Элис. Навсегда
Шрифт:
Но Лоренс настаивает, что обязан проводить меня до двери на улицу. Причем у французского окна возникает момент непонимания, когда каждый из нас ждет, что другой войдет в дом первым, и мы несколько секунд топчемся рядом на месте, пока он не хлопает меня по спине, чтобы я двигалась вперед. И я не просто замечаю этот жест, а сохраняю в памяти.
– Мне кажется, вы очень хорошо влияете на мою дочь, – произносит Лоренс, когда мы проходим через белую кухню и поднимаемся по овсяного цвета камням лестницы в коридор, ведущий к вестибюлю. – Полли сильно беспокоила меня в последнее время, но я вижу, что вы для нее авторитет, а ваши советы представляются вполне разумными. Мне вовсе
Я не знаю, как реагировать на его слова, и потому просто стою в холле на турецком ковре, положив руку на прохладную полированную поверхность столика. Какая-то мушка бьется о полукруглый витраж над дверью, отчаянно пытаясь выбраться сквозь него. В доме стоит такая тишина, что слышно, как снаружи поскрипывают стволы деревьев.
– А потому – еще раз спасибо за все, – добавляет Лоренс. – Я вам очень благодарен.
Я отвечаю, что это пустяки, удовольствие для меня, я готова помочь в любой момент. Улыбаюсь, глядя на него, и в этот момент чувствую нечто витающее в воздухе, какой-то смутный намек, подобный тому, что уже ощутила однажды. Но на сей раз я почти уверена: он ощущает его тоже. А вскоре все исчезает, и вот я уже бреду прочь по густым и длинным теням, лежащим на тротуаре, а у меня за спиной тихо закрывается дверь.
В один из дней я жду своей очереди у редакционного принтера. Подходит Том и говорит, что если у меня нет планов на субботний вечер, они с соседом по квартире устраивают дружескую вечеринку.
В самый последний момент я, правда, уже готова послать ему текстовое сообщение с извинениями и оправданием, что слегла с простудой, но внезапно ловлю себя на мысли, насколько мне импонирует его откровенная нелюбовь к Оливеру. И еще вспоминаются его ресницы.
Тем вечером я все же сажусь в автобус, сворачиваю на его улицу на углу, где расположена букмекерская контора «Пэдди Пауэр», прохожу, следуя полученным инструкциям, мимо индийского ресторанчика и таксомоторного парка. Небольшой садик перед домой густо зарос вьюнками и пастушьей сумкой, а уже нажимая кнопку звонка, я замечаю по сторонам две большие терракотовые вазы. В них годами никто ничего не сажал. Потом я оказываюсь в коммунальной прихожей: голая лампочка свисает на проводе с потолка, грязный ковер, велосипед со спущенным колесом, россыпи рекламы пиццы с доставкой на дом на полу рядом с коричневыми конвертами, адресованными жильцам, которые давным-давно съехали отсюда. Вот почему порой мне кажется, будто мы все живем в одном и том же месте.
Когда я поднимаюсь на второй этаж и захожу в квартиру, протискиваясь мимо людей, расположившихся в коридоре, то замечаю в кухне Сола из нашей редакции. Он разговаривает с мужчиной в клетчатой рубашке. Оказывается, это и есть Гамиш – с ним Том снимает жилье. Я ставлю свой пластиковый пакет на кухонный стол и достаю из него бутылку красного вина. Поскольку Гамиш уже успел исчезнуть, я разыскиваю среди нагромождения блестящих пачек с кукурузными чипсами на тумбочке штопор и несколько чистых пластмассовых стаканов. Линолеум под ногами уже стал липким от пролитого пива. Музыка грохочет.
О, до чего же я ненавижу подобные вечеринки! Терпеть не могу стоять в сторонке у всех на виду, чувствуя неловкость, но притворяясь, будто в жизни нет ничего лучше этого: заполненной незнакомыми людьми комнаты, теплого спиртного и дешевых закусок.
