Ельцын в Аду
Шрифт:
– Несправедливо как-то все тут устроено!
– попытался горько вздохнуть ЕБН.
– А, по-моему, все правильно, - не согласился философ.
– Не буду брать седую древность, но в последние два столетия картина такова. Писателей и поэтов при жизни редко приветствуют такие же толпы поклонников, как певцов, музыкантов, спортсменов. Мало кто из нас богатеет за счет трудов своих. Нам воздается после смерти. Кто назовет спустя почти три тысячелетия первого победителя в гонке на колесницах на Олимпийских играх? Или модного в конце XIX века певца? А Гомера и Толстого помнят и будут помнить. В этом – наша награда. В посмертии. Потому и в аду мы куда меньше страдаем, чем все остальные.
– Это, по-твоему, по-божески?!
– Вспомни притчу Христа о богаче и бедняке Лазаре...Телеведущие, поппевцы, кинозвезды получают свою порцию счастья там, наверху, литераторам остаются жалкие крохи славы, денег, уважения... А ведь наши труды куда более достойны бессмертия... Скажи, какому императору служил Сервантес? Кто его почитает, в отличие от автора «Дон-Кихота»?
– Но есть многие великие писатели и поэты, которых все человечество читает и цитирует чуть ли не круглые сутки! Что ж, они совсем не мучаются?
– Да нет, участь сия печальная полностью не минует даже их — и меня в том числе. Любой человек, даже гений – это полузверь, полуангел, его природа двойственна, он равно устремлен и в рай, и в пекло. Мы создаем в своих творениях искусства образцы любви, чести, порядочности, идеалы, прославляем их, клянемся им в верности. Но в жизни своей, да и в творчестве порой опошляем и разрушаем их – и превращаем свое существование в пытку: и во время пребывания на земле, и после смерти.
Впрочем, мы в данный момент не страдаем совсем по другой причине. Просто нам повезло: наступила так называемая адская льгота отдыха. Раз в году в течение всего воскресного дня и двух заключающих его ночей, по просьбе Пресвятой Девы Марии, Господь избавляет всех пребывающих в пекле от терзаний душевных – мук. Об этом, кстати, рассказано и в русском апокрифе «Хождение Богородицы по мукам».
– Спасибо, Матерь Божия!
– искренне заплакала от благодарности и радости свежеупокоенная душа экс-гаранта...
Так, в благости, они двигались в адской тьме, пока не увидели вдруг вдали перед собой очертания странной земли... Или города... Или страны...
– Мы уже в Отстойнике, Фридрих? Кстати, почему такое презрительное название?
– Здесь творческие души отстаиваются перед Страшным Судом, пока Спаситель не решит, куда им идти: на небеса или в геенну огненную...
Тем временем перед их глазами предстала живописная картина. Два черта с клеймами на груди «Цензор» и «Литературный критик» держали за грудки (фигурально, конечно) какую-то мятущуюся душу. Та истошно орала:
– Пустите! Я – тоже писатель! Причем великий!
– Чем докажешь?
– Щас я вам свои шедевры зачитаю!
– А сколько их у тебя?
– Два. Фантастический роман «Планета инопланетян», документальная повесть «История из доисторических времен».
– Какие ж документы в доисторические времена? Исторические-то документы появились с возникновением письменности!
– Из текста все станет понятно...
– Ну, давай, читай.
– А ничего, что повесть длинная?
– Нам все равно делать нечего, впереди – вечность...
– фыркнули бесы.
– Итак, глава первая. «Эта приключенческая история приключилась в те полные доисторических приключений доисторические времена, когда в джунглях и дёбрях, равно как в степях, лесостепях, пампасах, саваннах, долах, весях, полях и лугах в высоких маморотниках бродили огромные папонты»...
– Графоман пробирается в наши ряды! Чтоб тебя черти взяли!
– закричали сотни встревоженных голосов.
– Исполняем!
– завопили демоны, поставили на душеньке клеймо «графоман» и начали волочь куда-то...
– Оставьте! Куда вы меня тащите?
– вопил незадачливый писатель.
– Сейчас определим куда. Грешил ли ты рукоблудием?
– Я лично нет, а вот моя правая рука занималась... Пописываю, знаете ли...
– Значит, к половым извращенцам тебя отправим!
– заявили бесы. Все трое исчезли под громкий вопль графомана:
– Что вы творите, империалиствующие империалисты!
– Что хуже – рукоблудие или словоблудие?
– задумчиво спросил Борис Николаевич.
– Естественно, второе. От мастурбации, кроме библейского Онана, никто серьезно не пострадал. А вот от словоблудия – миллионы!
– Приветствую Вас в Зоне творческих душ, господин экс-президент!
– перед спутниками возник поэт Владислав Ходасевич.
– Я - в некотором роде Ваш крестный отец в царстве мертвых, так как именно я пел Вам отходную. Позвольте вкратце описать Вам суть небытия в нашем адском кругу:
«Века, прошедшие над миром,
Протяжным голосом теней
Еще взывают к нашим лирам
Из-за стигийских камышей.
И мы, заслышав стон и скрежет,
Ступаем на Орфеев путь,
И наш напев, как солнце, нежит
Их остывающую грудь.
Былых волнений воскреситель,
Несет теням любой из нас
В их безутешную обитель
Свой упоительный рассказ.
В беззвездном сумраке Эреба,
Вокруг певца сплотясь тесней,
Родное вспоминает небо
Хор воздыхающих теней.
Но горе! Мы порой дерзаем
Все то в напевы лир влагать,
Чем собственный наш век терзаем,
На чем легла его печать.
И тени слушают недвижно,
Подняв углы высоких плеч,
И мертвым предкам непостижна
Потомков суетная речь».
Так что не надейтесь на наше понимание Ваших современных проблем. Каждый из нас застрял в своей эпохе. Хорошего Вам отдыха в этот дареный Богородицей день!
И поэт исчез. А вокруг возникла местность, подобной которой Ельцин и вообразить не мог.
Похожие на крысиные или на лисьи норки. Котлы с говном, оборудованные брандспойнтами и насосами... Башни из слоновой кости... Гадюшники... Непонятного вида конюшни...
– Что это, Фридрих?!
– вырвался вопль души.