Эпидемия
Шрифт:
Вернулись в стрелковую галерею. Воеводов объяснил, как правильно ставить ноги, наклонять корпус, держать автомат. Отстреляли два магазина из специальных для обучения. Каждый выстрел отдавал болью в сломанном ребре, но Марк не подавал вида. Вадим остался доволен, сказал: «в человека с пятидесяти метров попадешь, это главное». Сахаров поблагодарил и вышел на улицу.
— Марк, подожди. — Окликнул Воеводов.
— Что случилось?
— На, возьми. — Вадим протянул устройство похожее на рацию и смартфон одновременно. — Это рация с GPS модулем. Будешь на связи со мной.
— Зачем?
— Да так, предчувствие какое-то. Для перестраховки. Если что, вот кнопка, я всегда отвечу. Вот еще. — Воеводов протянул магазин для автомата, более длинный, чем полученные в оружейке. — Этот пристегни, тут патронов больше. Волнуешься?
— Нет.
— Таблетки так действуют?
— Может быть, почти ничего не чувствую.
— Тебя на посту не накроет? Оружие в руках, как никак.
— Нет, приступов давно не было. Лекарство помогает. Да и происходящее все.
— Понятно. — Воеводов осмотрелся по сторонам и громко вздохнул. — Как тебе в общине?
— Люди раздражают.
— Не тебя одного. Ты там поосторожнее, на рожон не лезь.
— Постараюсь. Откуда узнал, что я в секрет?
— Весь день на стрельбище провел. У них инструктора здесь — такое себе. Вечером сказали, что новенького отправят на внешний периметр. Сразу сообразил — кто-то из нашей компашки. Вызвался проинструктировать, и тут ты появился.
— Ясно. А ты что, военный?
— Типа того. Ладно, топай, тебя ждут уже. Про рацию не забывай.
Марк махнул рукой на прощание, удивленный такой внезапной заботе. Возле гаражей стоял броневик и гражданский джип серого цвета. Рядом с машинами человек десять в серой форме, бронежилетах, с оружием. Навстречу вышел Дмитрий, с которым утром ездили забирать джипы из Новороссийска.
— Привет еще раз, ну что готов?
— Ага.
— Садись на заднее. Доедем почти до места. Потом с километр пешком, соблюдая маскировку. На месте все объясню. Ничего сложного — сидишь себе, кофеёк попиваешь, в ночник смотришь, если что — по рации сообщаешь.
— Зачем тогда оружие и гранаты выдали?
— На всякий пожарный. Не переживай, мы рядом курсировать будем на броневиках, чуть что, сразу подскочим. Ладно, по коням.
Сахаров с трудом залез в машину, автомат, разгрузка и ранец мешали. Кроме него в салоне сидели трое, все в серой форме, молчали. Ехали не долго, от силы пару километров. Остановились на начинающей погружаться в сумрак улице. Двух и трехэтажные частные дома, пустые, и мрачные. Света нигде нет.
— Марк, пойдем, наша остановка. — Дмитрий выбрался из машины и поправил автомат на плече.
Последовал за ним. Выбираться из прохлады кондиционера не хотелось, не смотря на наступающую ночь, воздух тягучий и жаркий, как смола. Автомат неприятно хлопает по бедру.
— Идем тихо, следом за мной. Вот так, — Дима поднял согнутую руку с прямой ладонью, — значит стоять. Махну — идти за мной. Вот так, присесть.
— От кого прячемся?
— Эти уроды могли свои секреты расставить, следить за нами, поэтому нужно быть на чеку. Пошли, только без болтовни.
Чуть пригнувшись, двинулись вдоль забора. Ходьба в такой позе сразу же напомнила о сломанном ребре. Дмитрий вскинул автомат, и обводил им проемы домов. Щагал он тихо, не смотря на внушительный рост и обилие экипировки. Проследил за тем как он ставит стопу: плавно опускает на внешний край, и накатом переваливает на всю подошву. Звука вообще нет. Попробовал повторить — неудобно, нога так и норовит привычно встать на пятку.
Через два квартала свернули направо. Улица пошла в горку. Сумерки сгущались, уже приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть окружающие дома. Через пятьсот метров Дима поднял руку. Марк присел и прижался к стене, вскинув автомат. Спутник включил тепловизор, осмотрел окрестности и махнул, нырнув в приоткрытую калитку. Ничем не примечательный двухэтажный дом из кирпича. Со стороны улицы на втором этаже широкое, в три проема, окно, занавешенное плотными шторами. Дверь на первом этаже открыта, Дмитрий проверил на наличие растяжек и пропустил внутрь. На втором этаже в спальне воняет мочой, из мебели только кресло и табуретка.
