Эра Огня
Шрифт:
– Не переживай, Федаль. Не понимаю, почему исчезновение Льва ты принимаешь так близко к сердцу, но поверь, я сделаю все, чтобы найти его.
Фаго через силу улыбнулся. Но улыбка его больше походила на оскал. Ему показалось, что даже сейчас Эрнест потешается над ним. В голосе начальника не прозвучало насмешки. Лицо смотрело серьёзно. Глаза – даже немного печально. Но Фаго почти не сомневался, что его слова злые и не искренние. И несмотря на то, что к Эрнесту он не питал никаких чувств, кроме недобрых, и все слова и поступки начальника вызывали в Фаго лишь злость и раздражение, сейчас он вдруг обиделся. Душа его наполнилась горечью. Ему стало так жаль себя, что он с трудом сдержал подступившие к глазам слезы. Весь этот день он пережил как сплошную катастрофу, и нервы его взвинтились до предела. Они
Сквер, расположенный сразу за площадью, представлял собой несколько аллей, густо обсаженных деревьями – каштанами, дубами, платанами. Между ними авиранцы протоптали множество тропинок, чтобы передвигаться по скверу с большим удобством. Вдоль аллей стояли лавки, рядом с каждой благоухали цветочные кустарники. Миниатюрные клумбы, усеянные анемонами, также радовали глаз. Огромная старая пихта стояла в самом центре сквера и считалась его символом.
В сложные минуты своей жизни Фаго всегда отправлялся побродить по парку или лесу. Окружающая природа действовала на него успокаивающе. Он глядел на высокие вековые деревья и повторял: «Суета, все суета. Это все суета». И деревья соглашались, кивая раскидистыми кронами. Ради таких моментов Фаго, всякий раз о чем-то горюя, устремлялся к этим зелёным исполинам и доверял им свои мысли. А если замечал на них насекомых, которые, по его соображениям, могли повредить дереву, то с ожесточением давил их, считая, что таким образом спасает своих верных слушателей.
Сегодня сквер пустовал из-за изнуряющей жары, вдруг упавшей на Авиран и в один день изгнавшей сырость и прохладу. Фаго возблагодарил небо за то, что ему выпал шанс поговорить с молчаливыми гигантами наедине.
12
Дверь сотрясалась от ударов. Родион открыл глаза и медленно повернулся на шум. Голова его раскалывалась на сотни, тысячи частей, распадалась на кусочки, и возможно, превратится в пыль, если назойливый посетитель не перестанет стучать. Но в дверь забарабанили громче и сильнее. По ту сторону двери вполне мог находиться Каспар. Родион уже приподнялся на локте, открыл рот и вытянул шею, чтобы громогласно, не заботясь о вежливости, отослать гостя восвояси. Но не сделал этого. Внезапная догадка остановила его. Это не Каспар. Удары хоть и сильные, но рука слабая. Похоже стучит женщина. Родион встал, немного постоял, переживая приступ тошноты, оправил на себе смятую одежду, сглотнул и зашаркал к двери. Распахнув дверь Родион увидел Анжелу, горничную из дома Шанталовых. Бледная, напуганная, она перебирала руками складки на своей юбке. Руки у неё были мозолистые, с шершавой кожей, а юбка из грубого полотна, и звук выходил шероховатый, жёсткий, действующий на нервы.
– Доб. рое утро, – с запинкой произнесла Анжела, – Вы ведь брат, то есть вы… вы знаете. В доме Шанталовых. У нас беда настоящая. Госпоже плохо. Госпожа…Ей так плохо, страх берет. Я не видала её никогда такой несчастной. Господин не вернулся сегодня. Она послала за вами. Может вы что-то знаете? Он не у вас?
– Нет, Анжела, – Родион вспомнил свои вчерашние подозрения, и сердце тяжело бухнуло у него в груди.
– У госпожи припадок, – со слезами продолжила Анжела, – ей очень худо. Вы должны пойти к ним.
– Подожди минуту. Я сейчас.
Родион больше не думал о своём неважном самочувствии. Он взлетел вверх по лестнице к себе в спальню и принялся с необыкновенной скоростью переодеваться. «Неужели? Неужели?» – вертелось у него в голове. Скоро он был готов и вернулся к Анжеле. Схватив девушку за руку, он бегом припустил по улице. Анжела едва поспевала за ним. Он тянул ее за собой и не замечал, что бедняжка выбивается из сил, чтобы не растянуться тут же на дороге. Но неожиданно остановился.
– Куда же мы?
– Я не знаю. Вы мне ничего не сказали, – ответила Анжела, пытаясь высвободить свою руку.
Тут Родион заметил, что с силой сжимает ей запястье.
