение на СССР сулило Германии в 1941 году безнадежную войну в одиночку против всего мира. Как раз то, против чего он предостерегал в «Майн Кампф». Нападение же Советского Союза на Гитлера сулило нам блестящие перспективы завоеваний в Европе при поддержке, по крайней мере на первых порах, западной коалиции. При том, конечно, условии, что нам удалось бы напасть первыми. К сожалению, в 41-м мы к войне были неготовы... А уж раньше - тем более. Вот почему я так хотел этого союза! Хрущев: - Вот почему «Сталин после подписания пакта радостно восклицал в кругу соратников: «Обманул, обманул Гитлера!»
А не фюрер Вас обманул?
– усомнился Ницше.
Нет, я - его! Гитлер, как ты в 1924 году описывал перспективы войны против Западной Европы в союзе с нами?
– и говорить о России как о серьезном техническом факторе в войне совершенно не приходится. Всеобщей моторизации мира, которая в ближайшей войне сыграет колоссальную и решающую роль, мы не могли бы противопоставить почти ничего. Сама Германия в этой важной области позорно отстала. Но в случае такой войны она из своего немногого должна была бы еще содержать, Россию. Ибо Россия не имеет еще ни одного своего собственного завода, который сумел бы действительно сделать, скажем, настоящий живой грузовик. Что же это была бы за война? Мы подверглись бы простому избиению». К несчастью, я ошибся! В октябре 1941 года захваченные советские территории представляли собой «не что иное, как единую фабрику по производству оружия, построенную за счет снижения уровня жизни населения». Я даже не представлял себе, как далеко зашла подготовка СССР к войне против Германии и Европы. Цифры уничтоженной или захваченной в результате нашего внезапного нападения техники говорят сами за себя: 18 тысяч танков, 22 тысячи орудий, 14,5 тысячи самолетов. Плюс два с половиной миллиона пленных. Легко понять мое потрясение: вермахт начал поход на Восток всего с тремя с половиной тысячами танков!
Так что, несмотря на некоторое сходство, разница между нами, генералиссимус, все же есть!
– Конечно, есть!
– согласился Сталин.
– Да вот пусть Молотов про фюрера скажет, он его лучше знает, мы же с Гитлером никогда лично не встречались!
«Гитлер - крайний националист, - сообщил с важным видом Молотов, - ослепленный и тупой антикоммунист... внешне ничего такого особенного не было, что бросалось бы в глаза. Но очень самодовольный, можно сказать, самовлюбленный человек. Конечно, не такой, каким его изображают в книгах и кинофильмах. Там бьют на внешнюю сторону, показывают его сумасшедшим, маньяком, а это не так. Он был очень умен, но ограничен и туп в силу самовлюбленности и нелепости своей изначальной идеи. Однако со мной он не психовал. Во время первой беседы он почти все время говорил один, а я его подталкивал, чтоб он еще что-нибудь добавил.
Гитлер говорит: «Что же получается, какая-то Англия, какие-то острова несчастные владеют половиной мира и хотят весь мир захватить - это же недопустимо! Это несправедливо!»
Я отвечаю, что, конечно, недопустимо, несправедливо, и я ему очень сочувствую.
«Это нельзя считать нормальным», - говорю ему. Он приободрился.
Гитлер: «Вот вам надо иметь выход к теплым морям. Иран, Индия - вот ваша перспектива». Я ему: «А что, это интересная мысль, как Вы это себе представляете?» Втягиваю его в разговор, чтобы дать ему возможность выговориться. Для меня это несерьезный разговор, а он с пафосом доказывает, как нужно ликвидировать Англию, и толкает нас в Индию через Иран. Невысокое понимание советской политики, недалекий человек, но хотел втащить нас в авантюру, а уж когда мы завязнем там, на юге, ему легче станет, там мы от него будем зависеть, когда Англия будет воевать с нами. Надо было быть слишком наивным, чтобы не понимать этого.
Я проанализировал все попавшие в мое распоряжение сведения и пришел к выводу, что советская система была гораздо тотальнее германской, - начал философствовать автор «Заратустры».
– Со мной вполне согласен один из соратников генерала Власова - Вильфрид Штрикфельдт. Не так ли?
Яволь! «И нацистский режим стремился к тоталитарной, всеобъемлющей власти, но она еще не достигла дьявольского совершенства сталинизма. В Третьем Рейхе все же сохранялись какие-то основы старой государственной и общественной структуры; еще не были задушены полностью частная инициатива и частная собственность; еще было возможно работать и жить, не завися от государства. Немцы еще могли высказывать свое мнение, если оно и не сходилось с официальной догмой, могли даже до известной степени действовать так, как считали лучшим. Хотя партийное давление и увеличивалось все более ощутимо... но эта форма несвободы в Германии оценивалась подавляющим большинством бывших советских граждан мерками сталинского режима насилия и поэтому воспринималась все же как свобода. И в этом была большая разница между нами».
Ницше оседлал своего любимого конька - теоретизирование - и не хотел с него слазить: - Еще одна разница между Сталиным и Гитлером идеологические основы установленных ими режимов. В относительно мононациональной Германии нацисты могли себе позволить строить свою политику на тезисе об «избранности» германской нации. В многонациональном Советском Союзе стабильной могла быть только та диктатура, которая опиралась на классовый признак разделения общества, а не национально-расовый. Гитлер сделал «врагами народа» и изгоями прежде всего евреев и иных эмигрантов цыган. Большинство же тех, кто поддерживал социал-демократов и коммунистов, либо были вынуждены покинуть Германию, либо были «перевоспитаны» пропагандой и репрессивными органами. Поэтому число казненных антифашистов исчислялось десятками тысяч, а не миллионами, как это было в СССР в отношении тех, кого сочли противниками коммунизма или линии партии, причем массовый террор начался еще в 1918 году, задолго до прихода герра Джугашвили к власти. Так или иначе, действия большевиков ущемили интересы десятков миллионов людей, и репрессиям подверглись представители самых разных слоев общества. Поэтому тех, кто досадовал на Сталина, в СССР было гораздо больше, чем в Германии - ненавистников Гитлера. Ведь фюрер, устранив Рема и его ближайшее окружение, не стал проводить в партии кровавую чистку. Не сажал в тюрьмы и лагеря рядовых коммунистов и социал- демократов. Вплоть до 20 июля 1944 года вообще не трогал вермахт. Не расстреливал и не отправлял за решетку без крайней на то нужды ни фабрикантов, ни помещиков, ни пролетариев, ни крестьян. И в результате обеспечил морально-политическое единство германского народа накануне войны и искреннюю любовь миллионов, не ведающих толком ни того, что творят сами, ни того, что вообще творят в рейхе фюрер с партией. Ибо информация тщательно фильтровалась министерством пропаганды, а «окончательное решение еврейского вопроса» проходило в условиях глубокой тайны.