Электрическое бессмертие
Шрифт:
Тот, не подозревая об опасности, ступил в коридор.
Генрик прижался щекой к прохладной стене. Витольд – чужой, ему дом не выдаст тайны. Не знает даже, что эмблема утки замазана раствором, нужно ковырять ножом, а лучше ударить ломом. Бог миловал разболтать и эту подробность вероломной Яне.
Усадьба словно отреагировала на прикосновение. Так бывает, когда проданный или украденный конь вдруг узнает прежнего хозяина, заявляя об этом доступными животными способами – ржёт, всхрапывает, тычется губами в ладонь. Зашумело, за окнами поднялся ветер, наполнил гудением каминные трубы.
Такой знакомый, с детства привычный шум принёс тревогу. Что-то не так в темноте, подступающей с нижнего лестничного витка. И совсем недобрый мрак укрыл коридор на втором этаже. В нём кто-то притаился? Или просто разыгралось воображение. Недаром директор курсов весь пропитался суевериями.
Но даже если он прав, и в Над-Нёмане обитают призраки, Генрику нечего здесь бояться. Не обидят же его духи отца, матери, брата или деда.
Завывания ветра усилились. Не понятно, что ужаснее – эти звуки в ночи или полная тишина. Молодой Иодко нащупал в кармане складной нож, припасённый, чтобы расковырять раствор вокруг тайника. Рассудок уверяет – бояться нечего. Почему же волосы начинают вставать дыбом?
В кромешной тьме впереди мелькнуло… Отсвет? Тень во мраке? Генрик открыл лезвие. Нет ничего глупее, чем пытаться уколоть привидение. Осознав нелепость этого движения, он признался себе, что отчаянно трусит.
Вот! Опять слабый сполох света. На долю секунды обрисовалась спина Витольда. Как же он не замечает?
Послышались отдалённые раскаты грома. Гроза? В апреле? Обычно – не раньше мая. Происходило что-то ненормальное.
Молния, ударившая далеко, обрисовала контур окна. Снова мелькнул Витольд, обшаривающий стену в поисках двери, а за его спиной… Генрик не поверил глазам! За спиной коварного родственника возник тёмный силуэт. И дипломат снова ничего не заметил.
– Здесь! Не заперто. Иди за мной.
Тихо скрипнули дверные петли, за ними – половицы. Кладоискатель ступил внутрь директорского кабинета…
Его вопль, наверное, разбудил всех, ночевавших в усадьбе. Из глубины помещения брызнул неяркий свет, на полу заплясали тени. Генрик ощутил увесистый удар между лопатками, швырнувший его вперёд. Вторым, не менее мощным толчком, парня забросило в комнату. Отставленная рука с ножом задела за косяк, жалкое оружие упало на пол, а его владелец неловко налетел на Витольда.
Увиденное в бывшем отцовском кабинете оказалось намного страшнее любых призраков, которые может выдумать извращённый праздный ум – абсолютно реалистичное зло, обыденное в своей безжалостности. За столом расселся суровый мужик в кожанке и фуражке со звездой, виденный в губернской милиции в позапрошлом году. Чёрный глаз «Маузера» уставился на непрошенных гостей. Через минуту маленькая комната наполнилась другими товарищами пролетарского происхождения.
– Витам, пан Витольд и пан Генрик!
– Алесь? Ты? Как ты мог? – бывший владелец Бобовни вскинулся от возмущения, а его родственник подумал, что в эту ночь вскрылось не только одно предательство.
– Пшепрашам, ясновельможны пан. С товарищами большевиками мне по пути, а ваши дни сочтены. Краковская революция то показала.
– Потом налюбезничаетесь, - оборвал милиционер. – Панове, где тайник?
Пока они мялись, а представитель власти сурово ждал, поводя стволом с одного на другого, в комнате появился новый персонаж, сутулый и узкоплечий мужчина с бугристым тёмным лицом, в старом пальто пана Якова, перепоясанном крестьянским армяком.
Знакомые черты. Точно, апрель девятнадцатого, пять лет назад комитет бедноты Песчаного пришёл реквизировать господское имущество…
– Вижу, и ты меня узнал, паныч, - пролетарий резко ударил Генрика под дых. – Где ж твой брат Конрад с пистолетиком? Поговорили бы по душам, по-свойски.
Крепкий крестьянский кулак влетел в ухо. В глазах мелькнули зелёные искры, голова впечаталась в стену.
Милиционер выкрутил фитиль керосиновой лампы на полную.
– Говорите, ребятки. Наш Ясик сегодня в ударе. Ударит знатно!
Он хохотнул собственной шутке. Пролетарии поддержали.
Генрик прижался к стене, кое-как прикрывая руками голову. Помогло, но не очень. Ясь вложил в удары ненависть, накопленную годами у целых поколений арендаторов.
– А чо второму пану – некому уваженье выказать?
За Витольда взялся Алесь. С первого же удара Иодко свалился на замусоленные доски, где получил полдюжины пинков.
– Смилуйтесь! Мне шестьдесят лет!
– А как моего деда на псарне драли батогами! – Алесь смачно всадил носок сапога в грудину бывшего хозяина Бобовни, там отчётливо затрещало. – Он тоже просил…
Каблук опустился на переносицу.
– Ещё как просил. «Ласкавы пане, даруй грахi, Хрыстом Богам прашу»… Простил? И я не прощу, - Алесь, перекошенный от ненависти, перешёл на мову предков.
– Ці памятаеш свой маентак, пан, адносіны да батракоў? Магчыма не, не памятаешь. Можа твая панская галава няздольна утрымаць малюнкі здзекаў над намi? Але я не забыўся[1]!
Что возразить на это? Витольд Александрович держал бесплатную больницу для крестьян, сын жизнь посвятил революции и борьбе за народ, задолго до войны поместье продано, а дед Алеся был, по рассказам, первым ворюгой в округе… Дипломат благоразумно промолчал.
– Придержи коней, - неожиданно заступился милиционер. – Забьёшь старика нахрен. Смотри как надо.
Он спрятал пистолет и показал пример избиения болезненного, но не опасного для жизни – профессионально и аккуратно, как учат в НКВД. Песчанец тем временем отвешивал оплеухи Генрику, который сполз на пол и уже не пытался закрываться.
– Баста! – минчанин остановил Алеся. – Кто из них больше знает про тайник?
Алесь отступил на шаг и слизнул кровь с разбитого кулака.
– Молодой. Чую, здесь это. Больно долго в двадцать втором он в этой комнате сидел.