– Извини, – он разжал пальцы и в глаза ему бросились красные следы на белой коже Анжелы, – извини, – повторил он, – я немного занервничал. Надо поймать извозчика.
– А вон он, родной! – крикнула Анжела.
Когда они прибыли на место, Родион расплатился и сошёл с коляски. Анжела спрыгнула ещё раньше, почти на ходу, и уже ждала его у дверей.
– Господин, вы не пугайтесь, там не все гладко, – зашептала она, – такого давно с госпожой не было.
Он вошёл в дом и столкнулся лицом к лицу с дворецким Арманом – высоким сухощавым человеком с козлиной бородой и под стать блеющим голосом. Этот голос поначалу сильно пугал впечатлительную Анжелу. Она не могла отделаться от мысли, что кто-то другой скрывается за ним. Разве можно поверить, что хороший человек может так исключительно походить на нечто козлиноподобное, только что без копыт. Впрочем, не только горничную пугали голос и бородка дворецкого. И даже, возможно, Арману грозила опасность со стороны священников-лжеборцев и разведчиков. Оттого он лишний раз старался не попадаться им на глаза. Но вскоре Анжела освоилась и к всеобщему удивлению стала помыкать степенным дворецким. А тот в свою очередь начал побаиваться горничной. Добрым нравом он не отличался и нередко досаждал домочадцам, но любил госпожу Инессу и только поэтому держался в доме.
Анжела приступила к дворецкому с вопросами.
– Где доктор? Ты привёл его? С госпожой все хорошо?
– Не привёл. Он был занят. И сказал, что подойдёт, как только освободится.
– Чтооо? Освободится!? Надо было идти к другому! Что, если госпоже станет хуже? О чем ты думал? – набросилась на него Анжела, и не слушая сбивчивых оправданий Армана прошла в гостиную. Родион пошёл за ней.
В гостиной он увидел Инессу. Она полулежала в кресле с закрытыми глазами. Если бы не слезы, как будто независимо от неё бежавшие по её лицу, он подумал бы, что она спит.
Жена Льва Инесса была истеричной женщиной, любившей из мухи сделать слона. Любая мелочь, будь то пролитое вино, разбитая тарелка или дождливая погода могли стать причиной болезненного состояния на весь день. Поначалу у них со Львом часто случались размолвки на этой почве. Но со временем и Лев и дети поняли, что это что-то вроде болезни. Лев приглашал лучших врачей, собирал консилиумы, послушно исполнял все их предписания и заставлял исполнять жену, но все это не приносило результатов. Чтобы сохранять спокойствие рядом с Инессой по прежнему требовалось немало сил. А Инесса не оставалась ни перед кем в долгу и повсеместно жаловалась на всеобщую бесчувственность и эгоизм. «Что же они со мной делают, – причитала она, – Почему они меня так ненавидят. Я ведь всю жизнь свою посвятила им. И так они мне отплатили». Конечно никто не ненавидел Инессу. Просто с ней было тяжело и от её общества старались поскорее избавиться: и Лев, и дети, и знакомые. Дом Шанталовых ни для кого не стал пристанищем любви и счастья. Это был очень не спокойный дом.
Не к чему скрывать, красота Инессы поражала, и когда-то Лев влюбился в нее по уши. Он сделал ей предложение на пятый день их знакомства, но в последствии горько пожалел об этом. Нередко, после их свадьбы, он проклинал тот час, когда встретил её. Инесса имела лицо ангела и душу демона. Она могла замучить кого угодно, стоило ей только захотеть. И все же она обожала своих детей.
Их дочери Алине исполнилось двадцать два года. Она унаследовала от матери ее красоту, но к счастью, не характер. Резвая и жизнерадостная, она порхала по дому как райская птичка, слетевшая с небес на землю. По утрам она убегала из дому и возвращалась к обеду с охапками полевых цветов, чтобы расставить их где только можно и превратить все вокруг в подобие райских кущ. И все же ей были присущи некие пылкость и порывистость. В ее крови играло пламя. Это пламя ей перешло от отца. Она могла вспыхнуть от негодования, и тогда ее нежные голубые глаза приобретали необыкновенный темно фиолетовый оттенок и рассыпали кругом серебристые искры. Но эти качества не мешали ей оставаться совершенством в глазах матери. Свою мать Алина побаивалась, особенно когда с той случался очередной припадок, но любила ее так же сильно, как отца и брата. Имея большую семью, Алина была одинока. С матерью она так и не сблизилась. Отец, хоть и любил детей, целыми днями пропадал на службе и не мог скрасить одиночества дочери. Брат с детства не поднимал головы от книг, а когда подрос, то и вовсе перестал выходить из библиотеки.