Электропрохладительный кислотный тест

Вулф Том

…но что за чертовщина – всего несколько нестройных неодобрительных возгласов, а так – сплошное замешательство… что эти придурки, черт возьми, себе…

– …Все мы уже это слышали и видели, но продолжаем это делать… Месяц назад я ходил на концерт «Битлз»… И я услышал, как при появлении «Битлз» кричат сразу двадцать тысяч девочек… там я тоже не слышал, что именно они кричат… Но это и ни к чему… Они кричат: «Я! Я! Я! Я!.. Это Я!..» Это крик самомнения, таков и крик сегодняшнего митинга!.. «Я! Я! Я! Я!..» Вот почему не прекращаются войны… из-за самомнения, из-за того, что стольким людям хочется крикнуть: «Обратите внимание на Меня!..» Ага, вы играете в их игру…

…и вновь пиликпиликпиликпиликпилик…

…и

в толпе начинается разброд. Словно на этом митинге весь день непрерывно, старательно накачивали гелием огромный воздушный шар, и вот, когда он уже был готов взлететь, кто-то взял да и вытащил затычку. Дело даже не в том, что он там говорит. Дело в звуке, в этом безумном зрелище, в этой треклятой заунывной гармонике, в этой идиотской китайской музыке стоящих у него за спиной придурков. Это единственное, что способно подорвать боевой дух, – пародия, проказа, шарлатанство, шпилька в задний проход.

Члены Комитета Вьетнамского Дня в полнейшем смятении собираются на краю помоста:

– Кто, черт подери, позвал этого ублюдка?.

– Это ты его пригласил!

– Мы думали, раз он, черт подери, писатель, значит, он против войны!

– Неужели вам без него мало ораторов! – говорит Красснер.

– Чтобы повести толпу за собой, нужно собрать как можно больше популярных людей.

– Ну и разъебывайтесь теперь сами со своими знаменитостями! – орет Красснер.

Будь при них сейчас хоть один из тех громил, что во времена увлечения эстрадой служили им вышибалами на любительских представлениях, они бы незамедлительно стащили Кизи со сцены. И все-таки почему никто не поднимется и не спихнет его оттуда! Он же погубит весь треклятый замысел! Но потом они видят всех этих размалеванных психов, мужчин, женщин и детей, раскачивающихся и наэлектризованных, терзающих струны гитар, дующих в дудки, сверкающих безумным светом в лучах заходящего солнца… И вся картина величайшего антивоенного митинга в истории Америки выливается в сверкающее разноцветное бесчинство под мотив «Дом, дом в степи»…

…внезапно пиликанье прикольной гармоники прекращается. Кизи наклоняется к микрофону…

– …Остается только одно… только одна вещь, которая будет иметь хоть какой-то смысл… Всем надо просто посмотреть на нее, посмотреть на эту войну, повернуться к ней спиной и сказать: «Насрать на нее…»

… пиликпиликпиликпилик…

…Они не ослышались. Эта фраза – Насрать на нее – звучит так странно, так скандально, даже здесь. в цитадели Свободы Слова, – раздавшись так запросто из публичного громкоговорителя, прогремев над головами пятнадцатитысячной толпы…

«Дом, дом в степи пиликпиликпилик», – теперь Проказники принимаются наяривать на своих инструментах в бешеном темпе, подыгрывая гармонике, словно взявшейся за безумную кабацкую интерпретацию Хуана Карильо, который придумывал мелодии на девяносто шесть тонов на заднем сиденье джипа «виллис» – всю войну откладывал деньги на его покупку, вы же понимаете, копил цинковые монеты, пока подушечки его лимонножелтых пальцев не покрылись синими гнойничками, вы же понимаете…

…Просто посмотрите, отвернитесь и скажите… Насрать на нее… скажите… Насрать на нее… пиликпиликпилик блям…Насрать на нее… Пилик насрать на нее… друзья мои…

Доказать, что во всем виноват Кизи, не смог бы ни один человек. И тем не менее антивоенный митинг лишился чего-то очень важного. Произнес свою речь Зажигательный Оратор, Комитет Вьетнамского Дня сделал последнюю попытку массового внушения прежнего боевого духа, а потом был дан сигнал, и в сумерках начался великий марш на Окленд. Пятнадцать тысяч человек… плечом к плечу, как на старых забастовочных плакатах. На границе Окленда и Беркли стреловидной фалангой выстроились полиция и Национальная гвардия. Комитет Вьетнамского Дня, неистовой сплоченной группой маршировавший во главе

