Эпилог к концу света
Шрифт:
Честно говоря, жизнелюбию и умению верить в лучшее у неё стоило поучиться. Я представляю, какое давление от окружающих она выдержала с этой своей тяжёлой беременностью: её ведь заранее похоронили, ещё в самом начале,и в лучшем случае только мать и её мужчина верили в благополучный исход. Другая бы на её месте сломалась, а Кирин – по-прежнему легка, весела и всё так же любит жизнь.
В общем, с этими двумя знакомствами я почувствовала себя среди инчиров гораздо свободнее и уверенней: у меня появились друзья. Может, не столь проверенные временем и надёжные, как дома в Семилесье, но имеющие шансы таковыми стать.
Моё привыкание к новому миру омрачалось только одним: отсутствием подвижек в понимании прошлого и природы тайюн. Я даже не понимала пока, в каком направлении двигаться,и это расстраивало. Нет, я отдавала себе отчёт, что прошло слишком мало времени и слишком мало сделано для решения, а подобные загадки не открываются сразу, иногда – не открываются вовсе, но эти здравые мысли не мешали страдать от неизвестности.
– Кирин, а у вас ведь существуют какие-нибудь сказки о прошлом, когда духи еще жили в этом мире и никуда не ушли? – наконец нарушила я молчание. На то, что молодая женщина может знать больше старейшины, не рассчитывала, но не идти же молча! А эта тема интересовала меня сейчас больше всего, я была готова обсуждать её с кем угодно.
– Конечно! Очень много, - тут же оживилась она. – Хочешь, я расскажу? Мне вот очень нравится сказание о Чинчире, который полюбил духа – деву Айрин.
– Дай угадаю... родня была против и они в конце умерли, но не предали свою любовь?
– хмыкнула я.
– Нет, что ты! – искренне возмутилась она.
– Это было бы ужасно, это была бы не сказка! Нет, Чинчир доказал свои чувства и то, что он будет хорошим мужем,и Айрин ушла к нему в шатёр, и они жили вместе,и у них было много крепких здоровых детей. Начинается она так...
– Погоди, не надо, я его как-нибудь потом послушаю, - поспешила прервать я. Вот только древних сопливых сказок про любовь мне и не хватало для полного счастья! – Меня интересует не какое-то конкретное сказание, а в общем. Как духи жили? Чем отличались от инчиров? И почему всё-таки ушли?
– Ну... они духи. И жили как духи! – Кирин пожала плечами, запнувшись и задумавшись на несколько секунд. – Они могли всё – летали, открывали Двери где вздумается, жили в каменных домах. А потом ушли, потому что им надоело в этом мире. И вообще им тут было неуютно, так что мир они оставили инчирам.
– Так не бывает, чтобы просто взяли и ушли всем народом, – возразила я.
– Вот вы бы уходили с обжитого места, если бы не тайюн?
– Но ведь на одном месте жить тяжело, - с сомнением протянула Кирин.
– Где-то железо добывают, где-то зерно сеют, где-то скот пасут, где-то рыбу ловят...
– Это понятно, но ведь у духов расстояния не имели значения, ты ведь сама говоришь. В любой момент они могли отправиться куда угодно, поменять что нужно и вернуться назад. Тогда – как?
– Так было бы здорово, – согласилась она.
– Вот именно. И мне не верится, что духи были иного мнения. Иначе зачем им, например, строить такие большие и надёжные каменные дома?
– А правда, зачем? – искренне удивилась Кирин.
– Жалко было бы бросать...
– Про что и речь. Я и пытаюсь выяснить, что согнало их с насиженного места. Может быть, тайюн? Кстати, а как духи вообще относятся к тайюн сейчас?
– Тайюн ведь сами духи, - отмахнулась она.
– Конечно, они не сражаются друг с другом!
– Ах да, действительно, я забыла, – вздохнула я. Я была уверена, что эти твари и духи – существа совершенно разной природы, но не спорить же с инчирой из-за этого, всё равно переубедить не удастся. – Тогда скажи вот что. Духи ушли добровольно, но порой возвращаются – это можно объяснить тысячей причин, ладно. Но почему некоторые из них становятся тайюн? Выходит, не все духи так хорошо относились к инчирам?
– Ну... наверное, – некоторое время помолчав, с сомнением сообщила она.
– Знаешь,тебе лучше поговорить об этом со старейшинами, потому что я ничего об этом не знаю. Мне никогда не было интересно.
– А толку-то? Пока я выяснила только, что духи о тайюн разговаривают неохотно, вряд ли узнаю что-то ещё, - ворчливо вздохнула я.
– Спроси старейшину Амира. Он многое знает о давних временах, если кто и ответит, то именно он, – предложила Кирин.
– А кто это? – озадачилась я. – Не слышала про такого.
– Он странный. И говорит странное. му не верит никто. А ещё он очень старый, и болтали, что он звериный дух потерял, и именно потому сейчас такой. Я еще помню, когда совсем девочкой была, он нам сказки всякие рассказывал о духах и старых временах. Только это давно было, я уже и не помню ничего. А теперь он из дома почти не выходит, говорят, слепой даже,и злющий стал... Наверное, потому Микар про него и не вспомнил. Если хочешь, я на обратном пути покажу тебе, как пройти к его дому.
– Хочу, - решительно кивнула я.
Если никто из здравомыслящих инчиров не может мне помочь,то почему не попытать счастья с зажившимся на свете и выжившим из ума чудаком? В конце концов, я ничего не теряю, а этот Амир легко может оказаться не безумцем, а наоборот, слишком много знающим, чтобы быть понятым аборигенами.
Берег после шторма усеивали бурые груды водорослей, между которыми бегали мелкие крабы и лениво вышагивали толстые, наглые чайки – почти такие же, как по нашу сторону океана. Мы с Кирин неторопливо брели вдоль кромки прибоя, инчира с интересом вглядывалась под ноги, ворошила мыском ноги водоросли и то и дело наклонялась, чтобы подобрать пёструю ракушку или необычный камешек и положить в один из притороченных к поясу мешочков. Глядя на неё, я тоже начала потихоньку собирать в горсть то, что попадалось на глаза, – всё развлечение!
К тому же занятие это успокаивало и давало отдых разуму,измученному обилием вопросов без ответов.
– Кирин, а зачем мы их так придирчиво отбираем? Они же все высохнут и станут oдинаково серыми, – заметила я, ссыпая в подставленные ладони добычу.
– Не станут, - весело отмахнулась она.
– Есть же айви! Это такое специальное зелье, если намазать и высушить, то они будут красивые-красивые и блестящие, даже лучше, чем в воде.
– Ага,то есть всё продумано. Ты меня успокоила, – хмыкнула я, разглядывая на просвет тонкую, вымытую волной розоватую ракушку.