Элис. Навсегда
Шрифт:
– Пойми, – продолжаю я, – и попробуй поставить себя на их место. Тедди и Полли не обязательно знать, что у тебя появилась новая… временная пассия. Что-то мимолетное. Представь, как они воспримут такое известие. Для них это станет предательством в отношении их матери с твоей стороны, предательством вашего с ней долгого и счастливого брака.
– Продолжай, – просит Лоренс после паузы, когда официант ставит перед ним чашечку с эспрессо.
– Мне кажется, тебе необходима уверенность… – Я набираю в легкие побольше воздуха и говорю, словно каждое слово тянут из меня клещами, но когда-то их все-таки нужно произнести. – …Абсолютная
Слова тяжело зависают над нашим столом, почти видимые, едва ли не осязаемые.
Вот она, думаю я. Вот она – решающая секунда. Я поставила все на эту карту. Причем знаю, как он ответит, – не будь у меня подобной убежденности, я бы и рта не раскрыла. Но всегда остается небольшая вероятность, что я грубо просчиталась.
Лоренс сидит передо мной, а я лишь наблюдаю, отмечая цвет его сорочки, очертания рук, длинные пальцы, смешно скрюченные вокруг почти кукольного размера чашечки. Момент длится и длится. Он кажется бесконечным. И я уже жду резкой отповеди.
– Ты не права, – произносит Лоренс. – Я… Я абсолютно уверен. Неужели ты этого не чувствуешь?
И я начинаю смеяться. От счастья и облегчения, как и от ощущения достигнутой цели, я забрасываю его вопросами: как, почему, когда? Спрашиваю обо всем, о чем долгие месяцы не решалась спросить, опасаясь спугнуть.
И он отвечает, взяв меня за руку:
– О, я все понял давным-давно! Еще в Бидденбруке. С того дня, когда приехал, зашел в вестибюль и увидел тебя на лестничной площадке. Помнишь? Я напугал тебя. Ты, кажется, спала… По крайней мере вид у тебя был заспанный. Ты должна помнить. Я увидел тебя, поднялся по лестнице, и вдруг что-то случилось. Меня словно током ударило… Это было очень странное ощущение. Понимаешь, о чем я говорю?
– Конечно, – отвечаю я и прищуриваюсь, будто стараюсь восстановить тот эпизод в памяти.
– Милая Фрэнсис, – произносит Лоренс ласково, но с обидой в голосе. – Ты никудышная лгунья. Лицо тебя выдает. Ты понятия не имеешь, о чем я толкую.
Я громко протестую и заявляю, что тоже помню это мгновение, но мои слова звучат неубедительно. Он теперь не сомневается: на самом деле я тогда ничего не ощутила. Зачем я сознательно ввожу его в заблуждение? Просто мне кажется, Лоренсу пойдет на пользу уверенность, что именно он стал инициатором всего. Пусть запомнит, как откровение посетило его, подвигнув на самостоятельные и решительные действия.
И хотя это не совсем справедливо по отношению к нему, но мне хочется, чтобы Лоренс думал, будто в тот момент, когда он впервые по-настоящему обратил на меня внимание, ощутив некую мистическую вибрацию воздуха между нами на лестнице в «Невере», я еще не питала к нему никаких чувств.
– В общем, пора все рассказать детям, – подводит он черту.
Бросается в глаза, что Лоренс не подвергает сомнению мою уверенность в прочности наших отношений. Он считает ее чем-то само собой разумеющимся. И правда, с чего бы ему думать иначе?
– Если только… – Его словно вдруг осеняет новая идея. – Если только ты не хочешь сделать это сама. Может, будет лучше, если именно ты обо всем поставишь в известность Полли? Наверняка она легче воспримет подобную новость из твоих уст.
Но я считаю, что по многим причинам это плохая идея, и доводы, которые я привожу, звучат убедительно.
– Да, ты права, –
Я вслух задаюсь вопросом, что станет для них наибольшим потрясением: факт появления в жизни отца другой женщины или же личность той, на ком он остановил свой выбор?
– О, я уверен: стоит им немного свыкнуться с этой переменой в моей жизни, как они быстро примут тебя, – заявляет Лоренс. – Для Полли ты стала очень дорога с момента первой встречи, да и с Тедди вряд ли возникнут сложности. По-моему, оба будут рады видеть, что я снова счастлив, как тебе кажется?
Естественно, говорю я, хотя уверена в обратном. Ох уж эта извечная слепота, которой страдает Лоренс! Она делает его эгоцентричным, переполняет ложным оптимизмом, лишает возможности всесторонне и четко проанализировать ситуацию. Он совершенно не способен предвидеть подводные камни и иные опасности, возникающие в семейной жизни. И уже не впервые мне становится жаль этого человека, у которого столь ограничено воображение, что он давно свалился бы в пропасть, если бы Элис с ее терпением, стоицизмом и пониманием не успевала наводить для него мосты на протяжении долгих лет.
– Значит, так, – говорит Лоренс. – В следующий четверг, закончив работать, приезжай ко мне, и мы вместе отправимся в Бидденбрук на долгие выходные.
По его словам, у него намечен ужин с Полли во вторник или среду, куда он пригласит теперь и Тедди, чтобы сообщить им обо всем, и тогда между ними не останется секретов.
Следующую неделю я постоянно ощущаю, как нарастает во мне напряжение. С трудом заставляю себя работать, настолько мои мысли затуманены видениями встречи Лоренса с Полли и Тедди, вероятными сценариями развития событий. Я предвижу сцены, где доминируют шок и потрясение, слезы и уговоры. И уж совсем маловероятным – настолько маловероятным, что это представляется чем-то из области фантастики, – рисуется вариант с примирением и пожеланиями счастья. Скажет ли Лоренс им обо всем с порога, едва успев обнять и помочь снять пальто? «Да, кстати, у меня есть для вас новости…» Нет. Он будет нервничать и постарается исподволь подвести их к известию, постепенно подготовить к нему.
Я постоянно держу рядом сотовый телефон, ожидая в любой момент звонка Полли. Даже в самых смелых мечтах не смею воображать, что она окажется довольна. Я готова выслушать ее слезливый монолог о том, как она зла на меня, в какой ужас повергло ее сообщение отца, а потом попытаться успокоить, объяснить, что никакой катастрофы не произошло.
Но Полли мне не звонит.
Зато в четверг, как и обещал, звонит Лоренс. Он разговаривает со мной как ни в чем не бывало. По его тону ничего невозможно понять, а поскольку неподалеку от меня сидит Мэри, я не позволяю себе неосторожных реплик или вопросов.
Лоренс сообщает, что мог бы заехать за мной в офис, но разумнее мне самой добраться сначала до Хайгейта – оттуда уже легче выбраться за пределы города.
– Хорошо, – громко отвечаю я, – буду у вас к семи. Отлично. Да. До встречи.
Положив трубку, я смотрю на Мэри, и мне кажется, будто она не прислушивалась к разговору. Но вскоре Мэри проходит мимо моего стола, останавливается и мыском шоколадного цвета замшевой туфли тычет в мою дорожную сумку, плохо спрятанную от посторонних глаз. А затем спрашивает свойственным ей убийственно-невинным тоном: