Елена
Шрифт:
— Нет, я видела у отца его карточку, — отвечала, покраснев, Елена, — теперь я вспомнила.
— Ну да! Он ходил к вашему батюшке; был не совсем здоров и хотел успокоить мать; она так всегда о нем беспокоится.
— Ну, и успокоил ее?
— Успокоил совершенно, — отвечала Нишетта, чтобы только отвечать что-нибудь, не обнаружив настоящую причину его визита.
«Бедная женщина! — думала Елена. — Она и не подозревает опасности его положения!»
— Он вчера был здесь, — сказала она вслух.
— А сегодня
— Нет.
— Вы это наверное знаете?
— Наверное, — отвечала Елена, покраснев еще раз. — А разве он хотел быть?
— Я его сейчас встретила на этой улице.
На это Елена не отвечала ничего и потупилась.
Гризетка ловко вела атаку: неприятель был ею оттиснут в самые дальние ретраншементы.
— Мне нужен чепчик, — сказала Елена, несколько оправившись, — вот для этой дамы, что здесь была и пошла к портнихе.
— Угодно вам в этом роде? — сказала Нишетта, вынимая еще чепчик из картонки.
— Да, хоть такой…
— Я совершенно такой делала г-же де Пере.
Елена решилась не отвечать; ей и то уж казалось, что об Эдмоне было говорено слишком много, хотя она и не подозревала, как интересует Нишетту все ею сказанное о молодом человеке.
Гризетка угадала ее решимость и дала себе слово заставить говорить ребенка.
— Точно такой, — продолжала она, — и именно это вкус ее сына. У него так много вкуса! Вообразите, он занимается матерью, как брат сестрою или как муж молодой женой. Ведь вот, кажется, кто достоин-то счастия… а между тем…
— Что между тем? — быстро спросила Елена.
— Не знаю, что с ним сделалось последние два, три дня: грустен, задумчив… Что-то его сильно занимает. Г-жа де Пере заметила это и сказала мне: она очень добра со мною, знает меня с самого детства и любит, как дочь; она мне всегда все рассказывает.
— А не знает она, отчего он сделался задумчив? — спросила Елена, с невероятным вниманием рассматривая подвернувшиеся ей под руку кружева.
— Как же не знать! Он ведь ничего от нее не скрывает.
— Что же с ним?
— Жениться думает.
— Отчего же не женится?
Нет надобности говорить, как сильно билось сердце Елены с самого начала этого разговора; как она против воли увлеклась им неодолимо, сознавая вполне, что говорить таким образом с незнакомою женщиною странно и что гризетка каждую секунду может вырвать у нее ее тайну.
Она успокаивала себя только тем, что сама не понимала хорошо, что происходит в ее сердце: как же могли об этом догадаться другие? Ей и в голову не приходило, что Нишетта была подослана Эдмоном; невинный ребенок, она бы усомнилась, если бы ей даже это сказали.
— Не женится потому, что еще не знает, любит ли его девушка, в которую он влюблен, — продолжала Нишетта.
— Так он никогда не говорил с нею?
— Никогда; он ее только видел.
— И, никогда не говоривши, полюбил?
— Да, это вам кажется странным, но заметьте: эта девица так хороша, столько в ней чувства и души, что, взглянув на нее раз, можно за нее отдать жизнь.
«Не слишком ли я далеко зашла?» — подумала Нишетта и тотчас же, вынув из картонки воротнички, показала их Елене.
— Это очень миленькие воротнички, — сказала она, — кружева самые простенькие, для молодых особ очень хорошо.
— Да… точно… — бормотала Елена, — с большим вкусом… я возьму…
— Так два чепчика и воротнички? — сказала Нишетта, давая ей время оправиться от смущения.
— Да, — отвечала Елена, не слыхавшая даже вопроса.
Нишетта встала.
«Что ж вы мне не говорите об Эдмоне?» — едва не спросило влюбленное дитя.
Гризетка, не спускавшая глаз с Елены, поняла, что происходит в ее сердце, но, боясь изменить себе, твердо решилась ждать, пока г-жа Дево сама не спросит о нем.
— Больше ничего не возьмете? — сказала она, закрывая картонку.
— Нет, благодарю вас, — отвечала Елена.
Нишетта долго завязывала картонку, потом тихо подошла к камину, взяла перчатки и медленно стала надевать их, не говоря во все это время ни слова и предоставляя Елене сыскать удобный предлог для возобновления обеих интересовавшего разговора.
Елена тщетно искала этот предлог.
Не было для нее никакого сомнения, что де Пере влюблен именно в нее; ей отрадно было слышать слова, подтверждавшие ее уверенность, но заговорить о нем она не решалась. И чем более проходило времени, тем затруднительнее ей казалось возвратиться к прежнему разговору и не обратить на этот возврат внимания Нишетты, не удивить ее, или, что хуже всего, не поселить в ней кое-каких подозрений.
— Прощайте, — сказала Нишетта, натянув, наконец, перчатки. — Позвольте надеяться, что вы и вперед не оставите меня своими заказами.
— Вы где живете?
Нишетта дала ей адрес.
— Сколько же вам следует заплатить? — спросила Елена.
— Сочтемся, когда будете что-нибудь заказывать, — отвечала Нишетта, направляясь к дверям.
Видя, что Нишетта уже уходит, Елена, чтобы только произносить и слышать любимое имя, решилась сказать то, о чем прежде никак не думала говорить.
Колеблющимся, исполненным внутренней борьбы голосом выговорила она, когда Нишетта взялась за ручку замка:
— Послушайте.
Сказав это, она вся покраснела, опустила глаза и не могла, не решалась продолжать далее.
— Вы меня изволили звать? — спросила Нишетта.
— Да, потрудитесь затворить двери.
Нишетта повиновалась.
— Вам покажутся странными мои слова; но признаюсь вам — г-н де Пере сильно меня занимает.
Нишетта хотела было отвечать, но Елена тотчас же продолжала: