Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
Все мы – инкарнации в вечной истории, нескончаемой борьбе между классическим Порядком и романтическим Хаосом. Идеальная мультивселенная возникает из гармонии, а она наступает, когда все инкарнации проигрывают одну и ту же роль и достигают одного и того же результата. Мы словно струны сложного инструмента. Если некоторые струны не настроены, то мелодию все равно можно услышать, но она перестанет быть гармоничной. Гармония человека зависит от того, насколько он настроился на естественную гармонию мира. Каждая душа в мультивселенной играет свою часть в поддержании Равновесия, благодаря которому все существует. Поступки каждого отдельного существа влияют на целое.
Эти двое воспринимали все это как само собой разумеющееся. Легко расслабиться и наслаждаться жизнью, когда тебе не приходится объясняться с другими. Я осознала, какую жертву принесла, полюбив Улрика и его мир, но не жалела об этом. Просто любовалась горами и лесом, такими, какие они есть, стараясь даже в такой неприятной ситуации найти что-то хорошее. Меня тревожил лишь постоянный ветер, который трепал волосы, словно напоминая о силах, которые стояли между мной и моим мужем.
Я первой решила нести дозор. Тем же вечером, как только мы остановились на ночевку, я натянула лук и стала гораздо бдительней относиться к окружающему, но до меня доносились лишь обычные шорохи, которые издавали мелкие зверушки, отправившиеся на охоту. Когда Белый Ворон меня сменил, мне даже нечего было ему доложить. Он пробормотал, что слышит, как семь воинов движутся в двадцати футах от нашего бивака, и я встревожилась. Привыкла полагаться на слух. Он сказал, что, вероятно, они только что залегли на землю.
Перед тем как уснуть, я спросила его, почему они пришли так издалека, чтобы убить нас.
– Им нужны сокровища, – ответил он. И добавил, что недавно обхитрил пакваджи, и они разозлились. Но он всего лишь забрал у них то, что они украли.
Он также сказал, что мы должны остерегаться змей. Пакваджи известные дрессировщики змей, они используют гремучих змей и щитомордников как оружие. От этого я совсем перестала чувствовать себя в безопасности. Змей я не боялась, но очень их не любила.
Когда пришло время Айанаватте охранять наш лагерь, я проснулась от негромких криков. Предрассветное небо уже посерело. Луга покрылись росой, земля походила на губку, даже ходить по ней стало непросто. Врагов я не заметила и даже поверила в то, что им не хватило смелости напасть на нас.
А затем у самого костра я заметила извивающегося щитомордника; он медленно полз в нашу сторону. Я вытянула из колчана Айанаватты стрелу, наложила ее на тетиву и привычным плавным движением выстрелила. Тело забывает намного меньше, чем разум. Стрела пригвоздила змею к земле. Язык ее ощупывал пространство, высовываясь меж смертоносными зубами. За то, что я убила ее, совесть мучила меня гораздо меньше, чем когда мы ели птиц.
Индейцы решили напасть на рассвете, когда подул леденящий северный ветер; они принялись издавать резкие, пугающие боевые кличи и размахивать каменными дубинами почти с них самих размером. Но, не добежав до нас, они остановились и повернули назад – тактический ход, чтобы мы вскочили и стали еще более беззащитны перед ними, однако Белый Ворон пожил среди пакваджи и мог предугадать большинство их уловок.
Когда их стрелы начали осыпать наш лагерь, мы к этому были уже готовы. Всех нас, включая мамонтиху Бесс, накрыла прочная сеть. Некоторые стрелы в ней застревали, большинство же отскакивало и падало наземь.
К нам уже спешили еще две змеи. Одну я убила той же стрелой, что и предыдущую. Айанаватта прикончил другую одной из своих боевых дубинок.
Белый Ворон потерял к нападающим интерес. Он встретил мою стрельбу одобрительным ревом. Сказал, что у меня рука и глаз, как у мужчины. И это был не комплимент, а обычное наблюдение.
Змеи показались мне необычно крупными, особенно для этого климата; теперь стало ясно, чем пакваджи приводили в ужас своих врагов. Однако отчего они сами не боялись змей?
Ни один из воинов не превышал ростом даже трех футов! Пакваджи оказались совершенными пигмеями.
Из прошлых разговоров я не поняла, что самый высокий из пакваджи едва достает до моей груди. Они были сложены как обычные люди, просто невысокие. Тела худощавые, но весьма мускулистые. Их упорство во время атаки восхищало. Я предположила, что они развивались в таких же обстоятельствах, что и африканские бушмены. В отличие от Айанаватты, у них были крупные угловатые головы с нависшими бровями. Они явно были пришельцами из совершенно другой части мира – одетые в оленью кожу, набедренные повязки, в меховых шапках и разукрашенных рубахах и мокасинах. Судя по чертам и небольшому росту, они могли быть выходцами из любого племени к востоку от Миссисипи.
Трюк с сеткой дал нам несомненное преимущество над пигмеями.
Меня не особенно удивило, что одеяние их вождя отличалось от прочих. Он стоял позади, в высокой траве, и руководил наступлением, указывая в нашу сторону мечом. В длинном черном плаще, высокой черной шляпе с черным пером, с тонкой саблей в руках. Он больше напоминал коня, тянущего похоронные дроги, чем человека, но мрачное лицо, напоминающее череп, невозможно было спутать ни с чем.
Мы виделись с ним совсем недавно.
Разумеется, это был Клостергейм. Сколько времени ему понадобилось, чтобы попасть сюда? Я понимала, что путь ему пришлось проделать нелегкий. Он выглядел старше, еще сильнее осунулся. Да и одежда его поистрепалась.
Нападение провалилось, и пакваджи собрались вокруг своего вождя. Либо отряд их уменьшился с тех пор, как Белый Ворон их приметил, либо часть воинов решила напасть на нас с другой стороны.
Один из воинов подбежал к вождю за очередным приказом, и я вдруг потрясенно обнаружила, что и сам Клостергейм был ростом с десятилетнего мальчика, немногим выше пакваджи, атаковавших нас с таким рвением! Похоже, он заплатил высокую цену за навязчивую идею завладеть Граалем. Спустя мгновение он поприветствовал нас необычно высоким голосом и предложил заключить перемирие.
В этот самый миг Бесс решила впасть в ярость. Она подняла огромные бивни. Начала мотать головой и топать ногами, сотрясая землю. Уши заложило, точно от трубного гласа, возвещающего о конце света, жуткий смрад наполнил воздух. Речь Клостергейма потонула в этом шуме. Он не мог справиться с яростью. А мы, в свою очередь, не стали сдерживать веселья. Несмотря на серьезность ситуации, мы трое рыдали от смеха.
Мамонтиха ответила Клостергейму, пустив ветры.