Эр-три
Шрифт:
Морок встал на столешнице, нашел мнимыми глазами мою морду, установил зрительный контакт. «Здравствуйте, профессор. С Вами на связи дежурный ассистент зала делегаций» - представился гном. «Коммандер Верещагин подойдет через семь минут. Может быть, пока Вы его ожидаете, предложить кофе и сандвич?»
– Холодной воды и яблоко, если можно, пожалуйста.
– Запрос выглядел и был нестандартным: это мне захотелось похулиганить. Было страшно интересно посмотреть, как местные службы станут выкручиваться. Службы — выкрутились.
Я успел вылакать почти все содержимое белой
Видимо, в Союзе тоже принято «подтягивать» из вежливости звания, убирая уточнение, обозначающее понижение на ранг: коммандер-лейтенант, на армейские деньги майор, стал, таким образом, просто коммандером, то есть подполковником. Оставалось не очень понятным, отчего к таможенному офицеру вообще применяются флотские звания, но этот вопрос я тоже зафиксировал в ментальной сфере и оставил на потом.
– Профессор Амлетссон?
– уточнил офицер.
– Коммандер?
– полувопросительно подтвердил я.
– Меня можно называть майором, или, если желаете и сможете, Pavel Artemievich.
Вся беседа, на которую я мысленно отвел не менее часа, заняла буквально несколько минут, и показалась чистой формальностью. Майор объяснил мне, что, раз у меня рабочая виза на десять и более суток, мне дадут специальный документ. Им, таможне, его положено заполнить и оформить, а мне, иностранному гражданину, постоянно иметь при себе.
Вопросы задавались по существу, майор, с неожиданной для крупного человека, ловкостью, колотил пальцами по клавиатуре, занося данные в невидимую для меня форму. Клавиши не щелкали, и их не было видно с моего края стола. «Маголографическая!» - позавидовал я: именно такую клавиатуру я давно себе хотел, но денег она стоила совершенно запредельных, что в Ирландии, что в Исландии, что на острове Придайн. Приходилось облизываться и экономить.
С учетом того, что рабочего блока вычислителя не было видно тоже, оснащение и снабжение простого таможенника вызывало восхищение: прибор, целиком убранный в эфирный план, был штукой удобной, полезной и куда более дорогой, чем новейшая клавиатура.
Беседа прошла легко и просто: затруднение вызвал только один вопрос.
– Otchestvo?
– спросил меня таможенный майор, не обнаружив, очевидно, требуемого в моих документах.
– Что, извините?
– не понял я.
Мне сообщили, что в советских документах обязательно должно быть Otchestvo, производное от имени отца. Своего рода третье имя, оно замыкало магическую триаду личных данных: в России все было устроено так, что эти данные надо было обязательно собирать, хранить и обрабатывать особым образом, и на этот счет даже имелся специальный закон.
Все это мне, конечно, приветливый майор и поведал, а я решил разъяснить ситуацию.
– Видите ли, господин майор, мое последнее имя, которое Амлетссон… Так вот, я родом из Исландии, что Вам, конечно, прекрасно видно в моем досье. В Исландии я родился и вырос, и Лодур Амлетссон — это, на самом деле, Лодур, сын Амлета. Если пользоваться
– Я скосил взгляд туда, где немногим ранее проявлялся морок дежурного ассистента: еще пара яблок бы точно не помешала, но пока мне их никто предлагать не торопился, поэтому пришлось продолжить объяснение.
– Так вот, в моем случае будет правильным написать Lodur Amletovich Amletov, если я правильно понял структуру принятой в Союзе именной триады.
В итоге решили, что отчество, ввиду его отсутствия, иностранцу можно не использовать, а в графу «уважительная форма обращения» лучше всего вписать просто имя и фамилию: получалось почти так, как принято у местных.
Из зала делегаций на совсем уже советскую территорию вела другая дверь, куда меньшая и совсем непрозрачная. Попрощавшись с майором и выйдя из зала, я нос к носу столкнулся с девушкой Анной: рядом с ней попарно левитировали оба моих чемодана, саквояж и портплед. Скорость получения моего багажа поражала, восхищала и снова заставляла задуматься о том, в каком же, все-таки, звании пребывает моя северная чичероне, но думать об этом не хотелось совершенно, а хотелось, наоборот, есть. Даже жрать, если вы понимаете, о чем я.
– Анна, знаете, у меня есть небольшая физиологическая проблема. Я…
– Уборная расположена справа, в десяти шагах. Мужская отмечена треугольником, направленным углом вниз!
– в очередной раз покраснев, сообщила мне девушка Анна Стогова.
– Вы превратно меня поняли. Я очень боюсь полетов, летел двое суток, и совершенно не хотелось есть. Теперь я на земле, мне не страшно, и есть очень хочется. Я зверски голоден, извините!
– А! Такого рода проблема решается легко и очень быстро! Здесь, в здании, три неплохих ресторана, и они работают уже в рамках аркудинской модели, так что там не требуют платы.
– девушка глянула на меня гордо и значительно, и вновь зарделась.
– Вы ведь, наверное, слышали про реформы Дмитрия Аркудина?
Слышать-то я, конечно, слышал, но относился к слухам предвзято. Огромная страна, полтора года назад внезапно и полностью отказавшаяся от денег в расчетах между гражданами, оставив таковые только для промышленности и внешней экономики… Верилось в такое с трудом, подвох ожидался незамедлительно, и, как мне казалось, суть этого подвоха я понял.
– Я ведь не коммунист и даже не гражданин Союза, Анна! Скорее всего, ваши государственные льготы на меня не действуют, меня просто откажутся обслуживать!
– Все значительно проще, профессор. Вам ведь уже выдали bressport?
– уточнила девушка.
– Конечно! Господин майор был страшно любезен и быстр!
– я извлек из-под сорочки брелок, висящий на тонкой цепочке рядом с нательным крестом.
– Вот он!
Девушка извлекла из кармана магический жезл, выполненный, как, кажется, принято в СССР буквально везде, в манере элегантного минимализма: жезл-концентратор выглядел как длинный и толстый карандаш, только без грифеля и стирательной резинки.