колонны, пытался решить, то ли пробиваться силой, затеять физическое столкновение, с проломленными черепушками и применением оружия, – то ли по первому требованию повернуть назад. Твердой решимости никто проявить не сумел. Скажи кто-нибудь: «У нас нет выбора, придется поворачивать назад», – и кто-то другой обозвал бы его Мартином Лютером Кингом. В среде Новых Левых не было в то время оскорбления более страшного. На мосту в Селме Мартин Лютер Кинг в решающий момент повернул назад.

«Мы не вправе рисковать черепами преданных нам людей, ведь их могут избить и покалечить те, кто не стыдится трусливо бряцать оружием», – сказал он своим замогильным голосом, как и подобает негру, изучавшему общественные науки, – напыщенному Дяде Тому, приходящему в восторг от собственных нравоучений. Вот оно что! ах ты, пустоголовый Дядя Том, ах ты, Букер Т. Вашингтон доморощенный, только и знаешь, что лекции читать, Нобелевский лауреатишка – Дядя Том, вот ты кто! – после этого Мартин Лютер Кинг превратился в глазах Новых Левых в жалкого балаганного Негра-Подхалима – и вот они сами пришли к тому же, принялись обзывать друг друга Мартином Лютером Кингом и наносить прочие неслыханные оскорбления – но железной решимостью, страстным желанием выиграть бой похвастаться было некому… Ах, где же наш Зилот, кто расцветил бы наш разум всеми красками, кто заебал бы нам мозги… и не оставалось ничего, кроме как поворчать на Национальную гвардию и повернуть назад, что они и сделали. Что с нами случилось, черт подери? Кто это сделал? Ну конечно, это же тот Человек в маске…

Короче, все многочисленные участники марша развернулись и направились в Центральный городской парк Беркли, а там разбрелись и принялись лакомиться гамбургерами, слушать музыку, исполняемую шумовым оркестром группой, которая позже стала известной под названием «Деревенщина Джо и Рыбы», – и удивляться, что за чертовщина с ними творилась. Потом кто-то начал швырять с крыши гранаты со слезоточивым газом, и Боб Шир храбро повелел всем лечь на газон, поскольку слезоточивый газ поднимается вверх, однако шумовой оркестр остался стоять на месте, окаменев, руки и инструменты музыкантов застыли в том положении, в каком их поразил газ. Не исключено, что весь шумовой оркестр тащился под тем или иным наркотиком, а в момент взрыва смесь газа с тем, от чего они торчали, превратила их в камень, и они так и остались стоять в напряженных, окоченевших medias res, словно позируя Айво Химе для памятника крупнейшему антивоенному митингу в истории американского народа. А сам митинг уже казался всем нелепой кучей недоделанного дерьма, над которой символом того, до чего дошли его участники, возвышается застывший шумовой оркестр.

XVII

Расставания

Готовьтесь к Мексике.

А потом на домашней доске объявлений Кизи вывесил загадочное сообщение:

Готовьтесь к Мексике, пусть все наши мысли, их направление подчинятся этому устремлению.

Пусть каждый кусочек, что вы съедаете, каждая книга, что вы читаете, каждый прикольный поступок всюду мысль об отъезде внушать вам будет…

Но не удосужился он сказать, когда отъезда следует ждать.

Горянка возвращается в Покипси.

Ну, а Горянка глубоко разбирается в духовном взлете Проказников, Кому как не ей быть радиометром их супердуховного ритма, Кто же еще с головой окунался в психоделическую опасность, Кто путь проложил так блестяще в духовный космос, в мир настоящий! Но и Исиду, знает Озирис, тоже порой настигает кризис. Что полностью в женской душе отразится, если ребенок должен родиться. В Покипси придется ей нелегко, до Кизи три тысячи миль далеко! Но надо сказать себе: Стоп! Попытаться как можно глубже во всем разобраться… и ненадолго на Восток возвращаться.