— Ну и вонь. — Скривился Марк.
— Бутылки не всегда на ночь хватает. Кстати, ты взял?
— Ага, предупредили.
— Дом не покидай, в окно не высовывайся, смотришь с расстояния. Наблюдаешь за сектором, от вон той улицы, до тех домов. Смотришь в тепловизор, если кого замечаешь, то в ночник рассмотреть легко. Перекличка каждые десять минут. Если кто атакует, то в бой не вступай, мы успеем.
— Понял. Мне две мины дали, сказали, здесь подскажут.
— Давай сюда, я установлю. Сам из дома не выходи. Когда приедем забирать, сниму растяжки. Еще вопросы есть?
— Вроде нет.
Отлично, тогда все, я погнал. На связи.
Дима скрылся за дверью и еще минут пять шумел на первом этаже, устанавливая мины. Марк подошел к окну и осмотрел погружающийся в темноту поселок. Цемесская бухта почти полностью скрылась в темноте. Вспомнил, как рассекали ее на яхте, даже не подозревая, что это первый и последний выход в море.
«Интересно, чем сейчас Джавид со Стивом занимаются? Даже не знаю, как их назвать. Друзья? Возможно. Непривычное слово. И чувство. Даже не помню, когда еще хоть за кого переживал, вообще думал о ком-то. Спасли мне жизнь, тогда в воде. Реально же переживали. И Вадим, интересно, к чему он все это говорил, и что у него за предчувствие?»
Придвинул кресло чуть ближе к окну и уселся, положив ноги на табуретку. Хотелось снять автомат, плечо оттягивал, но решил потерпеть, оружие успокаивало. Тяжелое, прохладное, не смотря на духоту. Поднял Калашников перед собой и покрутил. Красивый, есть в нем какая-то эстетика. Изгибы кожуха и затаившаяся мощь. Оружие не страшное, лишь послушный инструмент. Не опаснее ножа или топора. Само не выстрелит, у него нет чувств, эмоций, нет разума. Оно, как послушный пес, лишь ждет команды. Страшен лишь человек, который держит его в руках. Если он захочет убить, то сделает это, даже без автомата, с огнестрельным всего лишь проще и быстрее. Раньше он бы ликовал, получив в руки такое орудие, но сейчас — абсолютно спокоен. Может таблетки, а может другое. Даже не эпидемия и вымершее человечество. Начал подозревать, что в этом заслуга людей, которые внезапно появились в его жизни. Братья и родители тоже хорошо относились к нему, заботились, оберегали. Но каждый раз, когда он видел их, сразу вспоминал Миру, вспоминал дни до её смерти и сознание отказывалось воспринимать реальность, ввергая в пучину безумия. Накрыло чувство стыда. Представил себя на месте братьев, которые находили время и силы ухаживать, несмотря на то, что дома ждали жены и дети. Носились с больным, тратили кучу денег, и не потому, что должны, а потому, что любили. Как по-другому объяснить их опеку, когда не известно, поправится он вообще, или нет? Только братьев уже нет, как и родителей, и сестры. А он жив, сидит в воняющей мочой комнате с автоматом на берегу моря.
Открыл термос и сделал несколько глотков, чтобы смыть ком, подступивший к горлу. Встал, обошел комнату по кругу. Похрустел костяшками. Злость разлилась по всему телу, но злость необычная. Она не искала объект ненависти вне, он злился на себя. Впервые за бесконечность. Пять лет сожжённых слепой яростью, горем и сумасшествием. Неужели он настолько слаб, что позволил взять верх над собой? Даже не пытался бороться, упивался страданием, уходил с головой в пучину гнева. Каждый раз, когда накатывал приступ, просто отдавался ему, не сопротивляясь. Не видел то тепло и любовь, которое дарили братья. И только когда потерял вообще все, даже не успев попрощаться, понял. Отдал бы все сейчас, лишь бы увидеть Альберта и Германа, обнять поблагодарить. У них же дети были, его племянники и племянницы. Сколько их не видел, и видел ли вообще. Вспышкой перед глазами встал образ родителей. Если мама умерла сразу после сестры, то в смерти отца виноват он сам. Если бы не сдался, если бы хоть как-то пытался вернуться к нормальной жизни, возможно он бы пережил весь тот кошмар. С папой тоже не попрощался, лежал в психушке. Герман сказал лишь спустя месяц, боясь окончательно разрушить психику.