Электропрохладительный кислотный тест
Шрифт:
Один из представителей, так сказать, внешнего круга Проказников, некто по имени С… из Пало-Альто… Этот С… провернул какую-то аферу и раздобыл для Проказников тридцать билетов на концерт «Битлз», хотя предполагалось, что достать билеты будет невозможно. С… был одним из тех, кто поставлял Проказникам кислоту. Кроме него, этим занималось одно старое пугало, которое все звали Безумным Химиком – гениальный химик-любитель, имевший, вдобавок, болезненную страсть к оружию. Как бы там ни было, этот С… провернул какую-то аферу и раздобыл еще и кислоты в количестве, вполне достаточном каждому на полет. Перед тем как Проказники внутренний круг и внешний – и еще кое-какие ребята поднялись в автобус, Кизи ухмыльнулся и раздал кислоту. Она была в капсулах, однако концентрация была столь высока, что слой кислоты покрывал внутреннюю поверхность капсул и создавалось впечатление, что внутри ничего нет. Проказники назвали это кислотным газом. Короче, все приняли кислоту и сели в автобус. Кэсседи куда-то запропастился, поэтому за руль сел Бэббс. Кизи взобрался на крышу автобуса и принялся режиссировать фильм. А фильм этот, надо сказать, получился весьма красочным. Автобус был супервооружен: вся звуковая аппаратура, два больших динамика на крыше, пластинки и пленки, плюс на крыше оркестр Проказников в полном составе – барабаны Джорджа Уокера, гитары, бас-гитары, тромбоны, летящие из окон перья от плюмажей, вспышки светящейся краски, развевающиеся эполеты, прикольные сверкающие эполеты, музыка «Битлз» из фильма «На помощь!», орущая из динамиков, а на крыше Кизи, Сэнди, Горянка, Уокер, Чума и новая Проказница, маленькая девочка по прозвищу Мэри Микрограмм, гитары и барабаны – «На по-о-о-омощь, кто-о-о-о-о-нибудь» – весь колышущийся и орущий автобус-карнавал тащится, подпрыгивая и трясясь, вверх через Скайлонду и Кахилл-Ридж, летит вниз через Пало-Альто и выезжает на Портовую Автостраду, ведущую в Сан-Франциско вновь этот треклятый странствующий цирк. Все уже тащились под кислотой, более того, все уже вовсю торчали, и их, одного за одним и Горянку, и Сэнди, и Нормана, который сидел в автобусе, – начинало охватывать то чувство, когда движение и рев автобуса, ритм музыки и ее звучание сливаются в единую круговерть, и Бэббс вроде бы ведет автобус строго в темпе и со скоростью музыки «Битлз», потому что все они – единое целое, все тащатся, как бабуины, и несутся мимо прикольных мотелей, электрической рекламы, высоких огней в Берлингейме, что возле аэропорта, мимо взметнувшихся ввысь шпилей суперамериканских мотелей компании «Хайет-хаус» – мчатся, испытывая килевую и боковую качку, строго в размере битловской музыки, ставшей уже фонограммой к этому фильму, вы же понимаете, а потом съезжают со скоростной магистрали у выхода из «Кау-пэлэса» и на боковую дорожку – «кто-о-о-о-нибудь» – спуск, под уклон, вниз по склону холма, к сумеркам, а по автостраде лихорадочным потоком движутся к югу миллионы машин, а солнце бомбой зависло над самыми холмами, явно вконец одуревшее. И вниз, до самого знака «стоп», тормоза звучат как чугунная флейта. взявшая «ля» ниже верхнего «до», – и в то самое мгновение, в то самое мгновение, когда останавливается автобус – кончается песня «Битлз» «На помощь!», в то самое мгновение и начинается таинственная музыка к тому эпизоду фильма «На помощь!», где за спиной Ринго крадется араб, и в это таинственное мгновение над автострадой поднимается ветер, а справа стоит заброшенная фабрика, вся кирпич и стекло, больше стекло, громадная фабрика двадцатых годов с застекленными окнами, и все стекла таинственно прогибаются на ветру, и тысячеглазая сверкающая пелена этого огромного предвечернего солнца вспыхивает пульсирующими взрывами солнечного света строго в размере этой таинственной арабской музыки – и в это самое мгновение Кизи, Горянка, Сэнди, Чума. все они – никому даже не нужно смотреть друг на друга, потому что они не только знают, что это видят одновременно и все остальные, они чувствуют, они чувствуют, как течет это сквозь единый мозг, Атман и Брахман, все едины в автобусе и все едины с корчащимся массовым солнечным отражателем, пульсацией солнечных бомбовых призм, кирпичом, стеклом, со всей этой дребеденью. Проказники, «Битлз» и солнечные бомбы вспыхивают арабской музыкой – и тогда, в т о самое мгновение, все они, слившись воедино, в единый мозговой поток, видят, как на фоне неба над зданием вырисовывается распадающаяся на части надпись:
