ЭмоБоль. Сны Кити
Шрифт:
— Своим слабоумием? Выносом мозга? — удивилась я.
— Просто девчонка, которая не боится быть смешной, — сказал Тарас. — Искренняя, милая и очень открытая.
Насчёт открытости я согласна. Открыта Мила всем и всегда. Я бы многое в ней надолго позакрывала. Милая Мила просто цвела от комплиментов и напрашивалась стать моделью любых татуировочных изысков своих новых друзей. После совершеннолетия, естественно. Хорошо, что ребята уехали и салон закрылся, а то я бы не выдержала этого елейного благолепия всеобщей любви к Миле. Меня, вероятно, охватила ревность. Не очень приятно себе в этом признаваться, но факт. Милка вообще, как ни странно, стала катализатором моих внутренних душевных процессов, спровоцировала движение забытого самокопания и заставила взглянуть на себя в непривычном критическом ракурсе, что иногда очень
— Не твоё щенячье дело, — отрезала я. — Кстати, мы с Ритой не целуемся (соврала я). Мне тоже не нравится целоваться с девушками. Я не лесбиянка. А вот заниматься сексом с Ритой мне нравится. Сексом, а не любовью. И ставим здесь точку.
Но Милу же без кляпа не остановить.
— Значит, ты не любишь Риту. Зачем же ты с ней живёшь? Она-то тебя точно любит. Я видела, как она на тебя смотрит. Ты спишь с человеком, которого не любишь? Это же нечестно, неправильно и совсем не по-эмовски.
— По-эмовски, не по-эмовски — мне не тринадцать лет. Дорастёшь до двадцати, тогда поговорим. Мы живём с Ритой, потому что нужны друг другу. Тебе, курице, не понять.
— Ты злишься, потому что тебя саму это беспокоит, — сказала Милка и надула и без того пухлые губы.
А я подумала, что не такая уж она и тупая, моя двоюродная сестра. Ритка считает, что меня в Миле бесит то, что я вижу в ней отражение себя пятнадцатилетней, но не хочу этого признавать. «Она такая же, как ты, только менее начитанная, зато более подкованная в Сети и с замусоренным этой самой Сетью мозгом». Может, Рита и права. Только зеркало, в которое я гляжу, — кривое. И почему-то в такой «комнате смеха» хочется плакать. Хотя смешно до слёз тоже довольно часто. Милка, попав в самое ядро моей нечестности по отношению и в отношениях с Ритой, воодушевилась неожиданной победой и взяла моду меня постоянно поучать. Это не по-эмовски, то не по-эмовски. В ответ на мои направления её по правильному адресу Мила по-прежнему не обижалась, зато стала огрызаться. Выдавала что-нибудь шаблонное про мой почтенный возраст, но однажды очень меня удивила, сказав в ответ на очередную мою шпильку:
— И как только тебя такую злую Егор полюбил?
С трудом сдержавшись, чтобы не врезать Миле, я задумалась над её вопросом. И поняла, что она права. Егор никогда бы не полюбил человека, в которого я превратилась. Циничная старая дева двадцати лет отроду, саркастически взирающая на опостылевший ей мир, грубая и злая смотрела на меня и со страниц моего дневника. Малолетняя новообращённая эмо-праведнпца, прошедшая по её словам через огонь и медные трубы, правильно ставила акцент. Я не та Кити, которую любил Егор, я та Кити, которая не может его разлюбить, несмотря на такую ерунду, как его смерть. Две разные Кити, и обе мне не нравятся. Обидно. Наверное, нужно становиться добрее. Но вот зачем? В общем, я задумалась и запуталась. Так или иначе, но Мила своего добилась. Подкалывать я её стала меньше.
Более того, даже надменная королева Рита снизошла до общения с моей тульской родственницей. Мы даже стали вместе прогуливаться. Кто бы мог себе такое представить месяц назад? Два дня назад, например, мы провели втроём отличную акцию «Учись на энергетикаХ»! Дело в том, что какой-то ВУЗ загадил весь Питер плакатами, на которых радостный идиот в жёлтой каске соблазнял каждого прохожего призывом «Учись на энергетика». Мы решили немного постебаться. Взяли маркер, фотик и Кармена в качестве телохранителя и устроили Миле небольшую фотосессию. Её новый имо-имидж в моём доисторическом гардеробе как нельзя гармонично сочетался с чуваком в каске и слегка подправленной нами подписью. Теперь осталось только обратиться с нашими призывами учиться на энергетиках к молодёжи, обитающей в социальных сетях, и российское образование будет спасено. Все бросят Интернет и ринутся учиться. Пусть только кто-нибудь скажет мне после этого, что у меня нет гражданской ответственности!
