Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:
При всей привлекательности этих смелых предположений, завоевавших права гражданства в отечественной и зарубежной науке {116} , им присущ один и тот же коренной изъян: система аргументации во всех случаях построена исключительно на косвенных доводах [100] . Хуже того, игнорируются прямые указания источников на каноническую зависимость Русской Церкви от Константинопольского патриархата в конце X — начале XI в. [101] К таковым следует отнести, во-первых, свидетельство Яхьи: «И послал к нему [Владимиру] царь Василий впоследствии митрополитов и епископов…» По присутствию среди этой группы архиереев митрополита (Яхья допускает ошибку, употребляя множественное число) видно, что организационные вопросы к тому времени были улажены и греческий митрополит ехал в Киев занять созданную там кафедру. Вхождение Русской Церкви в епархиальную организацию Константинопольского патриархата засвидетельствовано также византийскими «Перечнями епископий» (Notitia episcopatuum) — официальными списками кафедр, на которые распространялась власть константинопольского патриарха. Один подобный список конца X в. упоминает на 60-м месте «Русскую митрополию»,
100
Голубинский указывал на двойственную титулатуру наших первоиерархов (митрополит и архиепископ) в древнерусских памятниках XI—XII вв., объясняя это тем, что титул первого главы Русской Церкви — автокефального архиепископа — древние писатели перенесли по старой памяти на по следующих русских митрополитов. Гипотеза Приселкова основана на со впадении имен охридских и киевских архиепископов первой трети XI в.
101
Г.В. Вернадский, защитник тмутороканской теории Голубинского, утверждал: «Киевская епархия никогда не упоминается в источниках той поры» (Вернадский Г.В. Киевская Русь. С. 77). Столь же голословен Карташев А.В, когда, повторяя М.Д. Приселкова, пишет о том, что Владимир «не ввел вновь созданную им Русскую Церковь в юрисдикцию Константинопольского патриархата» (Карташев А.В. История Русской Церкви. С. 148).
Но как могло случиться, что, имея уникальную возможность потребовать для Русской земли положения автокефальной епархии, Владимир не сделал этого? Ведь на русско-византийских переговорах 987 г. и позднее, вплоть до подавления мятежа Варды Склира в конце 989 г., Владимир был хозяином положения, и ему, казалось бы, было крайне желательно получить вместе с Анной и царским венцом еще и церковную автономию. Конечно, свою роль здесь могло сыграть то обстоятельство, что в лице константинопольского патриарха (и византийской церковной иерархии в целом) Владимиру, безусловно, противостоял гораздо более упорный переговорщик, нежели император, отчаянно нуждавшийся в военной помощи русского князя. В отличие от Василия II Византийская церковь отнюдь не связывала свою судьбу с исходом восстания Фоки и потому могла позволить себе отвергнуть требования северного «варвара» или вступить с ним в торг. Скорее всего, церковные власти настаивали на простом возрождении существовавшей в конце IX — начале X в. Русской митрополии, находившейся в ведении Константинопольского патриархата. Чтобы сломить сопротивление византийского клира, нужно было, по крайней мере, располагать временем [102] , а именно его-то у Владимира и не было. Василий II мог выполнить свои обязательства перед ним только в качестве победителя Фоки. Поэтому Владимир был связан временным фактором ничуть не меньше императора, ибо должен был успеть оказать ему военную помощь до того, как Фока овладеет Константинополем. Это заставляло Владимира спешить с заключением соглашения. Можно предположить, что, столкнувшись с невозможностью получить все и сразу, он волей-неволей должен был пожертвовать церковной автономией и согласиться с включением Русской Церкви в состав Фракийского диоцеза Константинопольского патриархата на правах дочерней митрополии.
102
Например, болгары добились автокефального статуса для своей Церкви после многолетней борьбы, в ходе которой болгарский князь Борис I прибегнул к таким радикальным средствам давления на Константинопольскую патриархию, как высылка из страны греческого духовенства и обращение к покровительству римского папы.
