Ельцын в Аду
Шрифт:
Ладно, вон я вижу группу великих мусульманских шейхов — суфистов и философов, а заодно и великих поэтов. Послушаем их, - прекратил свои вопросы немец, всегда стремившийся узнать нечто новое.
Меня зовут Фаридаддин Аггар, я жил в XIII веке по вашему летоисчислению. Расскажу вам вкратце свою притчу. Один поэт молил Аллаха, чтобы в Судный день Творец вверг его в ад и сделал его тело столь огромным, дабы в преисподней не осталось больше места ни для одного человека...
Ельцин был потрясен и восхищен:
Вот это гуманист! Что сделать, чтобы стать таким?
«Возведи крепость из добрых дел, и не будет на свете ее прочнее», - предложил великий проповедник Бахааддин Велед.
Хороший совет, а конкретнее...
«Зашей глаза, пусть сердце станет глазом!» - посоветовал сын Веледа, еще более гениальный философ и поэт Джалаладдин Руми.
Легко сказать — сделать трудно, - пришел к печальному выводу ЕБН.
Так ничего и не делай!
– послышалось от восточного вида души, сидевшей в позе лотоса.
Ты кто?
– по своей привычке ляпнул Борис Николаевич.
Последователь Будды...
И чего ты делаешь в христианском чистилище?
А ничего... В рай мне нельзя — в Христа не верил. В ад не за что — безгрешен! Медитировать нет смысла — я уже получил то, чего добивался, то есть небытия, выпал из цепи перерождений. Сейчас вот решаю вселенскую проблему: как научить навозного червя жить столь достойно, чтобы он сумел снова стать человеком?
И не простом сыном Адама, а ницшеанской «белокурой бестией»!
– не преминул поиздеваться лукавый.
Борис Николаевич вдруг почувствовал, что устал от этой круговерти чуждых ему душ.
– Что-то никого из соотечественников никак не встречу, - пожаловался он вслух.
Черт №1 мгновенно принял облик анекдотического одесского еврея:
– Земляков хочешь? Их есть у меня! «Серебряный» призер поэтического конкурса сатанофилов Зинаида Николаевна Гиппиус к вашим услугам!
Когда путешественники по инферно увидели душу гениальской поэтессы впервые, та пребывала в том виде, какой имела в молодости: очень хороша собой, несколько угловата, но грациозна. Одета оригинально: то в мужском костюме, то в вечернем платье с белыми крыльями, голова обвязана лентой с брошкой на лбу.
Сейчас же она была старухой, внешность и шик которой сгубило не столько время, сколько революция, эмиграция и потеря любимого мужа: очень худа, почти бестелесна. Огромные, когда-то рыжие волосы странно закручены и притянуты сеткой. Щеки накрашены в ярко-розовый цвет промокательной бумаги. Косые, зеленоватые, плохо видящие глаза. Одета тоже очень странно. Видимо, с годами оригинальничанье перешло в выпендреж. На шею она натянула розовую ленточку, за ухо перекинула шнурок, на котором болтался у самой щеки монокль. Зимой Зинаида Николаевна носила какие-то душегрейки, пелеринки, несколько штук сразу, одна на другой. Когда ей предлагали папироску, из этой груды мохнатых обверток быстро, как язычок муравьеда, вытягивалась сухонькая ручка, цепко хватала ее и снова втягивалась.
– Я же встречал Вас в зоне творческих душ, фрау Гиппиус, - удивился Ницше.
– Я там постоянно и обитаю. Сюда попала по приглашению моего мужа Дмитрия Мережковского, который находится здесь. Мы с ним не расставались ни на день более полувека. Но смерть нас разлучила — и посмертие тоже! Я так скучаю по нему!
– Вы же были порядочным человеком, как и Ваш супруг. Почему Вы не с ним? Из-за того, что поддались в свое время идее «брака втроем» - жили в одной квартире вместе с вашим общим другом Философовым? Причиняли страдания супругу? Когда Маяковский осуществлял этот «менаж а труа» с парочкой Бриков, Лиля, перед тем как заняться любовью (с законным мужем!), запирала поэта в ванной. Там он плакал, скребся в дверь, молил, чтобы его выпустили... Вы проделывали нечто подобное?
Что за гадости слышу от такого целомудренного джентльмена, герр Ницше! Философов был чудесный человек, но, как теперь выражаются, «голубой», и я его совсем не интересовала. Он скорее симпатизировал Диме, но тот тоже нормальный и любил меня. Не плотский, а духовный союз существовал между нами тремя!
Тогда почему Вас пускают в чистилище лишь на краткое время?
Из-за моего поганого характера. Когда-то мне дали прозвище Белая Дьяволица. Мне это очень нравилось: хотелось быть непременно злой, поставить кого-нибудь в неловкое положение, унизить, поссорить.
Зачем?
«Так. Я любила посмотреть, что из этого получится». В одном из моих стихотворений я написала, что люблю игру. «Если в раю нет игры, то я не хочу рая». Вот эти некрасивые выходки и были моей «игрой», которая лишила меня не только райского блаженства, но даже близости с мужем... Душа была виновата — и теперь страдает!
«В своей бессовестной и жалкой низости
Она, как пыль, сера, как прах земной.
И умираю я от этой близости,
От неразрывности ее со мной.
Она шершавая, она колючая,
Она холодная, она змея.
Меня изранила противно-жгучая
Ее коленчатая чешуя.
О, если б острое почуял жало я!
Неповоротлива, тупа, тиха.
Такая тяжкая, такая вялая,
И нет к ней доступа — она глуха.
Своими кольцами она, упорная,
Ко мне ласкается, меня душа.
И эта мертвая, и эта черная,
И эта страшная — моя душа!»
Вы так стремитесь к супругу, хотя Христос утверждал, будто в мире ином нет мужей и жен...
Так ведь мы обвенчаны с Димой — значит, наша близость получила благословение Божие!
И все-таки непонятно, почему Вы так страдаете...
А мне, напротив, понятно!
– к разговору присоединился давний друг семьи Мережковских Георгий Адамович.
– «... Между нею самой и тем, что она говорила и писала, между нею самой и ее нарочитым литературным обликом было резкое внутреннее несоответствие. Она хотела казаться тем, чем в действительности не была. Она прежде всего хотела именно казаться. Помимо редкой душевной прихотливости тут сыграли роль веяния времени, стиль и склад эпохи, когда чуть ли не все принимали позы, а она этим веяниям не только поддавалась, но в большой мере сама их создавала.