Внезапно показалось, что Проказники способны затащить всю вселенную… в фильм…
А потом, как ни странно, Горянке, уторчавшейся уже до прикола, приходит в голову мысль: «Что за поеботина, это же смахивает на скотобойню». На самом-то деле это «Кау-пэлэс». Ей даже не удается сосредоточить взгляд на этом массивном здании – мешают окружающие его бесконечными кольцами заборы скотобойни, заборы и колючая проволока, и еще миллион машин, втискивающихся и втискиваемых в холодный краешек сумерек. Как ни странно, однако, Горянку это совсем не пугает. Это же просто скотобойня, только и всего.
Однако для других Проказников – концентрационный лагерь. Мы направляемся в тюрьму, только на этот раз пожизненно. Все выползают из автобуса, все всё еще в движении вместе с поверхностью земли, заборы концлагеря вертятся в ужасных сумерках, а миллиарды подростков-фанатов проносятся мимо них, прикалываясь и вопя. У каждого в руке билет, словно это единственный оставшийся шанс на спасение, но сейчас они не в силах разобрать и слова «мама». Они уторчались. Буквы на билете расплываются и уносятся прочь в потоке подростков-фанатов. Тридцать Проказников в развевающихся на ветру эполетах и плюмажах отчаянно вглядываются в крошечные, исчезающие в руках билетики, стоя в обнесенной колючей проволокой запретке концлагеря. Нас сейчас арестуют и на всю жизнь посадят за решетку. Это кажется неизбежным – ради чего же еще мы сюда приехали? Тридцать кислотных торчков, имеющие на своем попечении невинных детишек, при всех регалиях Проказников, до того заряженные грозной ЛСД, что у всех опустели тыквы, вертятся, пошатываясь, на одном месте в исступленной солнечной пульсации. На людях, очумевшие от ЛСД, да не просто на людях, а в этой ликующей, вздымающейся волнами битловской толпе, среди двух тысяч мрачных судейских копов, к тому же в полном облачении, один вид которого посылает всех к черту уничтожить уродов…
…однако… никто и не думает их хватать, никто с ними даже не заговаривает, тысячи копов – и ни один не пристает… потому что мы слишком заметны. Для Нормана это вдруг становится яснее ясного. Мы слишком заметны, мы сбили их с толку. Они не могут сосредоточить на нас внимание… или… мы втянули их в фильм и в нем ублюдков потопили…
Внутри «Кау-пэлэса» самый настоящий ревущий ад. Каким-то образом Кизи и Бэббсу удается провести раскрашенных безумцев на их места. Проказники сидят плотной группой на каком-то шатком насесте, сидят высоко, а от их мест пол круто спускается вниз к сцене, и впереди миллион орущих подростков-фанатов. Подростки-фанаты, десятки тысяч маленьких девочек уже во власти буйного помешательства, хотя «Битлз» еще и не думали выходить на сцену. Пока еще туда одна за другой валят другие группы, в качестве подготовительных номеров. И вот – «Марта и Ванделлас», в аорте возникает электрическая вибрация, кости прочищает звуковой пылесос, а подростки-фанаты орут – громадная пелена крика, словно пелена дождя при шквалистом ветре ииу, ииу, пау, пау, пау, – как чудесно, думает Норман, как искусно. Из самой толпы собравшихся в «Кау-пэлэсе», из пелены кричащих подростков-фанатов исходит этот чудесный, искусно устроенный свет, сотни вспыхивающих огней на фоне освещения большого накала, бьющих отовсюду рикошетом, до чего же чудесную, искусно сделанную вещь придумали здесь, чтоб нас…
…Горянка улыбается, перед ней вспыхивают невообразимые огни, целое море огней, а потом они начинают вспыхивать на ее сетчатке громадными солнечными зеленовато-желтыми ракетами сетчатой оболочки глаз, образы и последовательные образы, которые она не забудет, пока жива, и в самом деле…
…чтоб нас развлечь, и лишь минут через двадцать или тридцать до Нормана, вконец одуревшего, доходит, что это фотовспышки, сотни, тысячи подростков-фанатов со снабженными вспышками камерами, нацеленными на сцену, а то и просто снимающими впустую в оптическом оргазме. Пелена крика, рок-н-ролл, блям-блям, море фотовспышек – ну конечно, настоящее безумие.