Эта важная уступка, однако, не была поражением, сдачей позиций. Церковная зависимость от Византии представляла для Владимира опасность не сама по себе, а лишь в той мере, в какой она влекла за собой установление прямого политического протектората василевса над Русской землей. Но после того как Василий II даровал русскому князю царский титул, тем самым отказавшись от сколько-нибудь серьезных претензий на политическое главенство в отношениях с Русью, эта опасность была устранена. В области же собственно церковных отношений с Византией Владимир придерживался принципов, усвоенных задолго до него христианской общиной Русской земли, то есть кирилло-мефодиевской традиции, в рамках которой вопрос о независимости Русской Церкви не стоял так остро, или, лучше сказать, ставился совершенно в другом ключе. Солунские братья завещали славянству не столько борьбу за церковную автономию во что бы то ни стало, сколько твердое отстаивание перед римским и константинопольским престолами своего права на национальную Церковь. Применительно к Русской земле принцип национального церковного устройства означал свободное совершение богослужения на славянском языке и сохранение духовной самобытности русского христианства. В незыблемости этих двух начал, двух основ церковной жизни Русская Церковь имела прочный залог своей самостоятельности, исключавший возможность ее поглощения Константинопольским патриархатом. Несомненно, что Владимир именно так и понимал существо дела, когда обсуждал с византийской стороной вопрос о статусе Русской Церкви, и остался верен этому пониманию до конца своей жизни.
Русская митрополия
Относительно времени создания Русской митрополии в источниках нет полной ясности. Яхья в цитированном выше отрывке выражается довольно неопределенно: церковные иерархи, говорит он, были посланы на Русь спустя некоторое время после завершения переговоров между Василием II и Владимиром. Но от него же мы знаем о вакантности константинопольского патриаршего престола с 16 декабря 991 г. по 12 апреля 996 г., когда назначать митрополитов было просто некому. Следовательно, поставление митрополита «Росии» могло произойти либо в ближайшее время после заключения русско-византийского договора, то есть в промежуток между 987 и концом 991 г., либо уже во второй половине 90-х гг. X в.
Последнее, однако, маловероятно, в чем убеждает сравнительный анализ места, занимаемого Русской митрополией в Notitia episcopatuum Константинопольской патриархии X — начала XII в. Твердо установлено, что порядок занесения в списки вновь образованных за эти два столетия митрополий (число которых достигает тридцати) не был произвольным, а находился в строгом соответствии с хронологической последовательностью их создания, так что предыдущая (по списку) епископия всегда оказывается «старше» последующей. Значит, для того, чтобы установить приблизительную дату возникновения Русской митрополии, необходимо знать даты образования тех епархий, которые стоят в перечне непосредственно перед ней и вслед за ней.
В дошедших до нас «Перечнях епископий» указанного времени «митрополия Росии» упоминается между митрополией Кельцене и Аланской митрополией. Первая, впрочем, не представляет особого интереса, так как дата ее создания (середина 70-х гг. X в.) отстоит более чем на десятилетие от уже известного нам исходного рубежа 987—991 гг. Ситуация с Аланской митрополией более любопытная, хотя и менее определенная. Точное время ее образования не нашло отражения в источниках, но сведения о начале деятельности первого митрополита Алании Николая, во всяком случае, не уходят глубже 997 г.{119} Памятуя сообщение Яхьи о почти пятилетнем «вдовстве» патриаршей кафедры в Константинополе с конца 991 по начало 996 г., естественно заключить, что поставление митрополита «Росии» совершилось до середины декабря 991 г., а митрополита Алании — после апреля 996 г., чем и объясняется старшинство Русской митрополии перед Аланской в византийских Notitia. Отсюда наиболее вероятно, что решение о создании Русской митрополии было принято в 988/989 г. константинопольским патриархом Николаем III Хрисовергом (979—991), и глава Русской Церкви прибыл на Русь вместе с принцессой Анной, в чьей свите Повесть временных лет и Житие Владимира особо выделяют «царицыных попов».
