Елена Троянская
Шрифт:
Нет, конечно же, не все. Ему не известно предсказание сивиллы, откуда оно может быть ему известно?
— Да, — ответил Менелай. — Я принимаю волю богов.
Жрица подняла гирлянду цветов и велела нам крепко взяться за руки.
— Как переплетены эти цветы, должны переплестись оба ваших рода.
Она кивнула своей помощнице, и та поднесла золотой кувшин.
— В этом кувшине — священная вода Кастальского источника из Дельф. Наклоните головы. — Жрица полила немного воды нам на волосы. — И да пребудет с вами высшая мудрость
Размотав красную нить со своего запястья, жрица попросила нас дотронуться до нее.
— Тот, кто коснулся этой нити, прикоснулся к поясу верности. И да пребудет с ним правда во веки веков.
Жрица подозвала другую помощницу, и они вдвоем обошли нас, держа сосуды с курительными благовониями.
— Пусть наши молитвы дойдут до богов.
Мы молчали. До сих пор я не произнесла ни слова.
— Закройте глаза, обойдите друг вокруг друга, — приказала нам жрица, что мы и выполнили, спотыкаясь. — Да пребудете вы членами одного круга и одного рода во веки веков.
Опять мне не задали никаких вопросов, от меня не попросили никаких обещаний.
— Отныне она принадлежит тебе, — резко произнесла жрица. — Возьми ее за руку.
Менелай протянул руку и сжал мое запястье: этот ритуальный жест означает, что мужчина добыл себе жену. Он восходит к тем временам, когда мужчины похищали женщин, а теперь, конечно, носит символический характер.
Потом Менелай сделал свой личный жест. Он подозвал слугу, тот протянул резной деревянный ящик. Открыв его, Менелай вынул массивное ожерелье из золотых колец, которое показывал Агамемнон. Менелай благоговейно поднял его и надел мне на шею. Ожерелье легло мне на плечи, тяжелое, как ярмо. Нижние кольца свешивались на грудь. Я почувствовала бремя супружества, и оно придавило меня к земле.
Количество и блеск золота поразили людей, я бы сказала — ослепили их. Они ничего не видели, кроме сияния этого желтого металла.
Мы вернулись во дворец, и начался брачный пир. Вся центральная часть дворца вместе с мегароном преобразилась. Цветущие ветви мирта и розовых кустов обвивали колонны, воздух благоухал, гостей повсюду встречали огромные гирлянды живых цветов. Все желающие могли принять участие в пире, предаться беззаботному веселью, прежде чем отправиться в обратный путь к своим крепостям, окруженным серыми каменными стенами, к своим островам, омываемым морскими волнами.
Отныне я буду путешествовать в сопровождении Менелая, а не отца. Отныне и всегда будет так. Я неуверенно протянула ему руку. Он пожал ее и не мог не заметить, как она холодна, нежно притянул меня к себе, прижал к своей груди и прошептал:
— Никак не могу поверить, что ты моя. Не могу поверить, что всегда, всю жизнь, мы будем просыпаться рядом.
Я тоже не могла в это поверить.
— Сейчас нужно думать о сегодняшнем вечере и о завтрашнем утре, — только и ответила я.
Но что о них думать — я не знала. Я не была готова. Я понятия не имела, как доживу до утра.
— Послушай, брат! — весьма кстати прервал нас Кастор.
Менелай оглянулся на зов. К счастью, мы принадлежали не только друг другу, по крайней мере пока.
Я обняла матушку. Она дрожала — или мне показалось?
— Дорогое мое дитя, — сказала она, — я счастлива за тебя, я счастлива за себя, я счастлива, что нам нет нужды расставаться!
— Я всегда буду рядом, — ответила я.
К нам подошел отец.
— Дело сделано, — оживленно сказал он. — И сделано хорошо. А они, — он показал рукой в сторону женихов, — они разъезжаются по домам вполне довольные. А уж я-то как доволен, что они разъезжаются по домам!
Сквозь шум людских голосов до слуха долетели нежные звуки флейт.
— Вот он, день твоей свадьбы, — сказала матушка.
Я почувствовала, что слезы подкатывают к глазам.
— Оглядись, рассмотри все вокруг, запомни и сохрани этот день на всю жизнь в своем сердце.
И что же я видела вокруг? Шумное сборище мужчин, отвергнутых женихов. За каждым из них — жизнь, которая стала бы моей, выбери я его. На столе высятся горы пирожков — с маком, льняным семенем, кунжутом, медом, оливковым маслом, и горы сладчайших сушеных фиг — как будто не начался сезон свежих, и горы фиников из Египта, и горы ячменных хлебов. Среди кувшинов с медом на блюдах дымятся только что снятые с шампуров куски мяса различных сортов: и телятина, и ягнятина, и козлятина, и говядина. В амфорах драгоценные вина, среди них привезенные издалека — с горы Лемар, что во Фракии. И, глядя на это изобилие, казалось, будто запасы наши неистощимы, а щедрость — безмерна.
Но все это — и музыка, и угощение, и вино, и веселье — бледнело и таяло на фоне факта: «Я замужем». Я, Елена, — замужняя женщина.
А что это значит — быть замужней женщиной?
В сумерки мы покинули дворец и на колеснице отправились в Микены. Менелай держал поводья, я стояла рядом; лошади везли нас к нему домой. Мы спускались с горы по самому покатому склону, чтобы колесница не перевернулась. Гости бежали следом, забрасывая нас цветами айвы, листьями мирта, охапками фиалок. Цветы падали в колесницу, нам под ноги, мы их давили и вдыхали нежный легкий аромат.
Покои Менелая представляли собой большой запутанный лабиринт из длинных коридоров и тесных комнат. Каждая оборудована очагом. Слуги приветливо нас встретили и разожгли огонь в комнате, которую подготовили к приезду Менелая.
Мы остались одни. Только я и он, в неуютной комнате с каменными стенами. Мы напряженно смотрели, как огонь подбирается к поленьям. Мы были неподвижны, как эти поленья.
Наконец Менелай произнес:
— Елена…
Я повернулась к нему и откликнулась: