Елена Троянская
Шрифт:
Менелай сохранял невозмутимое выражение лица — из уважения ко мне, я полагала. Но что он расскажет брату, когда рано или поздно они останутся наедине? Клитемнестре тоже не терпелось поговорить со мной с глазу на глаз. Я боялась этого разговора; лучше бы они не приезжали. Я не имела ни малейшего желания обсуждать брачную ночь, мне казалось это чудовищным предательством по отношению к Менелаю. Или по отношению к себе самой?
— После того как ваша колесница уехала, мы вернулись во дворец и погрузились в молчание… — сказала Клитемнестра.
После
— Теперь, — продолжала Клитемнестра, — у вас впереди долгая жизнь, которую вы проведете вместе.
— Такая ли уж долгая? — спросил Менелай.
— Ты сомневаешься, что долго проживешь? — уточнил Агамемнон.
— В нашем роду никто долго не задерживался на свете.
— Какой кошмар! Зачем об этом говорить сегодня, Менелай? Зачем вообще об этом говорить? — спросила я.
— Так… интересно, сколько лет счастья мне уготовано.
— Сколько лет самому старому старцу, которого ты знаешь? Или о котором слышал? — Я хотела перевести разговор.
Ответил Агамемнон:
— Самый старый, наверное, Нестор. Но были и постарше его. В Аргосе жил человек, который утверждал, будто ему восемьдесят лет. Однажды я со своим отцом встретил его: высохший, как кузнечик, и жил он в крошечном домишке. Но конечно, его возраст никто не мог подтвердить.
— А как вы думаете, человек может дожить до ста лет?
— Нет, — ответил Менелай. — Это невозможно. Но пятьдесят лет счастья дороже ста пустых лет. Кто счастье знал, тот жил сто лет.
Он улыбнулся и взял мои руки в свои.
Мы провели в Микенах десять дней, за это время Менелай показал мне все свои излюбленные места для охоты, все тайны здешних окрестностей. Крепость была построена на склоне холма меж двух гор, и с крепостных валов виднелось море: то, чего не было в Спарте. Когда я впервые увидела море, этот огромный сияющий простор, я вскрикнула от восхищения.
— Любовь моя, как случилось, что ты никогда в жизни не видела моря?
— Я ведь жила взаперти, — объяснила я. — Но так было нужно ради… ради моего же блага.
— Теперь я буду заботиться о твоем благе и защищать тебя. А если хочешь любоваться морем, смотри сколько душе угодно.
— А можно подойти ближе? И поплыть?
— Конечно. Сначала подойдем ближе. Поплывем в другой раз.
Высоко в горах были пещеры, где Менелай с Агамемноном играли в детстве. Менелай помнил все тайные входы и выходы, заросшие диким виноградом. Мне нравилось воображать его мальчиком, представлять, как он тогда выглядел.
Он показал мне огромную кладовую в крепости, где хранились безмерные сокровища дома Атрея: запасы оливкового масла, драгоценных тканей, золота и серебра, бронзовых сосудов и оружия. Оружие было захвачено у врага в бесчисленных битвах и сражениях, о которых напоминали только эти трофеи. Щиты и мечи поблескивали в сумраке кладовой, а их владельцы давно сошли во мрак Аида.
— Возьми, что тебе понравится! — сказал Менелай, обводя рукой помещение.
Но у меня ничего не вызывало интереса. Пока я молчала, он открыл кипарисовый ларец и вынул золотой кубок.
— Мой свадебный подарок, — сказал он и передал его мне.
Кубок был большой, как ведро, и очень тяжелый.
— Он не предназначен для смертных, — заметила я. — Разве что для Аякса из Саламина.
Он был украшен узором из кружков, ручки изящно выгнуты. Но от тяжести ломило руки, и я протянула кубок Менелаю.
— Я же сказал — он твой.
— Ты уже сделал мне свадебный подарок, — напомнила я. — Честное слово, вполне достаточно.
— Я хочу, чтобы у тебя был кубок из рода моего отца. Атрей завоевал его в сражении и очень гордился им. Моя мать на пирах всегда держала его подле себя. Теперь твоя очередь.
Под моими руками золото согрелось. Я подумала, что отказываться не должна, но душа не лежала к этому дару.
Менелай взял прядь моих волос и поднес к кубку.
— Один и тот же цвет, — сказал он с гордостью обладателя. — Ты никогда не была у моря, Елена. Сейчас пойдем к нему, и ты налюбуешься им вдоволь.
Он наклонился и поцеловал меня.
Наша последняя ночь в Микенах была холодной, как и все ночи. Тут, наверное, даже в разгар лета холодно. К ужину мы собрались за длинным деревянным столом, и я, как предписывал обычай, поставила рядом с собой золотой кубок — хотя осушить его, конечно, была не в состоянии. Менелай подливал в него вина, чтобы его не унесли. Затем мы возлежали на подушках в мегароне, наслаждаясь теплом очага и пением барда, который воспевал славные битвы и деяния отважных героев, живших до нас.
— Да, они жили до нас. Времена героев миновали, Геракла нет.
— Откуда ты знаешь? — вмешался Агамемнон. — Разве сами герои знали, что им выпало жить во времена героев? Разве на этих временах лежала большая печать с надписью «Век героев, имейте в виду»?
Агамемнон никогда не упускал случая поспорить или возразить.
— Агамемнон, порой ты говоришь ужасные глупости, — засмеялась Клитемнестра.
Я часто думала так же, но сказать такое вслух отваживалась только Клитемнестра.
— Это не глупости! Я считаю, люди сами создают свое время. А уж потом, позже, кто-нибудь называет его веком героев. И этот век не прошел. По крайней мере, пока мы сами себя в этом не убедили.
Агамемнон снова посмотрел мне прямо в глаза, и я их опустила. Мне не нравилось, что он все время ищет мой взгляд.
— Ты жаждешь сразиться с могучим врагом, а я не вижу ни одного. Геракл всех перебил, — ответила Клитемнестра и пощекотала ему ухо. — Что ж, мой лев, видно, тебе суждено довольствоваться захватом стад да стычками с соседями. Мы живем в мирное время, ничего не поделаешь. Да и нужно ли что-то делать?