Ельцын в Аду
Шрифт:
Гайдару снится страшный сон:
Навстречу пьяный Ельцин - он
Грозит Дудаю кулаком
И обзывает дураком.
Кругом пожар, блестят штыки,
Идут буржуйские полки...
Тимур опешил: вот те на -
Грядет чеченская война!
– А вон Платонов прибыл! Классик, ты – член КПСС или Союза писателей?
– «Я ничего не член». Не надо обзываться!
– Не огорчайтесь! «Меня Жданов публично блудницей назвал – и то ничего», - утешила его Анна Ахматова.
Под ручку с директором издательства пролетела душенька Ходасевича, ласково напевая тому в ушко:
– «Издатель! Друг! С лицом веселым
Мне чек скорее подмахни
И пресс-папье своим тяжелым
Автограф милый промокни».
... Опять зашелестели, словно опадающие осенние листья в лесу, короткие диалоги:
– Пишу роман, листов на тридцать...
– Смотри, на ногу не урони!
– Внимание, опасное место!
– снова предупредил философ-экскурсовод. Входим в сектор социалистического реализма!
– А что это такое?
– спросил ЕБН, знавший термин, но не его суть.
– Это формалистически – натуралистически – абстракционистическое искажение реальности...
– Переведи на русский, - мотнул седой прядью Борис Николаевич.
– Ну, чтоб даже тебе было понятно: восхваление советских властей на доступном языке и в доступной для них форме, - объяснил Ницше.
– Именно то, что, начиная с господина Джугашвили про таких, как ты, а затем для тебя и про тебя карякали в российских газетах, брошюрах, книгах.
– Про меня другое писали, чем про Сталина!
– обиделся Ельцин.
– По сути – то же самое. Хотя разница есть. При его культе личности вся литература соцреализма печаталась на бумаге, изготовленной из древесины лагерного лесоповала. При твоем культе безличности — на бумаге, изготовленной из древесины, срубленной дома, переработанной за границей и закупленной там втридорога.
– «Философия хромая
Ухмыляется, не зная,
Как ей с мерой муравьиной
Сочетать полет орлиный», - вдруг подал голос Блейк.
– На марксизм-ленинизм намекаешь, что ли?
– вопросил экс-президент.
– Мы прибыли на заседание съезда советских писателей!
– объявил автор «Заратустры».
– «Москву метель заметала
порошею.
Как катафалк,
пылал
Колонный зал.
О литературе говорили
только хорошее,
И зал, привыкший
к знатным покойникам,
скорбно молчал», - дал свое описание этому важному событию один из присутствующих.
– Союз писателей СССР на три четверти состоит из неписателей. Но производить чистку нельзя, ибо эти три четверти легко вычистят писателей!
– крикнули членам президиума с галерки. Там не обращали внимания ни на реплики, ни на скучную речь докладчика. Аудитория тоже, как принято в таких торжественных случаях, болтала и сплетничала.
– Слышали, в СССР наконец-то выпустили Бабеля!
– Сейчас многих реабилитируют.
– Ты уже получил корочки САПа?
– Так это же лошадиная болезнь! Неужели от нее остаются оспины?
– Сам ты недуг общероссийский! Я имел ввиду удостоверения Союза Адских Писателей! Собственно, Союзов два – Тихий и Буйный, совсем как в ельцинской России.
– Там, наверху, говорят, Регистан и Михалков получили звания Заслуженных гимнюков Советского Союза – за свои многочисленные гимны!
– Товарищ Ливанов, Вы же известный актер, почему Вы никогда не заходили в худчасть театра?
– Художественное целое не может входить в художественную часть!
– Товарищ Булгаков, что Вы напеваете?
– Свое любимое: «Он рецензент – убей его!»
– Эй, докладчик! Почему Вы говорите одними цитатами? У Вас что, своего мнения нет?
– У меня есть свое мнение, но я с ним не согласен.
– Вы писатель или читатель?
– Я цитатель.
– Что такое телеграфный столб?
– Хорошо отредактированная сосна.
– Товарищ Шкловский, как у Вас дела?
– Как обычно. «Один редактор издательства «Советский писатель» отверг мою рукопись потому, что, как он сказал, в ней «много сведений и фактов, которые даже я не знаю».
– Удивляюсь, как при такой нервотрепке Вы достигли преклонных лет?
– «Я прожил долгую жизнь только потому, что никогда не читал рецензий на свои книги».
– Светлов, о чем размечтались?
– «Хочу, чтобы на моем доме повесили мемориальную доску: «Здесь жил и никогда не работал поэт Михаил Светлов».
... Новоприбывших окружили несколько литдушенек.
– А, господин Ницше! Позвольте Вам представить коллегу: академик-философ Мрак Мутин!
– Перестаньте издеваться! Меня зовут Марк Митин!
– Интересные разговорчики!
– душе экс-гаранта было непривычно.
– Давай подойдем к великому поэту – вон сидит Пастернак, твой тезка, - предложил его спутник. Но еще до них к Пастернаку подскочил какой-то хлыщ:
– «Что Вам больше всего понравилось в моей книге?»
Поэт вспыхнул:
– «Неужели Вы думаете, что я могу заниматься микрометрией?!»
Простите, отвлекусь: приближается критик Тарасенков, мой друг, знаток и любитель моих стихов. При этом по намеку партбонз опубликовал в «Культуре и жизни» разгромную статью обо мне!
Подойдя к Пастернаку, Тарасенков не решился протянуть ему руку. Поэт с доброй улыбкой заметил:
– «Толя, не стесняйтесь, Вы же не человек, а бобовое». А я на растения не обижаюсь...
Подлетела еще одна душенька.
– О таких, как ты, Тарасенков, я, Александр Раскин, написал эпиграмму: