Элементарная социология. Введение в историю дисциплины

Филиппов Александр Геннадьевич

Делаем следующий шаг. Для того, чтобы понять, как устроена совместная жизнь людей и почему они слушаются законов и властителей, Гоббс делает несколько важных допущений. Одно из них заключается в том, что весь мир состоит из тел и человек также является телом. «Разум есть некоторая телесная способность ориентации среди других тел. Человек – это естественное тело, – говорит Гоббс, – которое обладает способностью создавать искусственное тело». Это и есть государство, Левиафан, commonwealth. Здесь мы сразу наталкиваемся на очень тонкий, сложный вопрос. Что значит «человек создает искусственное тело»? Это значит – от природы человек не обществен. То есть в человеческую природу не заложено проживание в государстве, в политическом сообществе – он его только создает для некоторой цели.

Теперь посмотрите – мы попадаем неожиданно в самую сердцевину наиболее сложных рассуждений Гоббса. Итак, еще раз. Есть человек. Это тело, которое наделено разумом и иными способностями ориентации в окружающем мире.

Все эти способности так или иначе сводятся к следующему: человек как тело испытывает воздействие других тел. Он запоминает, что за чем следует. Чтобы не запутаться в том, что с ним произошло и какой опыт он получил от воздействия внешнего мира, он изобретает имена для того, что ощутил. Человек начинает оперировать этими именами для того, чтобы договориться с другими людьми, чтобы понимать, что говорят они – он должен использовать те же имена, что и другие люди. Причем у них могут возникнуть непонимания из-за того, что они называют одну и ту же вещь разными именами, но стараются договориться. Человек может запутаться, но может и правильно решить те задачи, которые являются его жизненными задачами. Чем больше у него опыта, чем больше он испытал разных воздействий и обнаружил, что за чем следует, – тем больше у него рассудительности, то есть способности из предшествующего опыта выводить правильное поведение на будущее. И чем лучше он устроен, собственно, как человек, тем больше у него разума, потому что разум, а вовсе не рассудительность, отличает его от животных – а именно, способность не только запоминать последовательности, но и высказывать общие суждения об устройстве тех или иных вещей, будь то кораблестроение, геология, архитектура и тому подобные вещи, касающиеся не каждой отдельной операции, но некоторых общих принципов.

Пока человек рассуждает о некоторых общих принципах один, сам для себя, он, конечно, может обойтись без речи, но когда он вступает посредством речи во взаимодействие с другими людьми, они могут обнаружить несогласие. Отчего? Оттого, что они оперируют только знаками, и правильность этих знаков не может быть обнаружена непосредственно в опыте. Но когда речь идет об общих суждениях, проверка бывает иногда затруднена, а иногда вообще невозможна. Например: является ли устройство того или иного общества справедливым? Любое общее суждение уязвимо. Каким образом спор может быть разрешен в том случае, когда спорят два человека по поводу вещей, относящихся к прерогативе разума?

[Реплика из зала]: Спор может быть разрешен насилием.

Если насилием, то возникает вопрос: кто из них сильнее? Насилие в конкретном случае может привести к хорошему результату. Вот два человека спорят, например, о делах математических; один из них говорит: «я прав», берет большую дубину и бьет другого по голове, а тот падает. Теорема доказана и верна, противник повергнут. В чем состоит реально проблема? В том, что если вы хотите знать, верна ли доказанная теорема, у вас есть два способа: либо поверить на слово тому, у кого большая дубина, либо вступить с ним в драку и посмотреть, чья дубина больше. И этот процесс уже не будет иметь завершения. Он будет иметь предварительное завершение, так как у кого-то дубина окажется больше, но никакого принципиального завершения здесь быть не может – всегда найдется кто-то еще, с еще большей дубиной и сторонниками. Я нарочно привел такой дикий пример с математической теоремой. Ведь здесь, казалось бы, работает сама собой сила доказательства, а не сила физическая. Но Гоббс знал, что это не так. Само собой, без действий человека ничего не работает.

Запомним этот результат: здесь завершения спора быть не может, пока нет принуждающего авторитета. Теперь посмотрим на другую сторону дела. Люди могут спорить не только по поводу общих принципов. Человек может что-то делать для поддержания своей жизни. Например, яблоко. У человека уже есть яблоко, но это яблоко хочет другой человек. Почему он не может у него отнять? Ваш ответ – насилие. То есть все решится применением силы. Один яблоки собрал, другой попытался отнять. Сумел – стал владельцем яблок. Не сумел – собиратель так и остался владельцем. Это совершенно неудовлетворительная версия. Вот человек с яблоками. Он уже собрал, но у него еще не отняли? Он отстоял собранное? Он держит отнятое, пока у него самого не отняли? Ничего не понятно, каждый следующий момент меняет всю картину. Мало того, есть еще один важный аспект, который может выглядеть примерно следующим образом: в данный момент человеку не нужно яблоко. Но он понимает, что если даже будет прославлен по всему лесу как самый эффективный собиратель яблок, то сколько бы он ни насобирал, все у него отнимут. Поэтому он заботится не о том, как собрать, и даже не о том или не только о том, как отбиться. Он заботится о будущем, о гарантиях. То есть ему необходимы почет и уважение. Но не уважение к таланту собирателя, а уважение к способности отстоять собранное. Почет – это все. Как говорят античные герои у Гомера, которого с таким успехом переводил Гоббс, – я все готов перетерпеть, но не отсутствие уважения! В отличие от соотношения сил, которое может меняться и которое предвидеть нельзя, почет – это, говоря сегодняшним языком, социальное отношение. Он сравнительно устойчив.

