Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Элементарная социология. Введение в историю дисциплины
Шрифт:

Впоследствии Конт назовет это словом «альтруизм». У Руссо слова еще нет, но понимание уже есть. Однако посмотрите, что следует из того, что люди изолированы? У Гоббса они теоретически (без демонстрации того, как это могло бы быть в реальности) изолированы, а, столкнувшись, делают попытку убивать и грабить. И, не преуспев, заключают общественный договор. Что нужно для заключения общественного договора, что есть его минимальное условие? У Гоббса оно важно, но просто мы на этом не остановились, – это речь. По Гоббсу, речь нужна человеку, чтобы ориентироваться в собственных воспоминаниях, для коммуникации с другими людьми и для игры в свое удовольствие. А воспоминания – это следы, оставленные опытом в душе, и речь нужна для того, чтобы не путаться в том, что чему соответствует из внешнего мира в тех следах, которые этот мир оставлял в нем прежде. Он использует некоторого рода значки, и они служат обозначению элементов опыта. Благодаря этим значкам человек становится способным рассуждать, калькулировать, совершать разумные действия и так далее. Поскольку он может

использовать обобщенные понятия и оперировать ими, как если бы они имели отношение к опыту, а не к другим понятиям, то человек может очень серьезно заблуждаться в тех вопросах, ответ на которые лежит вне сферы опыта, и, следовательно, не может быть получен путем обращения к этому опыту [17] .

17

Это не надо путать с кантовской постановкой вопроса, хотя определенная перекличка через столетия здесь есть

А значит, разгорается спор, конец которому кладет только решение человека, обладающего авторитетом, то есть способностью принудить к принятию лишь одного ответа из множества возможных. Все хорошо, кроме одного. Гоббс считает, что человек не может обойтись без этих значков-понятий для правильного рассуждения. И хотя у него есть существенные проблемы с договоренностью с другими людьми относительно использования значков (конвенционального использования знаков), тем не менее, эта проблема в целом разрешима в пределах, касающихся опыта, и затруднена там, где речь идет об общих понятиях.

Руссо ставит вопрос по-другому: зачем человеку вообще общие понятия, язык? Он бегает, гордый и одинокий, увидел нечто и съел. Зачем ему знать, что то, что он ест, – это яблоко? И поскольку он встроен в природу на инстинктивном уровне, то знание о том, что ему впрок, а что нет, вполне заменяет ему многочисленные рассуждения. Договариваться с другими с людьми? О чем? Договоренности нужны там, где есть зависимости, а если зависимостей нет, то нет и договоренности. Кто от кого зависит, взрослый от ребенка или ребенок от взрослого? Ребенок от взрослого – значит, язык нужнее ребенку, чем взрослому, значит, это ребенок должен был бы учить взрослого языку. Но этого уж тем более не может быть – какой язык может изобрести ребенок?

С языками дело обстоит следующим образом. Когда люди постепенно начинают обнаруживать прок от совместной жизни – тогда они, поселяясь вместе, вынуждены прибегать к использованию одних и тех же знаков. Первоначально – в ситуациях самых простых зависимостей (например, ребенка от матери). Так постепенно формируется язык, общение, способность называть вещи одними и теми же словами – и это, в свою очередь, способствует тому, что их общение оказывается устойчивым. То есть этот процесс неизвестно как запущен – мы никогда не узнаем, говорит Руссо, как это началось. Понятно, что до какого-то момента человек – абсолютно независимое природное существо, и в какой-то момент его существование как чисто природного прерывается. Это начало, до которого естественное существование людей равно самому себе. И потому, что оно равно себе и совершено удовлетворительно, объяснить, почему этот процесс запустился, – нельзя, это загадка. Возможно, это случилось потому, что людей стало больше и они стали чаще сталкиваться друг с другом или обнаружили выгоды совместного существования и то, что язык позволил это существование стабилизировать.

