Ельцын в Аду
Шрифт:
– Давайте-ка приколемся над Маяковским!
– Может, лучше над Ельциным?
– Сразу над обоими! Задаю тему! Какой смысл имели бы стихи поэтов 20-30-х годов в годы 90-е? Поехали!
– «Но тут словно лимоном рот
Скривило господину,
Это господин чиновник берет
Мою краснокожую паспортину...»
Твои стишки это, Маяковский?
– Да.
– А чего ж не добавил, что пограничник иностранный при этом шептал: «Боже мой, опять русская мафия!»
– Эй, Ельцин, расскажи Володе, как в твое царствие, заменив всего одну запятую на точку, превратили в свою противоположность содержание его чуть ли не самого известного стиха:
«Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний. Приходит буржуй»!
– Граждане преисподней! «Не делайте под Маяковского – делайте под себя».
– Он еще огрызается! Знаешь, какие стихи ты бы писал при Ельцине? Слушай!
Зимой в Куршавеле
снега не густо,
Но шубы прилипли к потненьким: :
Тусят здесь олигархи – квасят капусту
На буржуйском своем
субботнике.
Дяденьки, что вы делаете тут -
Столько богатых дядей?
Строим капитализм – свободный труд:
Бабло отбирать у людей!
– А также нанимать бл...дей!
– продолжил рифму Сатана.
– Володя! Достань что-нибудь «из широких штанин дубликатом бесценного груза» и покажи насмешникам!
– Эй вы, инвалиды умственного труда, не завидуйте мне! Бесполезно. «Я сумел научиться не писать обыкновенных стихов… И вообще, кто хочет получить бесплатно в морду, выстраивайтесь в очередь в фойе!»
– «Маяковский, каким местом Вы думаете, что Вы поэт революции?»
– «Местом, диаметрально противоположным тому, где зародился этот вопрос».
– «Маяковский! Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!»
– «Мои стихи не печка, не море и не чума!»
– «Маяковский, Вы считаете себя пролетарским поэтом, коллективистом, а всюду пишите: я, я, я...»
– «А как Вы думаете, Николай Второй был коллективистом? А он всегда писал: «Мы, Николай Вторый...» И нельзя везде во всем говорить «мы». А если Вы, допустим, начнете объясняться в любви к девушке, что же, вы так и скажете: «Мы вас любим»? Она же спросит: «А сколько вас?»
– А что там Вы накарябали про поэтессу Веру Инбер?
– «Ах, у Инбер,
Ах, у Инбер
Что за глазки, что за лоб!
Все смотрел бы, все смотрел бы
На нее б!»
– А по поводу нецензурных надписей на Доме-музее Герцена?
«Хер цена
Дому Герцена».
Заборные надписи плоски.
С этой — согласен.
В. Маяковский».
Дьявол, как всегда, решил подгадить великому поэту:
– Володя, расскажи лучше про своих любимых женщин!
Маяковскому стало плохо. Любовниц у него было немало, но настоящую страсть он питал к двум. Обе оказались его недостойны...
Лиля Брик расценивала нормальную семью как мещанство. «Вы представляете, - говорила она, - Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности!», имея в виду их брак на троих: Лиля и Осип Брики и Маяковский.
Любила ли она поэта? Наверное, да, но очень непродолжительное время. «Какая разница между Володей и извозчиком?
– спрашивала она своих подруг.
– Один управляет лошадью, другой — рифмой». Переживания гения мало трогали ее, но она видела их «пользу»: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи».
Самоубийствоо поэта восприняла эта дамочка с искренним удивлением, огорчением, но без трагизма. После похорон у Бриков пили чай, шутили, говорили о разных разностях...
Лиля забыла его, как и всех своих поклонников. Восьмидесятилетней старухой она завершила свою жизнь в одном из европейских отелей — покончила с собой из-за несчастной любви... Какая гримаса истории!
Ничуть не лучше была Вероника Полонская — последняя любовь поэта. В то роковое утро 14-го апреля 1930 года Маяковский просил ее стать его женой, остаться с ним, начать новую и счастливую жизнь... Но она, ссылаясь на то, что опаздывает на репетицию, ушла, в очередной раз пообещав, что все решится вечером... Не пройдя и нескольких шагов от его двери, услышала звук выстрела. Вернулась — уже к умирающему — и через несколько минут... побежала на репетицию. «Простите, - оправдывалась она перед режиссером.
– Только что застрелился Маяковский. Я прямо оттуда». И... осталась репетировать.
Через месяц Вероника вышла замуж — за театрального рабочего...
Друзья проявили себя столь же изменчивыми и жестокосердными, как любовницы...
За два месяца до его кончины поэт Кирсанов, бывший друг, написал о Маяковском: «Пемзой грызть, бензином кисть облить, чтобы все его рукопожатья со своей ладони соскоблить!» 17-го апреля, в день похорон, он со слезами на глазах на траурном митинге читал с балкона «Во весь голос». Председательствовал в похоронной комиссии Артемий Халатов, за десять дней до смерти приказавший вырвать портрет Маяковского из всего тиража журнала «Печать и революция»...
В 1925 году гениальный поэт завершил одно из стихотворений такими строками:
«Я хочу быть понят моей страной,
а не буду понят — что ж?!
По родной стране
пройду стороной,
Как проходит косой дождь».
– Пророческие вирши, - пожевал козлиными губами хозяин инферно.
– Они относятся не только к тебе, но и ко всем советским деятелям литературы и искусства. Целый пласт российской культуры, созданный за 70 лет, канул в небытие... Чем не новая Атлантида!
Замечание Люцифера было настольоко серьезным, что хулители Маяковского притихли...
– Ладно, фиг с тобой. Давайте под Блоком поиздеваемся:
«Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост».
Ельцин, в твое время так предприниматель себя вел при вызове в налоговую инспекцию или при встрече с твоим чиновником.
– «Я задыхаюсь... Мы задохнемся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу», - прошептал Блок свои предсмертные слова...