Ельцын в Аду
Шрифт:
При этом необходимо использовать животное начало в человеке, точнее, в людских массах. «В толпе инстинкт выше всего, а из него выходит вера... Толпа — женщина, она любит, когда ее насилуют».
Глаза Ницше загорелись безумным огнем:
– Я рад и горд, герр рейхсканцлер, что Ваше мировоззрение сформировано моей философией! Значит, не зря я учил человечество! «Наши высочайшие идеи должны звучать как безумие, а при известных обстоятельствах как преступления, если они невзначай достигают слуха людей, которые не созданы, не предназначены для того». И Вы мастерски использовали мой постулат о большинстве населения Земли. «Эта порода людей нуждается в вере в безразличный, одаренный свободным выбором «субъект», вследствие инстинкта самосохранения, самоутверждения, ради чего освящается всякая ложь. Субъект (или говоря популярнее, душа) может быть был до сих пор на земле лучшим пунктом веры оттого, что давал большинству смертных, слабым и угнетенным всех видов возможность возвышающего самообмана, давал возможность самую слабость объяснять свободой, свое поведение заслугой».
– Да, герр Ницше, я не отрицаю, что Вы — мой духовный наставник! Иначе зачем бы я держал Ваш бюст на своем письменном столе!
Мой опыт пропагандиста берет свое начало с первых дней пребывания в нацистской партии. Определенного пика в своем развитии он достиг в тюрьме, где я написал величайшую книгу всех времен и народов...
– Но такой шедевр создал я - «Так говорит Заратустра»!.
– Не пыжьтесь, герр философ! Ваш опус хорош, но до моего творения ему далеко!
– Но это Ваше произведене с литературной точки зрения очень слабо! Взять хотя бы первоначальный заголовок «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости». Скажите спасибо, что издатель сделал из этого названия краткое и запоминающееся - «Майн Кампф» («Моя борьба»)!
– Ваше тщеславие непомерно, герр Ницше!
– Не зря же я — Ваш учитель!
– Туше! Но сейчас я хотел бы вернуться к теме моего доклада и назвать других своих учителей. Я не стыжусь и никогда не скрывал, что перенял опыт социал-демократов и коммунистов по работе с народом.
«Психика широких масс совершенно невосприимчива к слабому... Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворенной таким учением, которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой. На бесстыдство ее духовного терроризирования со стороны социал-демократии масса реагирует так же мало, как и на возмутительное злоупотребление ее человеческим правом и свободой. Она не имеет ни малейшего представления о внутреннем безумии всего учения, она видит только беспощадную силу и скотски грубое выражение этой силы, перед которой она в конце концов пасует.
Если социал-демократии будет противопоставлено учение более правдивое, но проводимое с такой же силой и скотской грубостью, это учение победит, хотя и после тяжелой борьбы...
Мне стало совершенно ясно самое учение социал-демократии, а также технические средства, при помощи которого она его проводит.
Я хорошо понял тот бесстыдный идейный террор, который эта партия применяет против буржуазии, неспособной противостоять ему ни физически, ни морально. По данному знаку начинается настоящая канонада лжи и клеветы против того противника, который в данный момент кажется социал-демократии более опасным, и это продолжается до тех пор, пока у стороны, подвергшейся нападению, не выдерживают нервы, и, чтобы получить передышку, она приносит в жертву то или другое лицо, наиболее ненавистное социал-демократии».
Уроки герра Ницше, а также моих врагов: социал-демократов и коммунистов — позволили мне стать непобедимым в политической борьбе. Уже в начале деятельности я заявил, что «главное не в том, чтобы привлечь на свою сторону жаждущее лишь порядка и спокойствия бюргерство, чья политическая позиция продиктована прежде всего трусостью, но в том, чтобы воодушевить своими идеями рабочих. И все первые годы борьбы ушли на то, чтобы привлечь рабочих на сторону НСДАП.
При этом использовались следующие средства:
1.Подобно марксистским партиям, я также распространял политические плакаты огненно-красного цвета.
2.Я использовал для пропаганды грузовики, причем они были сплошь оклеены ярко-красными плакатами, увешаны знаменами, а мои люди с них хором выкрикивали лозунги.
3.Я позаботился о том, чтобы все сторонники Движения приходили на митинги без галстуков и воротничков и не особенно принаряжались, дабы тем самым вызвать доверие к себе простых рабочих.
4.Буржуазные элементы, которые — не будучи истинными фанатиками моих идей — хотели примкнуть к НСДАП, я стремился отпугнуть громкими выкриками пропагандистских лозунгов, неопрятной одеждой участников митингов и тому подобными вещами, чтобы с самого начала не допустить в ряды Движения трусов.
5.Я всегда приказывал применять самые грубые методы при удалении из зала политических противников, так что вражеская пресса, которая обычно ничего не сообщала о наших собраниях, информировала читателей о причиненном там членовредительстве и тем самым привлекала внимание к митингам НСДАП.
6.Я послал несколько своих ораторов на курсы ораторского искусства других партий, чтобы таким образом узнать темы выступлений их представителей на дискуссиях и затем, когда те выступят на наших собраниях, дать им достойный отпор. Я всегда разделывал под орех выступающих в дискуссиях женщин из марксистского лагеря тем, что выставлял их на посмешище, указав на дыру в чулке, утверждая, что их дети завшивели и т.д. Поскольку разумные аргументы на женщин не действуют, а, с другой стороны, удалить их из зала нельзя, не вызвав протестов собравшихся, то это самый лучший метод обращения с ними.
7.Я, выступая в дискуссиях, всегда говорил свободно, без подготовки и приказывал членам партии подавать определенные реплики, которые — создавая впечатление - придавали силу моим высказываниям.
8.Когда же прибывали оперативные группы полиции, то я давал знак своим женщинам, и те указывали им на оказавшихся в зале противников или даже просто незнакомых людей, на которых полицейские бросались, ни в чем не разобравшись, как спущенные с цепи волкодавы. Это был наилучший способ отвлечь их внимание или даже просто избавиться от них.
9.Митинги других партий я разгонял, провоцируя там с помощью членов своей партии драки, потасовки и тому подобные вещи».
После захвата власти в Германии я передал большинство пропагандистских функций Геббельсу, но тем не менее самые важные направления курировал и контролировал лично.
В частности, я как-то заметил, что многие учреждения выполняют одну и ту же работу. «Я подчеркнул, что это никуда не годится, когда, к примеру, в каждом министерстве или в каком-нибудь еще руководящем органе есть свой собственный пропагандистский аппарат, ведающий прессой. Этим занимаются министерство пропаганды и отдел печати имперского правительства. Моя имперская канцелярия подает хороший пример, ибо я не стал организовывать при ней какой-либо специальный аппарат по вопросам печати и пропаганды. И тем не менее любые мои указания, касающиеся этой сферы, немедленно выполнялись. Даже во время поездок я мог с любой железнодорожной станции передать свои указания, и уже на следующее утро пресса, радио и т.д. подготавливали общественность к новым политическим установкам, например к тому, что Германия и Россия достигли взаимопонимания.
Только поставив всю прессу и весь пропагандистский аппарат под контроль одного государственного органа, можно обеспечить централизованное управление прессой. А централизованное управление прессой есть предпосылка того, что «общественность» будет верить прессе, а значит, она обретет силу воспитательного воздействия. Ибо только контролируемая пресса будет избавлена от того обилия противоречий в подаче информации, в освещении мотивов событий политической, культурной и прочей жизни, из-за которых она выглядит смешной в глазах населения, которые подрывают ее репутацию как провозвестника истины и лишают ее доверия, столь необходимого для формирования общественного мнения.