Первый митрополит Русской земли
Этим первым византийским архиеерем на Киевской кафедре был уже знакомый нам Феофилакт — бывший севастийский митрополит и дипломатический визави Владимира на русско-византийских переговорах 987 г. О его поставлении в русские митрополиты сообщает византийский писатель XIV в. Никифор Каллист. Коснувшись в одном месте своей «Церковной истории» вопроса о переводе епископов на новую кафедру, что, по церковным законам, допускается только в исключительных случаях, он перечислил подобные прецеденты в византийской истории. Один из них имел место в 434 г., когда кизикский митрополит Прокл был назначен константинопольским патриархом, следующий — при Василии II: «в то же царствование Феофилакт был возвышен из митрополии Севастийской на Русь»{120}.
Достоверность известия Никифора Каллиста подтверждается тем фактом, что Севастийская кафедра действительно пустовала с конца 80-х гг. X в. и до 997 г.{121}, а этот временной отрезок, как мы теперь знаем, совпадает с началом существования Русской митрополии. Апостольские правила предусматривали оставление епископом своей епархии по единственной причине — «злонравию паствы». Надо полагать, что даже после подавления мятежа обоих Вард Феофилакт не мог вернуться в Севастию, где еще была свежа память о гонениях, которым он подвергал армянских священников. Да и Василий II, вероятно, не хотел лишний раз раздражать только что утихомиренные восточные провинции. В этих обстоятельствах перевод Феофилакта на новое место с позиций канонического права выглядел достаточно обоснованным.
Русское служение Феофилакта было недолгим. Успев благословить закладку в Киеве кафедрального собора Успения Пресвятой Богородицы (990 г., по Иакову Мниху) и, возможно, поставить епископов в первые русские епархии — Новгород, Чернигов, Владимир-Волынский и Белгород, он скончался в самом начале 990-х гг. [103] Вследствие непродолжительности его архиерейства имя Феофилакта на Руси было прочно забыто [104] .
103
К числу деяний Феофилакта в сане русского митрополита, по-видимому, следует отнести еще и введение им почитания Севастийских мучеников (память отмечается 9 марта). Уже при росписи собора Святой Софии в Киеве их изображения заняли значительную площадь в центральной части храма (до наших дней сохранилась групповая композиция в ледяном озере и 15 из 40 медальонов с поясными изображениями святых). Феофилакту, как бывшему митрополиту Севастии, в своем новом служении на далекой окраине Понта естественно было возлагать особые надежды на помощь Севастийских мучеников. Примечательно также, что 8 марта, за день до празднования памяти Севастийских мучеников, Православная Церковь отмечает память исповедника епископа Феофилакта Никомидийского (ум. около 845 г.). «Подобные совпадения, — пишет о. Александр Салтыков, — в церковной среде всегда воспринимались как духовные символы» (Салтыков Александр (протоиерей). Историческое значение изображений Севастийских мучеников в Софии Киевской // Искусство христианского мира. Сборник статей. Вып. 5. М., 2001. С. 15—25).
104
Перечень митрополитов в Новгородской I летописи и церковный устав Владимира (в древнейшей редакции конца XIII в.) отдают первенство Леону, на самом деле второму по счету русскому митрополиту. В некоторых более поздних редакциях устава Владимира, а также в летописях XVI в. и Степенной книге место Леона заступает митрополит Михаил, но это имя, взятое из византийских известий о крещении русов при императоре Василии I (867—886), было приурочено к Владимировой эпохе лишь по ошибке (см.: Карташев А.В. История Русской Церкви. С. 169—170).
Строительство соборного храма Успения Пресвятой Богородицы (Десятинной церкви)
Смерть первого митрополита «Росии» пришлась на период церковных неурядиц в Византии. Патриарший престол пустовал, и это не позволило греческому клиру своевременно назначить преемника Феофилакту. В течение нескольких лет русская митрополичья кафедра оставалась незанятой. Повесть временных лет косвенным образом отмечает данное обстоятельство в статье под 996 г., где, помимо прочего, говорится о совещании Владимира с высшим духовенством по поводу важной государственной реформы — согласования древнерусского законодательства с нормами византийского уголовного права. Знаменательно, что круг церковных советников князя ограничен здесь одними епископами, митрополит же вообще не упоминается (в других случаях, когда летопись сообщает об участии высшего клира в делах государственного значения, митрополит всегда открывает список церковных иерархов — таковы, например, статьи под 1072, 1089, 1091 гг.).