Эпидерсия
Шрифт:
– Почему впустую? – возмутился Митяй. – Материала для заметки вполне достаточно. Любители аномального будут в восторге.
– Ты тоже видел светящуюся паутину? – робко спросил юноша. – Как и я?
– Глеб, ты меня пугаешь, – снова принялся воспитывать юного товарища новостник. – Никакой паутины не было. Но это не значит, что отсутствует повод для заметки.
– Мда, – протянул корр под презрительным взглядом напарника. – Теперь я понимаю, о чём любимая поговорка нашего фотографа: «Меньше напишешь – меньше наврёшь».
* * *
Во второй половине дня продолжить собственную статью Глебу
Петровичу было меньше тридцати, но все завали его исключительно по отчеству. С этим офицером Глеб познакомился чуть ли не в первый день своей работы в газете, когда его отправили разбираться с огородниками на окраине Залесска. Те придумали гениальный способ защиты своих картофельных насаждений от воров. Поскольку круглосуточная охрана грядок представлялась нереальной, предприимчивые граждане втыкали на своих участках предупреждающие знаки: «Осторожно, радиоактивная опасность». Знаки выглядели очень настоящими – с кружком и красными треугольниками. Откуда их добыли, установить не удалось.
На воров радиация произвела должное впечатление – покушения на урожай прекратились. Но прониклись не только преступники. Приезжали даже люди из гражданской обороны в своих скафандрах – замеряли микрорентгены. Но ничего не нашли, и передали дело в ОБЭП – почему-то приняв случившееся за экономическое преступление. Петрович ходил по грядкам злой как чёрт, но интервью Глебу дал. С посылом: не надо так глупо шутить, уважаемые товарищи.
Потом газета проводила конкурс на лучшую городскую кофейню, и старший лейтенант Вестерман не просто выступил в роли одного из членов жюри, а ещё по собственной инициативе организовал контрольную закупку во всех заведениях, включенных в номинацию. С последующим анализом напитка в лаборатории санэпидемстанции. После чего половину кофеен пришлось дисквалифицировать. Выяснилось, что вместо ароматного напитка, приготовленного по ГОСТу, народ поили какой-то лютой бурдой.
И вот теперь пришло время оказать Петровичу ответную услугу – за интервью о радиации и за помощь в кофейном конкурсе. Милиционер ещё на огородах рассказывал Глебу, что в качестве хобби в свободное от работы время пишет художественную прозу и стихи. Сейчас он притащил в редакцию увесистую папку со своим творчеством.
– Вот, давай с этого начнём, – бухнул Вестерман на стол две толстые тетрадки по 96 листов в каждой.
– Что это? – удивился юноша. – Новая версия «Войны и мира»?
– Это, – обэпник ткнул пальцем в рукопись с синей обложкой. – Дневник одной нашей «ночной бабочки». А в другой тетрадке – моё эссе на данную животрепещущую тему.
– Где достал? – Глеб схватил синюю тетрадку и жадно в неё уткнулся.
– Коллеги реквизировали, – туманно ответил Петрович.
Дневник оказался скучнейшим – «бабочка» методично описывала, что ела на завтрак, как ходила на маникюр, как смотрела сериал. Более-менее ей удалось только описание похода в баню с клиентом, которое завешалось таким пассажем: «Там он трахнул меня дважды, но во второй раз так и не кончил». Глеб не понял, хорошо это или плохо, поспешил отложить дневник, и открыл эссе. В произведении старлея на первой же странице раскрывалась тема «луноликих гетер с воспалёнными от страсти промежностями».
– Петрович, мы точно не можем такое публиковать, – прокряхтел юноша пересохшим ртом. – Мы же не газета «Спид-инфо». К нам в первый же день после выхода твоего произведения явится депутация разгневанных верующих старушек с местным батюшкой во главе, и разнесёт всю редакцию.
– Ладно, понял, – обиделся Вестерман и поменял тетрадки на машинописные листки. – Давай тогда стихи посмотрим.
– Как-то был я на квартире у весёленьких девчат, – продекламировал Глеб и продолжил упавшим голосом. – Совратили, развратили. А ведь знали, что женат…
– Тоже не пойдёт? – понуро спросил сочинитель.
– Слушай, Петрович, – принялся объяснять юноша. – На свадьбе почитать или на посиделках под водку – зайдет на ура. Познаешь всю гамму авторского триумфа. А в газету – извини, не наш формат.
– Ладно. Я так и знал, – обреченно констатировал милиционер. – Тогда остальные показывать не буду. Они в том же духе. В общем-то я понимал, чем это закончится. И поэтому приготовил для тебя другой вариант расплаты.
– Какой? – насторожился Глеб.
– ОБЭП надо провести контрольную закупку в ресторане «Метель». И ты пойдёшь туда с нами в качестве живца и понятого. Только надень что-нибудь поприличнее.
* * *
До этого Глеб бывал в ресторане только раз в жизни – на выпускном после школы. Из приличной одежды у него нашёлся только недавно подаренный матерью свитер, который не слишком замороченный на внешнем виде юноша просто не успел замызгать. Живец нацепил обновку, решив косить под полярника, вернувшегося на большую землю с прорвой денег, и первым делом решившим отдохнуть прямо в своей рабочей одежде в шикарном заведении. А «Метель» и правда считалась самой дорогой из злачных точек города.
Свободных мест в кабаке, естественно, не оказалось, – у входа кучковалась разочарованная толпа. Но один из оперативников ОБЭП, назначенный старшим в их группу, извернулся дать на лапу охраннику, и живцы просочились внутрь. Причём для взятки были использованы купюры с невидимой краской, которые ранее пометили в присутствии понятых. Помимо Глеба и оперативника в группу входила ещё одна девушка – студентка музыкального училища в длинном вечернем платье. Петрович решил, что в таком составе они выглядят правдоподобнее. Правда, выбор напарницы казался несколько странным.
Яра-Ярослава сразу сказала, что она – вещунья и сейчас расскажет про окружающих всю правду.
– Первым делом открой подноготную официанта, – предложил корр. – Это главный клиент в нашей операции. У него будет контрольная закупка.
– Про официанта не могу, – принялась оправдываться Яра. – Он мечется туда-сюда, а мне надо в глаза человеку взглянуть. Душу его рассмотреть. Вот, например, ты, Глеб.
– А чего сразу я?
– Вижу в твоем сердце огромную неуверенность в себе. Особенно в отношениях с женщинами. Так бывает с людьми, которых в прошлом постигла большая неудача в любви. Или ты, Паша, – вещунья повернулась к оперативнику.