Элементарная социология. Введение в историю дисциплины
Шрифт:
«В случае согласия на то других, человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других по отношению к себе». И дальше начинается гениальное перечисление многообразных естественных законов. Здесь есть и справедливость, которая состоит в том, что люди должны выполнять заключенные ими соглашения; дальше сюда относится благодарность. Обратите внимание, что благодарность является естественным законом, потому что если ты неблагодарен к другим, то это не улучшает ваши отношения. Дальше – взаимная уступчивость, или любезность. Как бы мы сказали сейчас – толерантность, политес. Кто бы стал спорить, что это улучшает отношения между людьми? Вряд ли разгорится война и смертоубийства, если люди будут уступать и будут вежливы. Но даже если кто-то случайно задел дубиной другого, то есть шестой закон –
Посмотрите, как много хороших штук он напридумывал. Сказывается большое знание жизни, способность к эмпирическим обобщениям, способность связать эти эмпирические обобщения с традиционной моральной философией того времени. Сказывается, кстати говоря, придворный опыт или знание о жизни при дворе. О роли придворного общества в развитии такта, способности обуздывать себя и прочем вы почитаете у Норберта Элиаса, одного из последних великих социологов XX века. Наконец, здесь играет роль и хорошее знакомство с риторикой. Но все же остается последний вопрос. Если все это будет соблюдаться – может быть, тогда можно обойтись всем этим и не будет войны всех против всех? Но тут он обрушивает на нас главное соображение – никуда мы от нее не денемся. Потому что нет главного условия – что станет в том случае, если эти предписания не будут соблюдаться? Что произойдет? Да ничего! Потому что мы до сих пор не допустили никоим образом существование государства. У нас это все происходит до появления государства. В каком смысле «до»? Это самый сложный вопрос. По неизвестным причинам государства пока еще нет. Государства нет, люди есть, желание справедливости есть, желание отстоять свои притязания на что-то есть, а кто может наказать тех, кто нарушает законы, естественные законы, до которых любой человек может дойти путем разумного рассуждения? Что делать с теми, кто не будет их слушать, – совершенно непонятно. То есть, понятно, их нужно наказывать, и наказывать будет государство, но откуда оно возьмется?
Откуда возьмется государство у людей, которые думают о самозащите? Откуда возьмется государство у людей, которые вежливы, благодарны? Оно должно как-то появиться. Если бы Гоббс стоял на позиции Аристотеля, ему не нужно было бы объяснять, откуда оно взялось. Он мог бы сказать, что оно принадлежит природе человека. Но он уже сказал, что государство не принадлежит природе человека. И вопрос о его появлении среди таких людей, каких он описал, оказывается серьезной проблемой. Конечно, мы знаем, как Гоббс решает эту проблему. Я просто нагнетаю ситуацию, драматизирую ее, делаю риторические паузы.
Гоббс решил ее через общественный договор. Но мы должны четко с вами понимать, что значит общественный договор для Гоббса. Дело в том, что само понятие общественного договора не является изобретением Гоббса. Как правило, в представлениях о договорах народ уже есть как сторона договора, а не его результат. Это продолжение старой точки зрения. Государство, любое политическое единство, как и народ, уже есть. Мы не можем себе представить, чтобы его не было. Его нет только в таких случаях, как гибель, разрушение, завоевание.
Гоббс же исходит из другого – есть люди во всей полноте их социальных характеристик (жадные, гордые, желающие уважения других людей, взыскующие справедливости, могущие быть судьями или свидетелями в каком-то деле, охочие до наград, вежливые или невежливые) – люди есть, но каждый по отдельности. Они обладают абсолютно всеми характеристиками жителя общества, члена государства, кроме одной – государства нет. И Гоббс отвечает на вопрос о том, как это государство появляется, как раз через понятие общественного договора. Это другое понятие общественного договора. Старый немецкий юрист, очень известный в свое время и оказавший влияние на множество юристов, Георг Еллинек говорил, что прежнее понятие общественного договора было бы правильнее называть государственным договором, а общественный договор появляется только у Гоббса. Сто лет назад некоторые важные результаты современной истории понятий еще не были известны, и Еллинек слишком свободно, быть может, обращается со словом «государство», но суть он улавливает правильно. Новое по сравнению с другими философами у Гоббса то, что народ появляется вместе с государством, и общества нет, пока нет договора. Люди собираются и между собой договариваются, заключают один общий договор, договор об основании государства. С современной историко-философской точки зрения здесь нужно высказываться более дифференцированно, но нам это не требуется.