Пока со стаканом вина двигаюсь по квартире Тома, тупо улыбаюсь и делаю вид, что знаю,
«Просто допей это вино, – говорю я себе. – Ты честно приехала по приглашению, чего он наверняка даже не ждал. А потому можешь исчезнуть».
За спинами гостей, которые, склонившись друг к другу, обмениваются анекдотами, кокетничают или сплетничают, я постепенно успеваю осмотреть квартиру. Она ничем не отличается от других. Наоми живет в такой же, как и я сама. Белые стены, крашеные сосновые доски пола, продавленная синяя софа. «Приметы индивидуальности» в той же степени предсказуемы: на каминной полке стоит гипсовая голова, какими пользуются френологи, рядом чучело неизвестного зверька, плакаты рок-групп, на книжной полке Эмис, Аустер и, конечно же (я обнаруживаю его после недолгих поисков), последний роман Кайта, зажатый между путеводителями по Индии и Гватемале.
Вскоре появляется Том.
– Привет, красавица! – восклицает он. – Значит, все-таки смогла выбраться?
– Привет. Как видишь, смогла.
Он в футболке с каким-то шутливым лозунгом и кроссовках с грязными шнурками. Да, я приехала, но не понимаю зачем. И о чем я только думала?
Том подчеркнуто выделяет меня из гостей, оказывая знаки внимания. Позволив ему наполнить свой стакан, я подношу его к губам и выпиваю залпом, пока Том представляет меня своим друзьям. Это Ник и Катриона. Мне слышно словно со стороны, как я задаю им какие-то вопросы, обсуждаю кинофильмы, рассказываю, где работаю и живу. Я не похожа сама на себя, но здесь, разумеется, никто этого понять не в состоянии.
Катриона отпускает шутку по поводу ведущего популярного телешоу, и один из ее асимметричных «конских хвостиков» падает ей на лицо, когда она крутит головой, всматриваясь нам в лица, чтобы насладиться нашей реакцией. Я же сознаю: мы все тут притворщики. В этой комнате душно от искусственных улыбок и фальшивых фантазий. Гости наперебой экспериментируют, тестируют фразы, смотрят, какие воспринимаются лучше и производят самое сильное впечатление. Их потуги и намерения легко угадываются. Я наблюдаю, как они сходятся вместе, а затем отворачиваются друг от друга. Слышу, что они говорят.
В дверном проеме вместе с Гамишем стоит девушка в ожерелье из зеленых стекляшек. Сначала они ругаются, а потом принимаются целоваться. Кто-то первым начинает танцевать, и Том вступает в круг, пытаясь выделывать под звуки джаза потешные па и слегка высунув от усердия кончик языка. А вскоре и он исподлобья бросает взгляд вокруг: привлекают ли его усилия быть смешным хоть чье-то внимание? Замечаю ли их, например, я?
Я захожу в кухню за своей сумкой и застаю Тома и Сола за нарезкой на ломтики огромных кругов только что доставленной пиццы. Сол уносит еду прямо в отсыревших картонных коробках в гостиную, а я остаюсь с Томом наедине. Становится вдруг очень тихо, хотя из коридора по-прежнему доносятся взрывы смеха и музыка гремит в комнате. Том приближается ко мне, смотрит в лицо и произносит мое имя:
– Фрэнсис!
Я знаю, что произойдет дальше, но не хочу этого, не хочу Тома – одна мысль о близости с ним приводит меня в ужас. И когда его намерения становятся окончательно недвусмысленными, я делаю шаг назад.
– Нет, извини, по-моему, это не самая лучшая идея, – говорю я и поднимаю ладони, чтобы воздвигнуть между нами дополнительный барьер. – Не пойми меня превратно, однако…
И я поспешно ухожу, одержимая желанием скорее выбраться оттуда, оказаться подальше от Тома, его квартиры и сборища пьяных приятелей.