…Горянка улыбается и во все это верит…
Однако прочих Проказников, вконец одуревших, постепенно начинает одолевать тревога, в том числе Кизи и Бэббса. Уж слишком скверные флюиды, в воздухе ядовитое безумие…
Уходит со сцены очередная группа музыкантов толпа думает: теперь «Битлз», но «Битлз» не выходят, появляется другая группа, море девочек становится все более бурным и нетерпеливым, а крик все более резким, и в вертящийся, раздраженный вспышками мозговой ствол Нормана закрадывается мысль::: для человеческого голоса это предел:::: и все-таки, когда звучит объявление: «А теперь – «Битлз» – чему же еще было прозвучать? и на сцену выходят они – они Джон, Джордж, Ринго и э-э еще один – по правде говоря, с таким же успехом они могли бы оказаться заграничными виниловыми куклами, – высота звука, которую он считал предельной, удваивается, его барабанные перепонки звенят, как штампованный металл, и вдруг Ууууууааааааууууу – похоже, вся толпа сорвалась с цепи, а вся передняя часть арены превращается в бьющуюся в корчах, бурлящую массу девочек, машущих поднятыми вверх руками, только и видно, что эту массу розовых рук, она похожа на одно сплошное колониальное животное с тысячью раскачивающихся розовых щупальцев – это и есть одно сплошное колониальное животное с тысячью раскачивающихся розовых щупальцев…
…испускающих ядовитое безумие и заполняющих вселенную вытянутой из них подростковой агонией. Вот что доходит до сознания Кизи: это одно существо. Все они превратились в одно существо.
…Горянка улыбается и подбадривает толпу – крик не затихает ни на мгновение, ни во время, ни после, ни между номерами, с тем же успехом «Битлз» могли бы обойтись и пантомимой. Однако важно… другое… И Кизи это видит. Один из Битлов – Джон, Джордж, Пол направляет в определенную сторону длинный гриф своей электрогитары, и вся орущая толпа подростков мелкой рябью струится точно по прочерченной им энергетической линии – а потом по той же линии, но в другом направлении. Это вызывает у них ухмылку – у Джона, Пола, Джорджа и Ринго, – они ухмыляются, пуская во все стороны рябь по этому несчастному гигантскому ошалевшему зверю-подростку…
Контроль – это же совершенно ясно, – они привели всю эту массу человеческих существ в такое состояние, при котором те спятили и слились в единое целое, единую душу, они владеют абсолютным контролем над этими существами – но они ни черта не знают, что с этим контролем делать, не имеют ни малейшего понятия, и они его потеряют. Кизи охватывает инстинктивное жуткое предчувствие: зверь сорвется с цепи…
Уууууууууааааааааууууууу, тысячи подростковых тел с воем бросаются к сцене, к ограждению и плотной шеренге полицейских, пытающихся отразить штурм, а «Битлз» все разевают рты и неистово вихляют бедрами, как в немом представлении, идущем под всеобщий крик. В этой гигантской волне, как раз тогда, когда, казалось бы, сквозь этот вой не суждено уже прорваться ни единому звуку во вселенной, раздается – трррах трррах – звук падающих и ломающихся на полу арены складных стульев, обломки их там, внизу, среди розовых щупальцев, раздавленные в кашу, разнесенные в щепки, на мелкие кусочки, бывшие некогда складными стульями, обломки передаются из рук в руки, путешествуют от одного