Ельцын в Аду
Шрифт:
– Понятно, почему ты и твое правительство всегда терпели фиаско. Ты подбирал себе команду из алкоголиков, воров и блюдолизов, - сделал глубокий аналитический вывод Ницше.
– А кстати, как на харакири ножницами реагировала партийная верхушка?
...Как всегда, вопрос философа угодил в самое больное место.
Политбюро и Горбачеву насчет неудавшегося самоубийства ясно было все с самого начала. Но как донести правду народу? Нельзя же официально заявить: кандидат в члены Политбюро, секретарь МГК, пусть и опальный, по пьянке сделал себе харакири? Ладно бы пустил пулю в лоб – это хоть выглядит благородно, по-партийному. Но резать грудь канцелярскими ножницами – моветон.
Горбачев тогда пощадил Ельцина. Ему было бы чрезвычайно выгодно выставить оппозиционера на всеобщее посмешище. Но он проявил благородство. По официально принятой версии, которую занесли в историю болезни, Борис Николаевич потерял сознание, упал на стол, а ножницы держал в это время в руках.
– Слышал я нечто подобное, - пробормотал Ницше.
– В одном советском милицейском протоколе жертва несчастного случая поскользнувшись, упала на нож 20 раз кряду. Причем спиной!
Ельцина жег стыд... На словах он всегда осуждал самоубийц, заявляя: “Я другой, мой характер не позволяет мне сдаться”.
– Я тогда был невменяемый, - выдавил он из себя невольное признание.
– И не столько из-за водки, сколько из-за лекарств. И так случалось несколько раз. Например, когда я лежал в больнице, туда приехал начальник 4-го управления Минздрава академик Чазов и сообщил: “Михаил Сергеевич просил вас быть на пленуме МГК, это необходимо”. А умру я или не умру после этого – не важно. Меня накачали лекарствами, посадили в машину. На пленуме чувствовал себя так плохо, что казалось – умру прямо здесь, в зале заседаний... Они накачали меня лекарствами так, что я практически ничего не воспринимал, и, может быть, я должен быть благодарен им за это, что они в тот момент спасли мне жизнь...”
– А если б не накачали Вас лекарствами мои коллеги?
– обиделся Фрейд.
– Не спасли? Если бы оставили умирать от потери крови или же допустили утечку информации, что Вы пырнули себя ножницами в приступе белой горячки? Это было бы лучше?
... Но ЕБН уже не слышал изобретателя психоанализа. Он находился в зале заседаний Московского горкома КПСС в те самые минуты, когда его свергали с престола. Подчиненные ушатами лили на него дерьмо. Еще вчера все они были вынуждены таиться, безмолвно сносить унижения и обиды. Но едва Политбюро дало команду “фас”, как радостная чиновничья свора тут же ринулась грызть недавнего хозяина.
Первый секретарь Бауманского райкома А. Николаев: “Очень быстро товарищ Ельцин обрел тот самый начальственный синдром, против которого он гневно выступал на съезде партии. Вот разрыв между словами и реальными делами. Быстро уверовал в свою непогрешимость, отгородил себя от партийного актива”.
Зам.председателя исполкома Моссовета В.Жаров: “Кадровые замены превратились в спортивные соревнования, о которых нам докладывали: на одном активе сменили 30 процентов первых секретарей, на другом – уже 50, на третьем – уже до 80 доехали”.
Член горкома Ф.Козырев-Даль: “На вооружение брались только разрушительные действия. Товарищ Ельцин уверовал в свою безнаказанность, поставил себя в исключительное положение, когда, распоряжаясь единолично судьбами людей, он не нес никакой ответственности ни перед ними, ни перед ЦК КПСС”.
Как и на пленуме ЦК, ни один из выступавших, даже те, кого он вознес к власти, в защиту Ельцина не сказали ни слова. Это было для него гигантским потрясением.
– Я думал, что за меня подпишется вся Москва, все первые секретари райкомов, которых я короновал... Но этого не случилось, стал получать оплеухи от корешей, от которых этого не ожидал...
– признался ЕБН.
Секретарь МГК Юрий Прокофьев уточнил:
– “Это единодушие стало неожиданностью и для самого Ельцина. Он ошеломленный, весь почернел и уже не мог ничего говорить”.
– Прокофьев брешет! “Почернел” я не столько от “единодушия”, сколько от баралгина, которым щедро обкололи меня лечилы. Обычно препарат этот действует как болеутоляющее, но в больших масштабах вызывает торможение мозга. Я перестал реагировать на окружающих и напоминал загипнотизированного лунатика. В таком состоянии и выступил. Кратко и без бумажки. Когда же прочитал в газетах произнесенную на московском пленуме речь, испытал шок. Отказывался верить, что всю эту галиматью произнес с трибуны лично, без подсказок со стороны.
А мучение прошлым позором все длилось...
... 18 февраля 1988 года на пленуме ЦК Ельцина вывели из состава Политбюро. Он еще оставался членом ЦК и министром. Но охрану у него мгновенно отобрали, а с ЗИЛа пересадили – о, ужас!
– на какую-то паршивую “Чайку”.
– Тогда я окончательно понял, - признался ЕБН, - что меня списали со счетов. “Часто в ночные бессонные часы я вспоминаю эти тяжелые, быть может, самые тяжелые дни в моей жизни. Горбачев не задвинул меня в медвежий угол, не услал в дальние страны, как это было принято при его предшественниках. Вроде бы благородно – пощадил, пожалел. Но немногие знают, какая это пытка – сидеть в мертвой тишине кабинета, в полном вакууме, сидеть и подсознательно чего-то ждать... Например, того, что этот телефон с гербом зазвонит. Или не зазвонит”.
– В чем, Борька, заключались твои страдания? В замене ЗИЛа на “Чайку”? В снятии персональной охраны? В том, что “телефон с гербом” не звонил?
– начал издеваться Сатана.
– Говорить о каком-то твоем уничтожении просто смешно. Пожелай система тебя раздавить, только мокрое пятно от тебя бы осталось! У тебя не отобрали ни-че-го. Кроме реальной (вместо мнимой, оставленной тебе) власти. Ну, так это – правильно. Надо быть полным идиотом, чтобы после всего случившегося сохранить такого смутьяна у кормила государства и партии.
Эх, не знаешь ты разницы между опалой и расправой! Впрочем, нет, знаешь! Четырьмя годами позже ты обошелся с Горбачевым куда безжалостней. И дня не прошло с момента отставки, как бывшего президента СССР не пустили даже в собственный кабинет. Там уже обосновался ты. И Михаилу Сергеевичу униженно пришлось подписывать последний в своей жизни указ, прикорнув в комнатушке помощника.
И из помещения спешно созданного им Горбачев-фонда ты его тоже демонстративно выгнал – чуть ли не с милицией. Унижения, которым ты подверг своего бывшего благодетеля, не идут ни в какое сравнение с его санкциями против тебя.