В чем хитрость этой конструкции? Договор об основании государства – это договор, в результате которого происходит некое отчуждение прав. Государство противопоставляется естественному состоянию. Есть государственное или общественное состояние, а есть естественное состояние. То, что мы описывали до
Как можно совместить право на всё и отказ от гордости? Совместить их нельзя. Из этого следует: естественные законы не действуют в естественном состоянии. То есть, получается, что естество устроено ужасающим образом. До тех пор, пока человек не сделает это искусственное существо, не сделает Левиафана, все то, что разум диктует ему как естественный закон поведения и отношения к другим людям, действовать просто не может. Для того, чтобы начал действовать закон, должен быть создан искусственный человек, государство. Как вы можете в войне всех против всех рассчитывать на благодарность? Как вы можете отказаться от гордости? Как вы можете беспристрастно вести себя так, чтобы не быть судьей в своих делах? Как это все возможно? Никак. Единственное условие, при котором начинает действовать естественное, – это создание искусственного.
От чего отказывается человек, чтобы создать государство? От своего права на все. Но это ничего не значит. Если переформулировать, то выходит, что он отказывается от всех прав, но это не так. Он отказывается от тотальности права, от того, что любое действие его воли является простым продолжением его страсти, его побудительного мотива, conatus'a. Главное, от чего он отказывается, – это право на убийство. Он не отказывается от права на самозащиту, при которой иногда приходится совершать убийство другого. Но, вообще говоря, он отказывается от права на жизнь другого человека при условии, если другой отказывается от права на его жизнь. Но что значит отказаться от права? «Я торжественно заявляю, что я не буду ни на кого нападать при условии, что на меня не будут нападать»? Этих деклараций и договора об отказе недостаточно. Гоббс это прекрасно понимает. Именно по этой причине не действуют другие законы, потому что там речь идет только о некотором состоянии воли, которую человек может переопределить, исходя из разумных соображений. Но сегодня я определил так, а завтра иначе, и все рассыпалось.
Значит, создание государства – это нечто большее, чем переопределение индивидуальных воль. Это передача того права, от которого отказывается каждый человек (принципиальная разница между передачей и отказом). Право не исчезает, не становится незначимым в мирном взаимодействии людей. Наоборот, право каждого из этих людей убивать других в естественном состоянии конденсируется, попадая в руки суверена. Суверен – это тот, кто воплощает единство Левиафана. Это лицо или собрание лиц, которые обладают всей полнотой власти в государстве. С этого момента возникает нечто совершенно новое. Возникает социальность. Условием социальности является наличие суверена. Суверенитет в понимании Гоббса состоит в том, что только репрезентативная фигура, искусственное лицо имеет право на убийство, на насилие, на определение того, что является законом, что является правом, справедливостью, что является почетным и непочетным в этом государстве. Все то, что в естественном состоянии определял правый разум, который есть у каждого из тех, кто может быть назван человеком, в государственном состоянии определяет суверен. Суверен является заместителем правого разума всех своих подданных. И тут возникает новый ответ на вопрос о том, кто кончает спор, – спор кончает тот, у кого есть власть. Но власть в государстве есть только у суверена. Следовательно, вся справедливость перестает быть предметом спора – ее определяет суверен. Все, что почетно, сообразно праву, – определяет суверен. Он является гарантом всех договоров.
Кто он? Либо король, абсолютный властелин, либо парламент (хотя Гоббсу он не нравится, он критик парламента). Тем не менее, кто-то из этих единств определяет ключевые особенности политической и социальной жизни для всех остальных. Так это мы видим, но так ли это видит Гоббс? Нет. Он полагает, что та воля, то законодательство, та прерогатива принуждать, которая присутствует на стороне суверена, являются не просто результатом или концентратом некоторого индивидуального произволения – нет. Король или, точнее, суверен – это тот, кто концентрирует в себе всю волю, все представления, все принципиальные решения народа, который смог образовать себя как народ лишь за счет того, что передал суверену права и признал его как суверена.