Элеонора Дузе
Шрифт:
му, как к живому, и хватаясь за его тело, пока его наконец не уносят
из склепа.
...Клеопатра бросается на пол, на то самое место, где только что
покоился ее обожаемый друг и властелин. Она полулежит, запроки¬
нувшись навзничь, глаза ее широко раскрыты. Она говорит о своем
Антонии. Он все растет в ее глазах. Он кажется ей каким-то сказоч¬
ным созданием — каким-то божеством... «Его лицо на небо походило:
сияли там и солнце и луна,
землею называют». Это какой-то бред, по великолепный бред сильной
и богатой души.
Приближается Цезарь со свитой. И что же? Египетская царица
делает несколько шагов ему навстречу и вдруг расстилается перед
ним на земле — не как человек, даже не как раб, а как вещь, как по¬
крывало, брошенное к его ногам. Полное унижение во прах перед сра¬
зившей ее силой. Такова психология женщины, и притом восточной
женщины. Но глубина замысла и смелость такого движения на сцене
может принадлежать только истинно гениальной артистке.
...Клеопатра есть наиболее сложная и наиболее трудная из всех
женских ролей классического и современного репертуара... Чтобы ис¬
полнить эту роль так, как исполнила ее Дузе, — со всеми переливами
разнообразных страстей, капризов и чувств, требуется талант смелый
и гибкий, темперамент страстный и выносливый. Чтобы сообщить
Клеопатре цельность и типичность, чтобы измерить вдоль и поперек
богатую женскую душу во всей ее первобытной пестроте — для этого
требуется ум, способный к глубоким и смелым обобщениям. Чтобы
придать образу Клеопатры этот египетский колорит, замашки восточ¬
ной деспотки и восточной женщины, нужно яркое творческое вообра¬
жение, свойственное только великим худояшикам. Клеопатра Шек¬
спира и Дузе *— женщина, со всем, что есть наиболее типичного в
женской природе: с ее неустойчивостью, с ее подчиненностью сти¬
хийным страстям, с ее тонкой чувствительностью, с ее привязчиво¬
стью к мелочам. Но кроме того, Клеопатра Шекспира и Дузе — яр¬
кий, колоритный образ восточной царицы, опаленной жгучим солн¬
цем, возросшей среди ярких красок и томных ароматов южного во¬
стока, одурманенной фимиамом лести окружающих ее рабов.
ПРОФИЛЬ ДУЗЕ,
ВОССОЗДАННЫЙ ПО ФОТОГРАФИЯМ
Элеонора Дузе таинственным, непостижимым образом живет да¬
же на своих фотографиях. Эти изображения, взволнованно смотрящие
па тебя сегодня, как будто спрашивают о чем-то, понимают тебя, при¬
слушиваются к твоим мыслям... Кажется, что перед тобой друг, к
которому ты всегда можешь заглянуть, чтобы поговорить
шам, услышать совет.
Но почему же она так странно, не по моде, одета и причесана? Да
потому, что от нас ее отделяют годы и годы и мы уже много раз пе¬
ременили покрой своей одежды, прежде чем смогли с ней свидеться.
Как часто фотографии знаменитых актеров и актрис прошлого
трогают нас своей профессиональной старательностью, которая нам
кажется сегодня наивно смешной. Их облик, свидетельствующий о
былых успехах, еще имеет какую-то притягательную силу. Взгляд
этих людей, царивших на сцене, еще приковывает к себе. Но какими
до пелепости застывшими, скованными кажутся их позы и жесты.
Может быть, в этом виноват щелчок фотоаппарата, прервавший ес¬
тественное движение?
Но па портретах Дузе жест не статичен, движение не прервано.
Фотоаппарат не превратил ее в марионетку, как это произошло с
Д’Аннунцио, на фотографиях которого живыми остаются только глаза.
Фотографии сохраняют живость нежного ее лица и мягкие, живые
линии ее фигуры. Ее позы и жесты даже сейчас так же выразитель¬
ны, как движение в танце. Поворот ее тела и головы все еще сохра¬
няет над нами власть, которой обладает естественная прелесть, гра¬
ция танцора. На этой сильной волне живого движения голова устрем¬
лена вперед, подобно челну, направившему свой бег к близкому или
безмерно далекому острову.
Такое движение, исполненное инстинктивной непосредственности,
может уловить фотограф, ждущий в засаде появления гибкого, быст¬
рого животного.
Но Дузе сознательно замедляет движение, как бы задерживает
его на мгновение, так что аппарат фиксирует его и зритель, изумлен¬
ный, оказывается в совершенно новом мире. Ритм ее движения под¬
чинен естественному порыву, но в нем есть элемент контроля.
...Вероятно, все ее жесты и движения были тщательно обдуманы.
Этого мы не узнаем никогда. Не узнаем никогда, о чем они говорят
с такой живостью, какое чувство утверждают и отстаивают, какому
миру принадлежат. В этом — вся их неповторимость.
ПАРАЛЛЕЛЬ, РАСКРЫВАЮЩАЯ КОНТРАСТ
МЕЖДУ ИСКУССТВОМ
САРЫ БЕРНАР И ЭЛЕОНОРЫ ДУЗЕ
Бернар гастролировала первой в «Даниэле» Луи Вернея 205. Я
приехал в театр довольно рано, но в зале собралось уже достаточно
публики. Вскоре театр был полон. Все вокруг было насыщено возбуж¬
дением, казалось, даже воздух искрится и трепещет, пронизанный не¬