А сегодня мы с Ритой и Милой таскались на Тату-конвенцию. Нужно же было где-то показать шикарные Риткины платья, которые она так старательно и спешно дошивала для отменившейся в итоге поездки. Конвенция получилась
Приятно делать вид, что тебе совершенно безразличны восхищённые взгляды со всех сторон. Наша живописная троица приковала всеобщее внимание, тем более что конвенция на этот раз вышла откровенно скучная. Исключая безголовых эксгибиционистов, которые делали себе тату в полной антисанитарии фестиваля, смотреть больше было особо не на что. Приехали мастеровитые ребята из Нюрнберга, но исключительно занудные — весь дизайн потырен из Интернета. Ещё на втором этаже сидел очень забавный мастер из Одессы, в противовес немцам настоящий гений креатива, но на любителя весёлого примитива. На сцене вручали очередные награды за лучшую татуировку в каком-то стиле. Милка откровенно зевала и стреляла глазами в брутальных бородатых татуировщиков.
Все ждали выступления «Цирка Боли», в котором принимал участие наш Дэн — участвовал в парном подвесе. А мне что-то совсем не хотелось смотреть на яркое и ослепительное шоу для людей с сильными нервами. Полная профанация саспеншна, на мой взгляд, смерть метафизики и победа плоти над духом, хотя анонсируется обратное. Жестокий обряд посвящения индейских юношей в мужчин превратили в шоу фриков, потакание животным инстинктам, не вызывающее у меня никакого уважения. Набор трюков, зарабатывание денег на низменном восхищении, напыщенность, чистый математический расчет, знание анатомии и желание показать всем, что ты можешь что-то такое, на что они никогда не решатся. Чистое позёрство, одним словом. Я честно взлетела над собой на стальных крюках и не хочу туда опять, но если бы мой мучительный полёт происходил на публике, боюсь, не испытала бы тогда никаких духовных впечатлений и ничего полезного для себя не вынесла бы.
Но никого не осуждаю, особенно друзей. Если Дэну хочется висеть над сценой на глазах у бухающей публики и держать на коже проткнутых коленей другого такого же смельчака — это его выбор, его тело и его боль. Поэтому, когда появился Дэн, обнял и расцеловал по очереди нашу троицу, я очень обрадовалась. Друзья — это так прекрасно! Можно подойти к человеку и обнять его только потому, что ты его сегодня ещё не видел. На сцене колбасились какие-то пустоголовые трубадуры, очередная никому не известная пародия на джи-рок пополам с эмокором. Народ скучал в ожидании порции адреналина от «Цирка Боли». Что ещё может порадовать поколение фанатов слэшеров больше, чем вид добровольно протыкающих всевозможными предметами свои разукрашенные тела новых дикарей, висящих под куполом цирка на собственной шкуре? А может, здесь скрыт некий метафизический аспект? Чужая боль снимает свою, даёт толчок к пониманию ценности собственной жизни? Или шоу боли просто очередная порция хлеба и зрелищ для варваров с айфонами на аренах электрических колизеев?
От занудных рассуждений о вечном меня оторвал Дэн, нагнувшись к моему затоннеленному уху.
— Кити, мошно тебя похифить на пафу минуф?
Стараясь перекричать музыкантов, он всем видом пытался донести до меня важность своего дела, легонько подталкивая рукой в сторону гримёрки. Поручив Милку королеве Рите, а в сегодняшнем наряде воспринимать её по-другому было просто невозможно, я в недоумении проследовала за Дэном. В тесной гримёрке никого не было, кроме нас двоих, спёртый воздух, надрывающаяся мигающая лампа дневного света, и я совершенно не понимала, что я там делаю и почему Дэн усадил меня на скрипучий стул, а сам отошёл к заколоченному фанерой окну, повернулся ко мне спиной и молчал. Не понимала или не хотела понимать?