Ельцын в Аду
Шрифт:
– «Козырная шестерка и туза бьет» - преспокойно ответил находчивый гений и продолжал путь дальше.
Тут его одиночество решили скрасить приятели. Один из них – Дельвиг — предложил:
– «Пойдем к девкам!»
Рылеев отказался:
– «Я женат».
Дельвиг премного удивился:
– «Так что же, разве ты не можешь пообедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?»
– Остроумно замечено, но я тоже пас! – отказался и Пушкин.
– Раньше ты придерживался иного мнения!
– «Меня упрекают в изменчивости мнений. Может быть: ведь одни глупцы не переменяются».
– Ладно, позову Дениса Давыдова, он гусар, от похода — на войну ли, к дамам ли - никогда не отказывается. Кстати, Пушкин, как ты к нему относишься?
– «Военные уверены, что он отличный писатель, а писатели про него думают, что он отличный генерал».
Тут появился предмет их обсуждения и пожаловался:
– Моя работа о партизанской войне была отдана на цензурный просмотр – кому бы вы думали?! Михайловскому-Данилевскому!
Пушкин отреагировал немедленно:
– «Это все равно, как если бы князя Потемкина послали к евнухам учиться у них обхождению с женщинами».
– А может, Вы бы взяли на себя эту комиссию, Александр Сергеевич?
– Не обижайтесь, нет. Мне как-то предлагали написать критику исторического романа господина Булгарина. Я отказался, говоря: «Чтобы критиковать книгу, надобно ее прочесть, а я на свои силы не надеюсь».
И извините, мне надо прочесть письмо. Участвуя в одном журнале, я обратился письменно к издателю с просьбою выслать гонорар, следуемый мне за стихотворения. Вот пришел ответ. Каков нахал! Спрашивает меня: «Когда желаете получить деньги, в понедельник или во вторник, и все ли двести рублей вам прислать разом, или пока сто?»
Так, пишу: «Понедельник лучше вторника тем, что ближе, а двести рублей лучше ста тем, что больше».
К беседе подключился граф Завадовский:
– «Однако, Александр Сергеевич, видно туго набит у Вас бумажник!»
– «Да ведь я богаче Вас, Вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный – с тридцати шести букв русской азбуки».
Какой-то юный литератор подошел к гению отечественной словесности. Тот, увидав на нем лицейский мундир, спросил:
– «Вы, верно, только что выпущены из Лицея?»
– «Только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому полку, - ответил юноша.
– А позвольте спросить Вас, где Вы теперь служите?»
– «Я числюсь по России»!
Один помещик пристал к Александру Сергеевичу, чтобы тот написал ему стихи в альбом. Поэт отказывался, так как с подобной просьбой его осаждали слишком многие. Помещик выдумал стратегему, чтобы выманить у него несколько строк. Он имел в своем доме хорошую баню и предложил ее к услугам дорогого гостя.
Пушкин, выходя из бани, в комнате для одеванья и отдыха нашел на столе альбом, перо и чернильницу. Улыбнувшись шутке хозяина, он написал: «Пушкин был у А-ва в бане».
... Сидит Пушкин у супруги обер-прокурора. Во все времена эта должность считалась доходною. Огромный кот лежал возле поэта на кушетке. Тот его гладил, котофей выражал удовольствие мурлыканьем, а хозяйка приставала с просьбою сказать экспромт. Александр Сергеевич уступил – и обратился к домашнему любимцу:
«Кот-Васька плут, Кот-Васька вор,
Ну, словно обер-прокурор».
– Ах, сейчас бы «Бенкендорфа» выпить!
– повел плечами поэт.
– Пушкин, почему ты жженку называешь по имени начальника Третьего отделения?
– «Потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее все в порядок влияние на желудок».
– «Как ты здесь?» - спросил граф Орлов у Пушкина, встретясь с ним в Киеве.
– «Язык и до Киева доведет», - отвечал тот.
– «Берегись! Берегись, Пушкин, чтобы не услали тебя за Дунай!»
– «А может быть, и за Прут!»
– Ох, услышит тебя государь!
– А что государь Николай Павлович. «Хорош-хорош, а на 30 лет дураков наготовил».
Подошел Дмитриев:
– «А помнишь, Пушкин, наши посещения Аглицкого клуба на Тверской? Заметь: «Ничего не может быть страннее самого названия: Московский Английский клуб».
– «У нас есть названия более еще странные».
– «Какие же?»
– «А императорское человеколюбивое общество!»
– Болтай, Пушкин, болтай, я не гневаюсь!
– проявил терпимость появившийся царь Николай Первый.
– Знаешь, «мне бы хотелось, чтобы король нидерландский отдал мне домик Петра Великого в Саардаме».
– «В таком случае, - подхватил поэт, - попрошусь у Вашего Величества туда в дворники».
– А что за шутку ты выдал в доме графа С.?
... Однажды Пушкин сидел в кабинете этого аристократа и читал какую-то книгу. Хозяин лежал на диване. На полу, около письменного стола, играли его двое детишек.
– «Саша, скажи что-нибуль экспромтом...
– попросил вельможа. Тот мигом, ничуть не задумываясь, скороговоркой ответил:
– «Детина полоумный лежит на диване».
Граф обиделся не на шутку:
– «Вы слишком забываетесь, Александр Сергеевич»!
– «Ничуть... Но Вы, кажется, не поняли меня... Я сказал: «Дети на полу, умный лежит на диване».
Николай Первый, неподдельный ценитель юмора (недаром он благоволил и к самому поэту, и к Крылову, и к Гоголю), изволил посмеяться:
– Изрядно! А расскажи-ка курьез с казанской «музой»!
Казанская поэтесса, девица А.А. Наумова, перешедшая уже в то время далеко за пределы подростков, сентиментальная и мечтательная, баловалась писанием стихов, которые она к приезду Пушкина занесла в довольно объемистую тетрадь, озаглавленную «Уединенная муза закамских берегов», и поднесла ему для прочтения, прося его вписать что-нибудь.