Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К
Шрифт:
В качестве Идама может выступать, в принципе, любой персонаж буддийского пантеона, которого верующий выбирает своим покровителем.
– А как у тебя вообще дела? – вдруг спрашивает Веня в конце первой партии, пока мы наперегонки выводим шашки «на двор».
– Да так…
Я, признаться, обескуражен. Не столько вопросом, сколько заговорщическим тоном: так говорят люди, которых связывает некая тайна, а у нас до сих пор и секретов-то общих, кажется, не было.
– Какие дела ты имеешь в виду? Если тутошние, – вычерчиваю рукой выразительную
– Да ну тебя! – ржет. – Пиджаки ему малиновые… А вот хрен тебе, ты сначала колбасень свою семичленную с единицы убери!
– Сейчас уберу, – соглашаюсь. И тут же выбрасываю бесценный в такой ситуации дубль: один-один.
Знай наших. Четыре шашки из семи отправляются в виртуальное небытие, Веня хмурится: теперь я вполне могу его обогнать. Он, в отличие от меня, чрезвычайно азартен. Поэтому минуты полторы молчит, сопит и мечет кубики. Наконец завершает партию, опередив меня всего на одну шашку, заливисто хохочет, сверкая очами.
– Ага, я тебя все-таки сделал! Отыгрываться будешь?
– А как же.
– Вот и славно… Вообще-то, я имел в виду не работу, – говорит он, торопливо расставляя шашки для следующей партии. Как тут дела идут, я знаю. Нехило, честно говоря, идут… Ты бросать-то нас пока не надумал?
Флегматично пожимаю плечами:
– Да нет вроде. Прижился я у вас, как уличный кот в крестьянском хозяйстве. Мышей вот ловлю, а мне за это еще и молока наливают. Красотища…
– Мышей – етта правильна! – кривляется Веня. – Нас с Райкой нельзя бросать, мы нежные и привязчивые, мы верим, что ты принес нам удачу, и к тому же очень любим, когда кто-то за нас пашет; следовательно, вряд ли переживем разлуку со своим волшебным талисманом…
– Это я, что ли, «талисман»? – смеюсь. – Наговариваешь ты на меня, Вениамин Борисыч. Грех это.
Веня, однако, не спешит присоединиться к моему веселью. Состроил серьезную мину, прищурился, разглядывает меня внимательно, хотя, казалось бы, уже не раз имел счастье налюбоваться пейзажем рожи лица моего.
104. Израил
Согласно преданию, Израил был первоначально обычным ангелом, но проявил твердость, сумев вырвать из сопротивляющейся земли глину для создания Адама.
– А у меня сюрприз для тебя имеется, – сообщает наконец Вениамин. – Странный такой сюрприз.
И умолкает. Дескать, десять секунд ты у меня помучаешься неизвестностью, а там – как бог даст.
– Интриги интригуете? – ворчу добродушно. – Ну-ну, интригуйте, чего ж не поинтриговать, ежели интригуется. А мы пока вот так, вот так и… Ага!
Выбрасываю дубль. Четыре четверки, именно то, что требовалось для заточения шашек противника в их собственном доме, «в туалете», как говаривал в таких случаях мой батюшка. Стратегия злодейская. Победы она не гарантирует, но внутреннему садисту, что греха таить, приятно.
Веня, по идее, должен бы сейчас злиться и вынашивать планы страшной мести в следующей партии. Но он, кажется, и не глядит на доску. Роется в сумке, достает оттуда фотокамеру в самодельном кофре из серого нубука. Я зачарованно слежу за его действиями; музыкальное
– Тебе, – говорит, – подарок. Причем не от меня.
Открываю футляр, извлекаю оттуда тормановский «Nikon». «Nikon F2 Photomic AS», если быть точным. Лучшая камера семидесятых и вообще лучшая камера всех времен, чтобы там ни говорили сторонники технических новшеств. Сокровище старого пирата, вещь, с которой Сашка не соглашался расставаться даже на пике запоя, когда на торги выставлялось все его имущество, да и скелет свой он, помнится, настойчиво, но безуспешно впаривал представителям медицинской науки. И вот теперь «Nikon» здесь, а Торман, судя по результатам моих последних телефонных переговоров с «малой родиной», все еще на рыбалке… Или нет? Неужели Сашка приехал в Москву, разыскал меня с помощью частного детективного агентства и теперь под пустыми коробками лежит, прячется, сюрприз готовит? А что, с него бы сталось… Не в силах справиться с потрясением, душа моя покидает тело, но тут же возвращается обратно: ей, непоседе, любопытно, что будет дальше.
– Откуда у тебя это?
– А что, знакомая вещь?.. Твой приятель поймал меня здесь, под дверью. Сказал, что в Москве проездом, через три часа у него самолет в Мельбурн, тебя дожидаться не может, искать – тем более. Попросил передать. Сказал, это прощальный подарок.
– Именно «прощальный»? Ну ни фига себе… Как он выглядел, приятель-то?
Звучит полный перечень тормановских примет: копна кудрявых волос, сросшиеся на переносице брови, желтые кошачьи глаза, атлетический торс и прочие душераздирающие подробности… Вернулся, значит, с рыбалки. И тут же решил радикально сменить место жительства. Ну-ну… Интересно, почему именно Мельбурн? Тайная страсть к сумчатым? Надежда обрести братьев по крови среди потомков британских каторжан? Или просто слово красивое понравилось? Поди разберись в порывах загадочной его души…
– Ясно, – вздыхаю. – Спасибо, Вень. Хорошо, что ты оказался в нужном месте в нужное время. Хотел бы я сам тут оказаться, но тут уж ничего не попишешь.
– Старый друг?
– Ага. А заодно приемный папа-мама, профсоюзный босс и Пигмалион на полставки. Когда мы познакомились, я был не только вылеплен, но и, можно сказать, обожжен, но он проявил твердость и подверг меня повторной обработке. На мой вкус, вполне приличная керамика получилась…
– Да, ничего себе пельмень… И теперь этот твой Пигмалион хочет, чтобы ты стал фотографом?
– Да нет, – улыбаюсь. – Ты еще не понял? Я и так фотограф. Десять лет им был.
– Вот это да! – изумляется Веня. – Что же ты молчал-то?
– Да так, – пожимаю плечами. – Повода не было рассказывать. Теперь есть повод. Знаешь, почему я в Москву приехал?
Вкратце пересказываю ему загадочную историю про иностранцев, исчезнувших, можно сказать, на самом пике моей внезапно наметившейся карьеры. Понимаю, что история вполне нелепая, но я не создан для хранения секретов, а Вене к моим странностям, пожалуй, уже не привыкать. Зато какое облегчение! В католики, что ли, податься? У них там чуть не каждый день исповедоваться принято.