Эпоха лишних смыслов
Шрифт:
– И чем вы там занимаетесь, можешь популярно объяснить, для идиотов? Желательно, ни слова о Гамове. А то я этих восторгов наслушался с третьего курса, тошнит.
Я закатила глаза. Понеслось так понеслось. Последний раз Лешка смотрел подчеркнуто мимо меня, кажется, еще когда я диплом защищала. Приревновал к научнику – и обиделся, вдрызг, чуть не до слез. Никакой гордости, отсутствует как класс.
Допив вино, я немного поразмыслила и дернула его за рукав, перегнувшись через проход. Не подействовало. Попыталась поцеловать, но мне досталась лишь колючая щека.
– Да и черт с тобой.
Я достала из сумки плеер, включила «случайное воспроизведение» – кто бы мог подумать, выпали Muse – и попыталась отключиться. Вышло не то чтобы очень. Остатки сна разогнало вино. Адреналин, впрочем, тоже постарался на славу. Надо было что-то соображать насчет услышанного напоследок от Эйдана и Гамова, но в свете хамского поведения нашего мистера «посмотрите на меня, я мэтр фантастики в тридцать два года» не хотелось совсем. Впрочем, насчет фразы, брошенной мне пограничником, он оказался совершенно прав. Я потерла лоб рукой, припомнила слова Эйдана про артефакт – и снова не смогла ни с чем их увязать. Не лез артефакт ни в какие вероятности и ни в какие смысловые слои.
– Леш, – позвала я, выключая плеер. – Не валяй дурака, а? Потом стыдно будет. Как с Евгением Петровичем. Только силен выдумывать, что ко мне Беллами клеился, мы с ними и близко на афтерпати не пересекались. Ну находились в одном помещении, и что.
– Это я для Гамова твоего сказал, – буркнул Лешка в ответ, и мне захотелось биться головой о спинку кресла: настолько правильно я угадала причину его лжи.
– Гамов – не мой, – твердо отозвалась я. – Гамов женат. Так что давай закроем эту тему.
– Тогда почему ты то на его дне рождения, то с ним в ресторане?
Лешка держался как лев. В моем понимании, он должен был сломаться еще на неуклюжей попытке его поцеловать, а вот поди ж ты, сидел обиженный до сих пор. Отрастил зубы, красивый мальчик-модель.
– А ты почему приходишь домой пьяный в ноль?
Задав вопрос, я поняла, что проштрафилась. Ссору надо было гасить и сводить на нет. Вместо этого я – неизвестно зачем – подбросила дровишек в огонь.
– Да потому что ты накануне весь вечер с ним провела!
Рявкнул Лешка знатно. Где-то впереди заплакал ребенок, и я схватилась за лоб, сползая вниз по креслу.
– Ты задолбал меня ревновать, Красильников, – прошипела я и отвернулась к иллюминатору. – Что, Леночка умных мыслей подкинула?
– Конечно, я же у тебя дебил и сам дважды два не посчитаю! Ты говоришь о нем, ты проводишь с ним время…
– Ой ли, Красильников? – Я сделала страшные глаза. Судя по реакции Лешки, они мне удались. – Ой ли? На дне рождения было, наверное, человек тридцать, в ресторане мы вообще ужинали с нашим английским коллегой.
– Видел я этого твоего коллегу. Тот еще тип, новая надежда английской прозы, сплошные женщины, сплошные тусовки.
– Через некоторое время мы приступим к снижению, – вклинился капитан, отчего меня почему-то снесло окончательно.
– Если ты, дорогой мой, предпочитаешь слушать Лену, к которой у меня есть причины ревновать, но я, черт возьми, успела вырасти и доверяю тебе, слушай. Она в подробностях расскажет, как и с кем я тебе изменяю. А потом быстренько прыгнет…
– Куда? – Лешка аж вспыхнул.
– Сам знаешь, – сказала я, скривившись.
Впервые в жизни мне не хотелось немедленно прекратить ссору, вырубить ее с корнем. Хотелось жечь мосты, визжать и царапаться.
– И даже не думай ее защищать. Не думай мне тут разводить про дружбу. Держишь девицу при себе для развлечения, потому что тебе приятно, что она влюблена, не отпускаешь. И мне еще тут что-то выговариваешь.
Лешка покачал головой, явно отступая, мрачнея на глазах. И вместо того, чтобы сказать: «Поругались и хватит», – я покатала слова на языке и все-таки произнесла:
– Знаешь же, почему я никогда не изменю своему парню. Знаешь же, почему никогда не уведу из семьи мужчину, даже будь он сто раз в меня влюблен. Знаешь, Дольче [6] , и все равно издеваешься.
Лешка окаменел. Я врезала по больному, использовав старую кличку, причем врезала от души, с ноги. А ведь еще два дня назад – два веселых и упоительных дня, полных шампанского, секса, сьюта в Plaza Athйnйe – сама делала вид, что не знаю о существовании обидного прозвища, данного Лешке в его восемнадцать за излишне сладкую внешность.
6
Сладкий (ит.).
Впрочем, изменить ему я действительно не могла почти что на физическом уровне.
Мы приземлились, я взяла сумку и пошла вперед, расталкивая людей. Миновала паспортный контроль, таможню (чемоданов, естественно, не было), увидела стоящую в зале прилета Ленку, высокую шикарную блондинку двадцати пяти лет, глупую и славную до крайности, и чуть не выплюнула сердце от отвращения и омерзения; тоже хороша, все знала про девицу, а раньше не отказывалась, когда она нас куда-нибудь подбрасывала на своем вишневом «Порше».
– Привет, – махнула рукой я.
На ее лице изобразилась дикая тревога, но она все-таки улыбнулась и кивнула, правда, с большим трудом.
– Лешка сейчас будет, не парься.
Я хлопнула ее по плечу и устремилась к радостным, несмотря на ночное время, таксистам.
– Девушка… – начали было они хором, но я резко мотнула головой и бросила:
– Едем, в центр.
– Тарифы…
– Наплевать. Едем.
Домчались, надо сказать, быстро. В Москве было холодно, но я все равно залезла под ледяной душ. В конце концов, уже через три часа меня ждали работа и женатый Макс.