Гоббс это хорошо понимал: уважение, почет, престиж – штука принципиально важная. Вы видите, что люди, как их описывает Гоббс, находятся в довольно напряженных отношениях друг к другу. Во-первых, они не могут договориться об общих принципах. Во-вторых, им, конечно, боязно, что каждый может другому что-нибудь скверное причинить. Поскольку они могут хотеть то, что есть у другого, они не только друг друга боятся, но и не доверяют друг другу. Они понимают, что единственная возможность выйти из этого тяжелого положения – это прибрести власть над другим человеком. Получается то, что Гоббс называет «bellum omnium contra omnes», «война всех против всех». Три причины войны – страх, недоверие и жажда власти.

Зачем была вся речь о естественных законах? Не только для того, чтобы показать по контрасту с рассуждениями Гоббса о взаимной недоверчивости людей представления философов более ранних. Дело в том, что Гоббс также говорит о естественном законе и праве. Что такое естественный закон? И для Гоббса, как и для его предшественников, – это закон сохранения человеком своей жизни в общении с другими людьми. Закон, который не придуман человеком только для себя одного, не придуман никаким человеческим сообществом, он является законом самой природы, не договорным, а в полном смысле этого слова естественным. Но о чем говорит этот закон, и как его можно постигнуть? Постигнуть его можно при помощи разума, потому что это знание, которое приобретается не на основании опыта. Разум позволяет разобраться человеку в том, что это за закон. В трактате «О гражданине» Гоббс называет это «правым, здравым разумом». «Правый разум» – это старое философское понятие, идущее с Античности, оно есть уже у греков, но в латинском трактате «О гражданине» используется латинский термин «recta ratio». В трактате «Левиафан» его уже нет. Так или иначе, разум есть то, что позволяет постигать естественный закон. Естественный закон – это закон сохранения тел, мира между людьми, и он говорит, что надо искать мира всеми доступными способами. Если же это не получается, надо использовать все средства для сохранения своей жизни во время войны. Поскольку теоретически каждый человек мог бы дойти до понимания этого закона, нужно было исходить из того, что люди способны жить в мире, они разумные существа.

Но почему они не живут в мире? Потому что они движимы не только разумом, но и страстями. Они не живут в мире, потому что нельзя полагаться на то, что путем разумных рассуждений другой человек придет к тому, к чему ты пришел тоже путем разумных рассуждений. Вот разум, вот способность делать разумное рассуждение, но нет никакой гарантии, что в результате разумных рассуждений мы придем к одному и тому же. Это очень важная вещь. Хотят одного и того же – хотят мира. Понимают, что естественный закон каждому диктует поведение, которое дает шанс выжить. Но, будучи движимы страстями, испытывая недоверие друг к другу, испытывая жажду власти (а понятие власти у него богатое и сложное, это не просто возможность господствовать над другим человеком, но более интересное и дифференцированное понятие), люди договориться не могут. Не просто договориться, но и надеяться, что они будут жить в мире.

Люди, по Гоббсу, способны заключить договор, но откуда берется обязательность договора для тех, кто его заключил? Вообще, вопрос о происхождении обязательства очень сложный, но нам достаточно зафиксировать, что само по себе знание о необходимости соблюдать договор не приводит к фактическому его соблюдению. Можно даже заострить этот тезис: знать о необходимости соблюдать договор, на деле его соблюдать и, кроме того, интерпретировать соблюдение и нарушение договора также, как другая сторона, – это все разные вещи. Неизвестно, будет ли соблюдать договор вторая сторона, и неизвестно, будет ли вторая сторона интерпретировать действие первой стороны так же, как сама первая сторона. Раз это неизвестно, то понятно, что война всех против всех не может прекратиться. Она может прекратиться только временно, но потом начнется снова. Но что значит – временно прекратиться? Это значит, что она не прекращалась. Гоббс понимает под войной не акт битвы, а все то время, пока сказывается воля к борьбе путем сражения. То есть он вовлекает в рассмотрение временной горизонт. Как погода – мы говорим, что плохая погода не только тогда, когда идет дождь, но и тогда, когда может пойти дождь. Так же и война – битвы нет, но она может в любой момент начаться. Значит, война и воинственное отношение людей не прекращались.

Это значит, что не может быть надежным вообще ни один договор. Но раз это так, непонятно, каким образом мог бы прекратиться спор по поводу общих принципов справедливости и права, и всего, что касается интерпретации тех или иных знаков, роль которых в общении между людьми чрезвычайно важна. Если не может быть нормального завершения спора, значит вообще поведение ни одного человека не является предсказуемым для другого, отчего недоверие нарастает. Но как тогда вести совместную жизнь? Гоббс, конечно, не сдается сразу. Он говорит: нет, помимо основного, естественного, закона есть еще бездна других, и эти законы определяют, как лучше людям вести себя по отношению друг к другу. Есть первый естественный закон, о котором я говорил, есть второй естественный закон, о котором я не говорил: