Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К
Шрифт:
Завариваю чай, гостеприимно отодвигаю для него колченогий стул. Как бы между делом извлекаю фотоаппарат.
– Восстанавливаю утраченные навыки, – говорю. – Заодно развлекаю наших работничков. Они почему-то цепенеют, увидев меня с камерой в руках. Думают, что это какая-то новая непостижимая форма репрессивного контроля.
– Паранойя называется, – одобрительно кивает Вениамин. – Насколько я понимаю, сейчас ты и меня подвергнешь этому самому репрессивному контролю. Страшно даже.
– Подвергну, если не возражаешь. Я когда-то славился умением снимать без вспышки в полутемных помещениях вроде этого. Хочу проверить, что можно сделать с жалкими остатками былого мастерства в условиях нашей конторы. А ты – такой хороший крупный предмет…
– Ну, ежели
Он продолжает в том же духе, пока я демонстративно долго вожусь с настольной лампой, открываю и закрываю окно, кручусь так и сяк, выбирая удачный ракурс, словно бы действительно заинтересован в получении качественного портрета и более ни в чем. Наконец решаю, что окно нужно открыть нараспашку, а лампу выключить вовсе. Слабый, мягкий, рассеянный свет, работать с ним очень трудно, зато и результат может превзойти ожидания. В довершение укладываюсь на пол: и ракурс интересный, и легче скрыть потрясение, ежели таковое окажется слишком велико.
111. Ипполит
Ипполит презирал любовь и славился как охотник.
Оказалось, что я уже вполне привык к новому способу общения с ближними. И даже научился получать от него удовольствие. Да и Вениамин был на редкость удачным объектом изучения. То самое позитивное переживание, которого мне так не хватало. Козырный туз в моей новой колоде.
Он, разумеется, не был ни ангелом, ни святым, ни праведником, ни аватарой Кришны, ни младшим сержантом незримой армии физкультурников духа, ни даже наследником розенкрейцеров. И все же в его шкуре мне чертовски понравилось. Если бы мой странный дар становиться кем-то другим стал массовым явлением, Веня мог бы сколотить состояние, позволяя чужакам за умеренную плату вторгаться в свое внутреннее пространство. Думаю, нашлось бы немало желающих приобрести постоянный абонемент, и я сам возглавил бы список очередников. Очень уж комфортно.
Среди почти десятка беспомощных, растерянных, заброшенных детей, чьи судьбы сегодня навсегда перемешались с моей, Вениамин оказался единственным взрослым человеком, прекрасно приспособленным к жизни и даже, кажется, к смерти. У него хватало мужества жить с открытыми глазами, видеть вещи такими, каковы они есть, и называть их собственными именами – по крайней мере, наедине с собой. Он не озирался по сторонам в поисках участия и поддержки; даже слов таких старался не употреблять.
Он был абсолютно самодостаточен – в том смысле, что его душевное благополучие не зависело от других людей. Любят его окружающие или нет – это, как полагал Веня, их проблемы. Да и не слишком высоко ценил пылкость чувств. Влюбляясь (что случалось с ним довольно часто), снисходительно посмеивался над собой. И не уставал напоминать себе, что влюбленность – пустяшная душевная хворь, что-то вроде острого респираторного заболевания, а потому пройдет сама собой, в точности как простуда: если лечить – через неделю, а если не лечить – через целых семь дней, как говорят участковые терапевты. Встретив женщину, которая с первого взгляда показалась ему единственным существом, поблизости от которого следовало бы оставаться всю жизнь, он благоразумно сделал ее своим лучшим другом, справедливо полагая, что его любовь недорого стоит, зато дружба – сокровище, достойное упасть к ногам царицы. Она удивилась, но дар приняла, и Вениамин нашел в себе мужество смириться с этой удачей, хоть и был в ту пору слишком молод для столь мудрого решения.
На протяжении последних пятнадцати лет он начинал всякий день с чтения Екклесиаста. Выбирал несколько строк наугад и твердил их, стоя под холодным душем: суета сует, все суета! Действовало, по его мнению, весьма отрезвляюще.
При всем при том Веня не был ни скептиком, ни циником, ни мизантропом. Дожив до сорока лет, он все еще взирал на мир с откровенным
Ключом к его сердцу было слово «интересно» – потому-то и мне нашлось местечко в этой, не слишком вместительной, сокровищнице. Веня, оказывается, давно уже искал повод сойтись со мною поближе на предмет детального изучения моей загадочной, по его мнению, персоны. Совместная трудовая деятельность в макулатурном бизнесе давала ему не слишком много возможностей для наведения мостов: Веня чувствовал себя в своей тарелке, только общаясь на равных, статус начальника (как, впрочем, и статус подчиненного) доставлял ему вполне ощутимое неудобство, сковывал движения души. Авантюра с вымышленным мертвым фотографом была придумана экспромтом, и теперь он собирался использовать ее на полную катушку. Впрочем, возможность разыграть художественную тусовку, а заодно – чем черт не шутит! – заработать твердую валюту и некую новую, отличную от прежней, репутацию тоже казалась ему весьма соблазнительной. Он был азартен и любил срывать банк по полной программе.
И вот еще что. В последнее время Вениамин все чаще чувствовал, что ему пора «встряхнуться». Настойчиво напоминал себе, что жизнь любого сытого, довольного собой сорокалетнего мужика похожа на старую шубу: на первый взгляд вполне еще хороша, но присмотришься повнимательнее и увидишь, что она трачена молью, нитки подгнили, подкладка начала расползаться, да и пуговицы пришиты кое-как, тонкими разноцветными нитками. И если не заняться безотлагательно починкой, расползется по швам, рассыплется, разлезется на неопрятные комки свалявшегося меха.
Веня втайне надеялся, что я могу оказаться крупным специалистом в скорняжном деле. Впечатлившись моими способностями к гаданию и дав волю собственной фантазии, он решил, будто я способен на многое – возможно, даже обладаю достаточными полномочиями, чтобы вносить некоторые исправления в книгу судеб. Не привыкший рассчитывать ни на кого, кроме себя, Веня, пожалуй, и под пыткой не сознался бы, что ожидал от меня куда больше, чем один человек может дать другому. Поэтому себе он сказал, что просто должен бежать за мной, как Алиса за Белым Кроликом: авось попадется на нашем общем пути некая диковинная бездонная нора, а там уж, как водится, по обстоятельствам.
112. Ирвольсонсин
Тогда они призвали на помощь небесного владыку, и тот спустил с неба железную веревку…
Разумеется, я узнал о Вениамине много больше – ровно столько, сколько знал о себе он сам, и еще немного сладкого на закуску. Но вышеизложенного вполне достаточно, чтобы объяснить, почему я принял его нелепое, в сущности, предложение. Не следует отталкивать дружескую руку, сколь бы причудливым ни казался способ ее протянуть. И уж тем более нельзя игнорировать просьбу о помощи, даже высказанную обиняками, на тарабарском наречии.
Какой из меня помощник? Правильно, никакой. Оба мы блуждаем впотьмах, каждый заблудился в своих персональных трех соснах, и чужая карта местности кажется заманчивой лишь на расстоянии.
Все это так. Но если очередной Джек желает попасть в Страну Чудес, мой долг – вытряхнуть из карманов все волшебные бобы, а уж что вырастет, то вырастет – так я тогда решил.
113. Исаак
«Бог да воссмеется».
Поднимаюсь с пола как ни в чем не бывало. Завариваю чай. Веня поглядывает на меня с нетерпением, как на телефонную трубку, издающую долгие гудки: «Ждите ответа». Я держу паузу – не потому, что она так уж необходима, а лишь внутреннего драматизма ради. Цену себе набиваю, очком виляю, как сказал бы Торман, новоиспеченный святой покровитель австралийских сумчатых.