розового щупальца к другому, точно пораженные отвратительными болезнями пошатывающиеся уродливые тараканы. А потом девочки начинают падать в обморок, как видно, от удушья, их затаптывают, и тела их передают наружу – тараканьи обломки стульев и тела маленьких фанатичек плывут взад и вперед по наклонному морю, как удаленные со шкуры зверя раздавленные вши, крики и обмороки, и Уууууууаааааауууууу вновь на штурм полицейского заграждения, а «Битлз» жеманничают с деланными улыбками в своем немом представлении, не в силах больше покрыть их рябью, не способные уже ни на что, утратившие весь контроль…
РАК – с первого взгляда Кизи становится совершенно ясно – все они, и подростки-фанаты, и «Битлз», это одно существо, больное самым настоящим ядовитым безумным раком. «Битлз» – голова этого существа. Подростки-фанаты – тело. Но голова утратила контроль над телом, и тело бунтует и буйствует, а это и есть рак, флюиды его достигают Проказников, сидящих плотной группой, с чумовыми тыквами, – обрушиваются на них тошнотворными волнами. Кизи… Бэббс… все чувствуют это одновременно, и Норман тоже.
…Лицо Горянки выражает крайнее изумление. Она хочет досмотреть до конца. Но Кизи с Бэббсом решили, что всем надо уходить – пока Чудовище окончательно не сорвалось с цепи и все происходящее не превратилось в огромную раковую опухоль.
«…Подождите минутку», – говорит Горянка.
Но Проказники все как один встают – толчея плюмажей, эполет и светящихся красок, – вконец очумевшие от кислоты, и многие из публики начинают подниматься со своих мест – но впереди бетон. Чем ближе они к выходу, тем сильнее давит на них тюремная клаустрофобия – бесконечная череда тюрем. Они продвигаются по длинным коридорам; все коридоры бетонные, уже забиты сотнями людей, и все выглядят какими-то потрепанными… потому что… Им передаются все флюиды Проказников – всех охватывает одно и то же чувство: а вдруг эта зверюга сорвется с цепи сейчас, поднимается паника, и все пускаются наутек, мечутся в поисках выхода, но выхода нет, только бетонные стены и бетонные потолки, которые давят на них всеми своими тысячами тонн, и еще наклонные проходы – в никуда – ведущие вниз – потом вверх всей толпой беглецов – а потом вниз, наружу, там небо, но оно черное, уже ночь и бледный коричневато-желтый свет прожекторов, однако они попали всего лишь в еще одну тюрьму, опять заборы, колючая проволока и обезумевшие потрепанные люди все спасаются бегством – кружат в неволе, как крысы, пытаются добраться до выхода, а там турникет, вертикальный турникет с решетками, напоминающий средневековое орудие пытки, в турникет приходится втискиваться по одному, в страшной давке, и все равно за ним ждет еще одна тюрьма, автостоянка, с новым забором, с новой колючей проволокой, здесь толкотня машин и подростков-фанатов, все пытаются выбраться, семь или восемь машин борются за просвет, способный вместить лишь одну. Тюрьмы, тюрьмы, тюрьмы, бесконечные клетки. Даже там, вдали, где машины уже, кажется, вырвались на волю и, включив фары, выстроились в ряд все равно они с обеих сторон зажаты холмами, а это еще одна огромная тюрьма, заключившая всю эту местность в… в… От ужаса перед сорвавшейся с цепи Раковой Опухолью Проказники не в силах вымолвить ни слова…