Элохим
Шрифт:
– Хорошо. Скажу. Я Его единородный сын, Элои!
– Я тебе не Элои, а Элохим, – недовольно возразил Элохим.
Только Анна звала его Элои.
– Ты прав. Ты Элохим, Элои и Эл одновременно.
– Кажется, потешаешься надо мной. Будь осторожен, – предупредил Элохим.
– Я всегда осторожен. Но извини. Вижу, вижу! Меч Давида при тебе! Как страшно! Ну хорошо. Давай говорить почтительно. И о почтенных вещах.
Элохим промолчал.
– Давай поговорим о Рубене. Теперь-то знаешь, что он был не прав. Ну попал человек впросак. Ну что теперь делать? Зарезать его что ли за это? Остынь. Не честь ведь твою он задел.
Элохим неожиданно для самого себя влепил юноше пощечину. Словно шлепнул ладонью о железный столб.
– Больно!? Извини. Предупредил бы. Я бы настроил себя на мягкий лад. Стал бы как воск. Хорошо. Продолжим. Вернемся к Нему. Так вот через Него мы с тобой почти родня.
– Что тебе нужно от меня?
– Какой прямой вопрос. Отвечу прямо. Ничего. Тебе нечего дать мне. А вот у меня есть что дать.
– Что?
– Правду.
– Правду!?
– Да, да, правду! Такую круглую. Как ж*па. Правдивость мое третье и последнее достоинство.
– А что такое правда?
– Никто не знает. Кроме меня, конечно. Первая правда: Ему ужасно одиноко. Вторая правда: Он иногда сильно скучает. И наконец, третья правда: когда Ему очень скучно, Он затевает какую-нибудь очередную злую шутку.
– Не понимаю.
Рассказ Сатаны о грехоподении, или О том, почему Адам «пахал» на Бога бесплатно
– Ничего. Вот возьми шутку с Адамом. Он при всем честном народе пообещал ему владычество над миром. Не вру. Клянусь! Собственными ушами слышал. Да и в вашей книге так написано. Проверишь у тестя, как вернешься в Иерусалим. Так вот. Обещал, но потом вдруг передумал. Ни с того, ни с сего. Взял и поставил бедного Адама садовником в своем саду. Ему нравилось прогуливаться там в прохладе дня и насвистывать себе под нос песенки. Ну, сам скажи, есть разница между владыкой мира и простым садовником? Чего молчишь? Есть или нету?
– Есть.
– Молодец! Ты абсолютно прав. И что же там, в саду делал Адам, пока Он насвистывал песенки. Как ты думаешь? Ждал, пока Он вспомнит о своем обещании? Нет. Не поверишь! Пахал. Как проклятый. С утра до вечера. Пахал и пахал. Даже Ему стало жалко его. Говорит, нехорошо Адаму пахать одному. Давай дадим ему помощника. Пусть вкалывают вдвоем. Я осторожно заикнулся про владычество. И знаешь, что сказал? Ей Богу не угадаешь! Ну, я не скажу слово в слово. Даже у моих северных друзей на нарах завяли бы уши. Ну, а если перевести на любезное иерусалимское наречие, приблизительно так: «Не суй свой нос, куда не просят. Пошел вон!». Меня, своего родного сына, прогнал прочь. Ну, сам скажи. Как тут не обидеться? А все меня называют коварным. Я не более коварный, чем ты. Я не коварный, а обидчивый. Как все. Как ты. Тоже ведь обижен на Рубена. Вот и попытайся понять меня.
– Пытаюсь.
– Попытайся, попытайся. «Попытка не пытка», – говорил один усатый злодей.
Элохим слушал сначала серьезно, но тут улыбка пробежала по его лицу.
– Так вот, взял Он этого Адама, да и усыпил, как собаку какую-нибудь. Вынул ребро и создал из него эту красотку без мозгов. И говорит, не трожь ее, она тебе дочь. Этого нет в вашей книге. Не все же напишешь там. Но клянусь, не вру. Сам слышал. А Адам, бедный, не врубается, точно как римляне в Иерусалиме, вытаращив глаза, оглядывается по сторонам. Еще говорит, не трожь вот то дерево. А то подохнешь. Как скотина. А все остальное можно трогать. «Панял!? А теперь нечего стоять. Ступайте отрабатывать фрукты моего сада. Вдвоем, на пару». Так и сказал «моего». И ушел, насвистывая под нос. А я сорвал яблоко с запретного дерева и подкатил к красотке. Говорю: «Ешь!». Говорит: «Нет!». Говорю: «Ешь, дура, нет мозгов, могет поумнеешь». Чем черт не шутит? Говорит: «Как нет мозгов?». Говорю: «Вот так нет. С рождения! Tabula rasa!». Говорит: «А у Адама есть?». Говорю: «Тоже нет! А то не пахал бы как проклятый». Говорит: «Да-а-а!?». Говорю: «Ну да!». Говорит: «А что, тогда тут есть?».
– Не знаю.
– Удрали в кусты. Даже не успел им подсказать, куда им надо бежать. Мол, услышали Его свист и устыдились. Ей Богу, круглые идиоты. Надо же. Даже древо познания не подействовало. Чем же на них еще подействовать? Какие-то необратимые идиоты, – юноша покрутил указательным пальцем у виска и продолжил. – Теперь-то я понимаю, что Он их специально сварганил идиотами. И Он злую шутку сыграл не столько с ними, сколько со мной.
– С тобой?
– Да, да! Со мной! А как еще иначе понять Его слова: «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни…». Постой! Как это – «один из нас»?! Как считаешь? Похож я на круглого идиота?
– Нет, не похож.
– Тоже так думаю. Ну как тогда прикажешь понять это – «как один из нас»? Как Он? Или как я? Ну спасибо, уж точно не как я! То дерево несло знание не только о добре и зле, но и о дереве жизни, что Он тщательно скрывал. Сам скажи, как дерево, несущее знание, может нести и смерть? Разве Он сам собственноручно не подтвердил мою правоту? Вдумайся еще раз в Его собственные слова после каждого «и»: «И теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно». Значит, я был прав один к одному, говоря той безмозглой дуре, что «ешь, не умрешь»! А наоборот! Проживешь вечно! Прав или нет!? А, Элохим!? Скажи!
– …………..
– Молчишь. Эх ты! Знаешь, да молчишь. И тогда я задал себе вопрос: зачем Ему понадобилось разыгрывать всю эту комедию с этим деревом познания, да еще добра и зла, и с этим деревом какой-то вечной жизни. Ведь знал же заранее, что эти идиоты необратимы. Сам же их создал. И вдруг до меня дошло, увы, слишком поздно. Он просто решил поиздеваться надо мной и избавиться от меня. От своего родного сына. Знал бы раньше, не влез бы не в свое дело. И не получил бы по е*альнику. Мои московские друзья так и объяснили мне, коротко и ясно: «Инициатива наказуема».
– Великая правда! – неожиданно для самого себя воскликнул Элохим.
– Молодец! Теперь-то убедился, насколько я правдив?
Юноша словно заколдовал Элохима. Ему стало легко и приятно общаться с ним. Они сели на камни у входа в пещеру, лицом к городу.
– Так, стало быть, ты падший ангел?
– Ценю твою тактичность. Не назвал меня ни дьяволом, ни сатаной, ни змеем. Евреи, несомненно, самый любезный народ в мире. Вы, евреи, способны даже убить человека вежливо и любезно. Ценю. Падший ангел! Звучит неплохо, поэтично.