Тем не менее, ключевой момент здесь следующий: когда у людей начинается оседлая совместная жизнь, производство того, что им требуется для удовлетворения поначалу природных потребностей, они обнаруживают, что можно что-то сохранить, можно гарантировать себе, что завтра, не прилагая трудов (потому что труды были приложены сегодня, и продукт остался на завтра), можно иметь тот же самый продукт. Мало того, оказалось, что его можно обменивать на продукты других людей, потребности начали дифференцироваться. Это были уже не потребности момента, удовлетворяющиеся по мере их возникновения. Между ними стало возможно выбирать, начинается неостановимый процесс дифференциации. Мало того, вместе с этим процессом идет и социальная дифференциация. Общества еще нет, а дифференциация уже есть. Потому что в этой ситуации стабильного сосуществования пока еще примитивных и диких, но живущих хотя бы отчасти совместными хозяйствами людей обнаруживается важность того, что кто-то сильнее другого. То, что раньше было простой связкой потребность-удовлетворение, сейчас приобретает гораздо более сложный характер. Человек прилагает усилия, эти усилия приносят ему некоторые плоды, на основании этого (что было показано Локком) он начинает претендовать на то, что это – его собственность, появляется претензия на собственность. И вдруг в какой-то момент люди обнаруживают, что между ними образовалось чудовищное, ужасающее неравенство. Это неравенство приводит к тому, что бедные, слабые и незащищенные испытывают страх перед сильными, испытывают зависть и злобу к их богатству и не знают, что могут им противопоставить. Богатые, со своей стороны, трепещут за свое богатство, осознавая существующую к ним ненависть. И тогда появляется реальная необходимость в обществе. И оно появляется действительно благодаря общественному договору. Но появившись благодаря нему, общество приобретает некоторые характеристические черты, рассматривать которые мы будем отдельно. Сейчас только скажу, что основной аргумент, касающийся естественного состояния, я излагал по трактату «О причинах происхождения неравенства», а дальше мы будем говорить о трактате «Об Общественном договоре».

Лекция 3

Жан-Жак Руссо. Общественный организм

Подводя небольшой итог того, что было содержанием второй лекции, еще раз обращаю ваше внимание, что главное, что мы здесь устанавливаем, – это в некотором роде принудительная логика всяких рассуждений, которые, внятно или скрыто и недостаточно артикулированно, носят сопоставительный характер, то есть в них предполагается, что мы даем характеристику чему-либо не просто через его качество, но через сравнение с тем, из чего оно (нас интересующее нечто) появилось, из чего возникло. Как только мы стали на эту дорогу, как только сказали, что мы не просто нечто характеризуем, но характеризуем его как второй, последний член некоторой дихотомии, то мы (я не буду говорить, что мы попали в ловушку, потому что для некоторых это не ловушка, а ресурс теоретизирования, но я скажу по-другому) оказались вынуждены делать некоторые теоретические шаги.

И дополнительное примечание о том, ради чего это рассказывается не только про Руссо, но и про других больших социологов. Большой социолог, философ, теоретик отличается от маленького тем, что маленький – абсолютно свободный человек. Он что хочет, то и лепит. Как правило, у него нет никаких проблем. Если ему хочется, чтобы нечто было в его рассуждениях, он это туда и кладет. Большинство работ, которые нам приходится читать, именно такие – в них все вкусное, но есть это одновременно нельзя и класть одновременно нельзя, и тем более нельзя это приготовить. Великие мыслители в этом смысле, как ни странно, куда менее свободны. Потому что они чувствуют принуждение, оказываемое теоретической логикой. Эта железная неумолимая поступь теории, когда, может быть, все твои убеждения, привычки, все приятное, что тебе обещала когда-то жизнь и что тебе хотелось бы сохранить не как простому человеку, но как теоретику, все это куда-то отступает на задний план, и вместо этого у тебя громыхает какая-то машина, которую ты, когда начинал ее собирать, придумал как то, что будет чем-то хорошим и приятным. Но получился, как в том анекдоте про советское производство, все тот же автомат Калашникова. Великие мыслители собирают разные конструкции, а наша проблема и задача в том, чтобы увидеть: то, что они собирают, например как автомат, не является результатом произвола, – они могли не планировать собрать этот автомат, их привела к нему логика теоретического высказывания.

Кончаем лирическое отступление и смотрим на устройство аргумента в знаменитом трактате Руссо «Об Общественном договоре». Что в первую очередь мы констатируем? Что противопоставление естественного и искусственного, природы и общества в этом сочинении Руссо приобретает несколько иной характер по сравнению с тем, который оно имело в более ранних трактатах о «возрождении наук и искусств» и «О происхождении и основаниях неравенства между людьми». В чем тут дело? В том, что он с невероятной жестокой радикальностью гения говорит: с того момента, как произошло это объединение людей в обществе, как появился общественный договор, как появился общественный организм, – происходит перелом. Этот перелом мы однажды уже видели у Гоббса. Гоббс говорит: до общества, до общественного договора, до указов суверена нет различия между справедливым и несправедливым, между правовым и неправовым. До того, как появляется государство, все естественные законы (которые могут быть дедуцированы при помощи разума) не обладают важнейшим качеством настоящих законов, а именно: не обладают принуждающей силой, потому что они не могут быть подкреплены государственным авторитетом.

Как рассуждает Руссо? Он говорит: да, вот эта сила, превосходящая возможности, способности каждого отдельного человека до такой степени, что то, что она ему диктует, принимается им безоговорочно, то, что она ему диктует безусловно, появилась за счет того, что люди соединились между собой, в связи с тем, что есть общественный договор, появляются государство и суверен. И тут Гоббс, говорит Руссо, был безусловно прав. Прав он был также в том, что человек, вступая в общественный договор, и отказывается от своей естественной свободы. А в чем Гоббс ошибся (не говоря о том, что он ошибся по поводу войны всех против всех, и обстоятельства заключения договора были иные)? В трактате «Об Общественном договоре» Руссо говорит, что в результате договора появился суверен, однако этим сувереном не может быть репрезентативное лицо. Суверен – это не человек.

Эта сила, превосходящая каждого отдельного человека, появляется лишь за счет соединения всех людей. Но тогда на каком основании эта сила, это право, это качество суверенности может быть приписано хотя бы кому-нибудь? Она образуется только из совместности: люди совместно образуют общественный организм. У этого организма есть важнейшее качество, которое Руссо называет «общей волей». И это очень хитрая штука. Общая (лучше бы назвать всеобщей!) воля, она же «volonte generale», – это новое агрегатное состояние воли. Есть воля отдельных людей; сначала у каждого есть своя воля как у человеческого существа; движимые волевыми побуждениями, люди решают образовать ячейку – даже самая малая ячейка может быть названа обществом. Но когда она становится общественным организмом, у нее появляется собственная воля. То, что у нас устанавливается через социологический опрос, когда мы видим результаты так называемых социологических исследований, – это не общая воля. Руссо называет это другим термином – «воля всех», «volonte de tous». Воля всех – это арифметическая сумма отдельных, частных волений. Один хочет одного, другой – другого. Собралось 1000 человек на вечевом поле и начали решать о предпочтениях касательно шоколадок. Провели опрос, проголосовали, каждому выдали конфеты в тех пропорциях, в которых проголосовали: кому «марс», кому «сникерс». Но сама возможность мирно собраться и узнать мнение друг друга о предпочтениях, сама возможность свободно решить, что по результатам голосования будут распределять сладкое, гарантии распределения и свободы изъявления воли и многое другое – это результат предшествующих решений, природа которых совсем иная. Это конститутивные вопросы социального организма, решение которых затрагивает его природу.

Поделиться:
Популярные книги

В теле пацана 6

Павлов Игорь Васильевич
6. Великое плато Вита
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
В теле пацана 6

Неудержимый. Книга II

Боярский Андрей
2. Неудержимый
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга II

Кодекс Охотника. Книга V

Винокуров Юрий
5. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
4.50
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга V

Три `Д` для миллиардера. Свадебный салон

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
короткие любовные романы
7.14
рейтинг книги
Три `Д` для миллиардера. Свадебный салон

Газлайтер. Том 2

Володин Григорий
2. История Телепата
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Газлайтер. Том 2

Совок 9

Агарев Вадим
9. Совок
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.50
рейтинг книги
Совок 9

Бездомыш. Предземье

Рымин Андрей Олегович
3. К Вершине
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Бездомыш. Предземье

Охотник за головами

Вайс Александр
1. Фронтир
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Охотник за головами

Не грози Дубровскому!

Панарин Антон
1. РОС: Не грози Дубровскому!
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Не грози Дубровскому!

Воин

Бубела Олег Николаевич
2. Совсем не герой
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
9.25
рейтинг книги
Воин

Прогрессор поневоле

Распопов Дмитрий Викторович
2. Фараон
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Прогрессор поневоле

Особое назначение

Тесленок Кирилл Геннадьевич
2. Гарем вне закона
Фантастика:
фэнтези
6.89
рейтинг книги
Особое назначение

Не кровный Брат

Безрукова Елена
Любовные романы:
эро литература
6.83
рейтинг книги
Не кровный Брат

Покоритель Звездных врат

Карелин Сергей Витальевич
1. Повелитель звездных врат
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Покоритель Звездных врат