ЭмоБоль. Сны Кити

Соя Антон Владимирович

Глава 19

Бессонница

У города жар. Город ворочается в жару в мокрых простынях улиц. Бесится с жару. Не находит себе места. Галлюцинирует. Не может заснуть. Кити тоже не может. Ритка опять на съёмках. Как они там снимают и гримируют в такую жару? Наверное, грим ручьями течёт по несчастным лицам артистов. Кисс и Виски спят на кафельном полу в ванной комнате. Кармен не спит, топчется в накрытой пледом клетке. Кити ворочается. Только ляжешь, через пять минут вся мокрая. Все форточки закрыты, потому что на улице духота ещё более жуткая, чем в квартире. Асфальт парит, над ним парят прохожие, как же это парит! Парилка, одним словом. Заснуть не получается. В голове крутится расплавленный мозг. Кити встаёт

с постели и идёт в ванную. Там тоже душно, но хотя бы не так жарко. Кошки недовольно открывают миндалевидные глаза, щурятся на жёлтый электрический свет, но через секунду снова спят. Как же она достала, эта чёртова жара! Кити ложится в ванну, покрытую чёрной эмалью, включает воду. Прохладную воду. Единственное спасение этой раскалённой ночью. Кити погружается в воду. Погружается в воспоминания. Хорошо бы заснуть сейчас в прохладной воде и увидеть свой счастливый сон. Главное — не утонуть. Не захлебнуться своим маленьким счастьем во сне. Почему, если девушка, лёжа в ванной под сенью струй из душа, вспоминает своего любимого, все ждут, что её рука немедленно потянется куда не надо? Потому что все насмотрелись дешёвого порно. И что за пошлые мысли лезут в голову? Всё из-за духоты. Кафель на полу и стенах в ванной тоже чёрный. Готический дизайн хозяйки. Ещё в него входят зеркала. Одно от изножья ванны до потолка, второе во весь потолок ванной комнаты. Поэтому Кити не смотрит вверх. Она смотрит на переливающуюся радугами струю воды из толстого крана, слушает музыку бегущей воды. Вода успокаивает. Как в детстве, когда ча стенько обиженная Кити могла часами сидеть в ванной, глядя на воду. Слушая воду. Завороженная водой. Кити — человек воды. И по зодиаку она — Рак. Егор тоже был человеком воды. Пловцом. Заплыл в маленькую Кити и остался в ней. Остался навсегда. Вода, вода, кругом вода. Слёзы — вода, только солёная. Морская вода. Можно поплакать вдоволь. Никто не услышит, не увидит, не осудит. Вода течёт, и время течёт. Вода заметно, а время незаметно. Кити лежит здесь уже полночи, то наполняя, то опорожняя ванну. Стараясь ни о чём не думать. Просто наслаждаться прохладой и свежестью, пока кожа не станет как у лягушки. Но сон сильнее. Хлебнув воды, Кити просыпается. Она встаёт и видит своё отражение в полный рост. Маленькая, худенькая, рёбра и лопатки торчат, от прежних округлостей остались только воспоминания и аккуратные грудки. Вокруг покрасневших глаз чёрные синяки. Мокрые волосы облепили голову, но топорщатся на затылке, как перья у воробушка. Жалкое зрелище. Настолько жалкое, что Кити не может сдержать слёз. Рыдания сотрясают хрупкие плечи. Но слабость длится всего мгновение. Кити злится на своё малодушие и перестаёт плакать. Девушка выходит из ванной комнаты, забыв выключить свет. Не вытираясь, она мокрая ложится в мятую влажную постель и тут же забывается мёртвым сном.

Глава 20

Сны Кити. Последний раз

Егор не выдержал. Они лежали, обнявшись, на тёплом битуме крыши Риткиного дома и смотрели осоловевшими глазами в светлеющее небо, всё ещё полное звёзд. Их тела, остывая, успокаиваясь, все еще оставались одним целым телом. В ушах медленно затихал обоюдный крик счастья.

— Я хотела бы лежать с тобой так целую жизнь. Лежать рядом с тобой, целовать тебя. Ты бы мог хотя бы день пролежать со мной и никуда не убежать? Лежать и целоваться. Даже нет, не целоваться. Только я целовала бы тебя. Хочешь?

— Это — последний раз, Кит. Самый-самый последний-препоследний. Мы всё погубим, понимаешь?

— Угу, — послушно согласилась Кити и нависла над Егором.

Она зажмурила глаза и суетливо покивала головой, растянув маленький рот в искусственной умильной улыбке.

— Сейчас ты ужасно была похожа на котёнка. Смешного-смешного котёнка. Сделай так ещё раз! — Егор поцеловал Кити в заплаканные, но уже смеющиеся глаза и курносый нос.

— Как «так»? Вот так? Ну как? Так? — Кити старательно закивала, закатывая хитрые глаза.

— Нет! Ну ты же знаешь как. Брось дурачиться, Кит!

— Дурачиться? — Кити нежно, но сильно отпихнула ЕТ. — Я тебе сегодня чуть не изменила, Егор. Физически.

— Да? Ты влюбилась или стараешься влюбиться? Хотя, если бы ты влюбилась мы бы не валялись здесь на крыше. Расскажи подробнее.

— Зачем, мазохист? Просто пожалела хорошего человека. Не буду тебе ничего рассказывать. Я же не хочу ничего знать про твоих тёток. Хотя за тебя уже постарались. Егор! С тех пор как мы виделись с тобой в последний раз, много чего произошло. Например, Землю захватили гусеницы. А у меня в приятелях оказался твой клон с пугающе большими сияющими глазами и вечной улыбкой на лице.

— Вот чёрт! Так быстро. А я надеялся, что у нас ещё есть время хоть что-нибудь придумать. Я ничего не знал. У меня пропала связь и с Реалом, и с Эмомиром. Раньше, находясь в своей пустоте, я каким-то чудом знал, что происходит и там, и там. Моё жизненное пространство ограничено твоими снами, а когда я не с тобой, меня просто нет и я одновременно везде. Не знаю, как объяснить по-другому, но я чувствовал, что происходит в обоих твоих мирах. Но с тех пор, как бабочки Эмомира прорвали границу тонких миров, я нахожусь в полном неведении. Живу только прошлым, одной мыслью, одним желанием увидеть тебя и пониманием, что этого делать больше нельзя. Ведь это я своей дурацкой любовью не даю тебе зажить нормальной жизнью, и, значит, это из-за меня погибнет мир.

— Старая песня. Я слышу её каждый раз, как вижу тебя, Егор. Может, хватит? Для рта, губ и языка можно найти более приятное занятие.

Кити немедленно перешла от слов к делу. Егор ещё пытался продолжить разговор, но его тело зажило своей жизнью, отвечая восторженной дрожью на каждое горячее прикосновение нежных губ Кити.

— Подожди, Кит. Этот парень — мой клон, — он и есть мой сын. Мой сын и твоя смерть одновременно. Тебе нужно где-нибудь спрятаться.

— Прятаться бесполезно. Если он порождение мира моих фантазий, то от себя не убежишь. Тем более что я забуду твои советы, как только проснусь. Обними меня. Давай, Егор! Сделай так, чтобы я проснулась с улыбкой на искусанных до крови, распухших от поцелуев губах!

Глава 21

«Глупые людишки — вы всего лишь мясо!»

«Посмотрите, какие они милые. Разве можно в них стрелять?» — говорит маленькая симпатичная японка в розовых очках на пол-лица, улыбаясь в камеру и показывая миниатюрным пальчиком на чудовищных гусениц, заполнивших своими телами площадь. Репортаж с центральной площади Токио продолжается. Вокруг площади — тройное кольцо оцепления. Ближайшее к гусеницам — кольцо горожан, защищающих пришельцев от солдат, стоящих вторым кольцом, а прямо за солдатами кольцо полицейских, главная задача которых — оградить несчастных солдат, честно несущих свою службу, от разгневанных японцев, прибывших в столицу со всей страны, чтобы разобраться, что же здесь происходит на самом деле.

Три дня назад, когда правительства всех атакованных диковинными насекомыми стран в едином порыве отдавали приказ о немедленном уничтожении страшных пришельцев, ни один человек на Земле, кроме совсем безумных экологов, не посмел бы с ними поспорить. Инстинкт самосохранения — серьёзный аргумент. И кто бы мог подумать, что события будут разворачиваться по такому нелепому сценарию? Конечно, если бы враг был обнаружен ещё на подходе к городам, военным пришлось бы куда легче. Можно было бы применить и высокоточные ракеты и авиацию, успеть перегородить улицы бронемашинами. За пределами городов можно было испытать на этих тварях весь арсенал новых вооружений, вплоть до химического и бактериологического. Но теперь остается лишь вздыхать и разводить руками.

Гусеницы появились так быстро, как будто вылезли из яиц прямо посреди городов. Хотя теперь все знают, все видели в новостях их громадные лопнувшие яйца на городских свалках. Насекомые в рекордные сроки провели свои марш-броски до центральных площадей почти всех многомиллионных мегаполисов мира, стараясь при этом не наносить никакого урона горожанам. Как будто ползучие туристы рвались как можно скорее ознакомиться с историческими достопримечательностями центра. Они никого не съели. Никого не задавили. Конечно, в результате паники, пробок, аварий, давки и сердечных приступов во всём мире погибли десятки тысяч людей, но сами гусеницы непосредственно не причастны ни к одной из этих смертей. Смирные мирные создания, сохраняющие ангельское спокойствие своих дьявольских тел, несмотря на сумятицу вокруг себя — пылающие перевёрнутые машины, разнообразные предметы, направленные в них из рук городских смельчаков, и даже пули, с чавканьем прорывающие эластичную материю их разноцветных шкур, которая немедленно затягивалась дрожащей зелёной плёнкой.

Но как только гусеницы добрались до вожделенных площадей, ситуация вокруг них поменялась. Даже не ситуация, а атмосфера, аура. Что-то необъяснимое словами и недоступное сознанию обывателя, смотрящего в экран телевизора с любимого продавленного дивана. Чтобы понять то великое спокойствие, ту полную благость, ту вселенскую симпатию, которые волнами стали растекаться от центральных площадей, нужно было находиться там, рядом с гусеницами. Их тела, пугающие с экранов, вблизи оказались необыкновенно милыми, в многочисленных глазках искрился высший разум, поистине внеземной интеллект, и первыми его силу и притяжение испытали прибывшие на место для их уничтожения различные силы быстрого реагирования.