Эра Огня

Курбанова Юлия

Сын Льва и Инессы Георгин был младше сестры на два года. В отличии от Алины, Георгин ничем не походил на своих родителей. И ни на кого вообще не походил. Нередко он слышал за спиной слова «не такой», «непонятный» и другие подобные этим, всегда, как строгий приговор, но почему-то шепотом. И его не радовали эти слова, но ничуть не огорчали. Ему было безразлично. В глазах его, подернутых черной непроницаемой завесой, никому не удавалось разглядеть его мыслей. И сам он глядел на всех невидяще, пусто. Но иногда загоралась в его глазах мерцающая точка света. Где-то глубоко внутри, далеко. И оттуда она проникала в душу каждого, кто находился рядом, просвечивала ее темные уголки, лезла в голову. Даже непокорная Инесса попадала под

влияние сына. Он был единственным человеком перед которым она робела. А Лев, смеясь, называл его магнетизером. В двадцать лет Георг уже превзошёл своего могучего отца и ростом и силой. Его никогда не задирали мальчишки на улице, даже в детстве, несмотря на некоторые его странности. А когда он повзрослел, его стали сторониться и бояться. Девушки же с интересом оборачивались ему вслед. Но все это нисколько его не волновало. Он вырос молчаливым и равнодушным ко всему юношей. Ко всему, кроме книг. С самого детства его тянуло к науке. Отец хотел, чтобы его сын так же, как и он сам, служил императору, но сын категорически этого не хотел. Его занимали медицина, астрономия, алхимия. Отстраненный и безучастный, он зевал в кругу семьи. Но стоило ему оказаться среди своих книг, он преображался. Лев не мог смириться с такими увлечениями Георга. «Никаких астрономов и алхимиков в моем доме не будет!» – кричал он – «Мое решение окончательно!» Георг смотрел в глаза отцу, спокойный, ровный как лист металла под ударами молота, и хранил молчание. Он не любил говорить, если его не спрашивали. Тогда Лев свирепел: «Что же ты молчишь!? Скажешь ты хоть что-нибудь!? Или язык проглотил!?» И он отвечал: «Я хочу лечить людей.» И покорно опускал глаза. Но всегда бледнел при этом почему-то. Однажды Лев сдался. «Что ж, пусть изучает врачебное искусство. Может и выйдет что-нибудь из этого. Правда все они шарлатаны». Георг углубился в медицинские трактаты.

Инесса открыла глаза и, щурясь, посмотрела на Родиона.

– Ах. Это ты, мой милый. Хорошо, что ты здесь. Как видишь мои собственные дети покинули меня. А Лев… Сколько лет жизни кануло в небытие. Он заточил меня в этом доме, словно в монастыре. Нет, в монастыре лучше! Словно в тюрьме! В темнице! А сам всю жизнь разгуливал по свету. И теперь окончательно бросил меня, оставил одну. И детей своих бросил. Живите как хотите, – слезы текли по лицу Инессы не прекращаясь, как две реки они сливались в области подбородка и водопадом устремлялись вниз, на белоснежное белье. – Его давно не интересует семья. Но вот так сбежать способен только настоящий трус!

– Инесса, вы думаете он сбежал!? – вскричал Родион, – я в это никогда не поверю!

– А ты поверь, – Инесса взяла дрожащей рукой чашку, стоявшую перед ней на столе, и поднесла к губам, – ты его слишком любишь, и эта любовь ослепляет тебя. Сегодня за ним приходили.

Руки Инессы так дрожали, что чай чудом не расплескался по креслу.

– Успокойтесь, Инесса, я знаю, что он любит вас и своих детей. Он никогда вас не оставит. Но кто же за ним приходил?

– Не надо мне врать! – в голосе Инессы проскользнули визгливые нотки, – ложь, сплошная ложь. Везде ложь. Куда от неё деться. Каждый старается тебя одурачить, посмеяться над тобой. Ведь больше в жизни не над чем посмеяться, кроме как над слабой, замученной узницей. И в момент ее гибели, что может быть приятнее, чем уверять ее в наглой лжи.

Инесса рассматривала племянника и говорила с горькой улыбкой. Родион никогда не был близок со своей теткой. И, наверное, ни разу в жизни не оставался с ней вот так, один на один. И вот, он оказался в такой ситуации и испытывал мучительную неловкость. Он не имел ни малейшего опыта общения с подобными женщинами и не знал, что ей сказать, чтобы успокоить её. На его счастье в гостиную вошла Алина. Увидев Родиона, она подбежала к нему и нежно поцеловала в щеку. От неё исходил дурманящий запах полевых цветов и послеполуденного тепла. В золотых волнах волос она принесла с собой переливчатое солнце и вокруг сразу стало светлее. Глоток свежести и беззаботности ворвался в комнату, пропитанную слезами и безысходностью.

– Родион! Я так соскучилась! Ты редко бываешь у нас в последнее время! Как я рада тебя видеть!

– Я тебя тоже, – ответил он, с нежностью глядя на сестру.

Алина подошла к матери и коснулась губами её лба. Инесса охнула.

– Мама, ты нехорошо выглядишь. Что случилось? – спросила Алина и взглянула на Родиона.

Он пожал плечами.

– А как я, по твоему, должна выглядеть теперь, когда мы остались одни на свете? – по лицу Инессы снова побежали слезы, – Твой отец бросил нас, и сердце моё разбито. И оправлюсь ли я от этой раны, мне неизвестно.

Алина присела на краешек кресла и взяла слабую руку матери в ладони.

– О чем ты говоришь? Папа не мог бросить нас. Он нас никогда не оставит. Кто тебе сказал такую глупость? – Алина так сильно сжала руку матери, что та вскрикнула, – О, прости, прости, мама.

– Кто мне сказал? – Инесса уже рыдала в полный голос, – Кто мне сказал?! Поверь, информация из надёжного источника! И если я доживу! до утра! это будет чудом! – последние слова она выкрикнула таким страшным голосом, что Алина, сама не своя, вскочила с дивана и бросилась к лестнице.

– Георгин! Георг! Маме плохо! – закричала она, схватившись за перила и пронзительно всматриваясь в коридор на втором этаже.

Не дождавшись ответа от брата, она подбежала к Родиону.

– Родион, это ты сказал маме, что отец бросил нас?

– Нет! Ты что! – с жаром ответил Родион, и даже привстал с дивана, – Я ей говорю тоже, что и ты! Дядя не мог так поступить!

– Конечно! Мама, ты слышишь его?! – вскричала Алина, видя, что ее мать теряет разум.

Инесса билась на диване как одержимая. Она раздирала на себе платье и вопила. Родион с ужасом наблюдал за ней. Он не знал, что делать. Ему захотелось уйти, чтобы не видеть этого. Сослаться на важные дела и исчезнуть. Усилием воли он подавил это постыдное желание. Он не мог бросить Алину одну. А Инесса продолжала вопить и рвать одежду.

– Мама, успокойся! – Алина постаралась схватить мать за руки, чтобы остановить ее, – прекрати!

Но силы Инессы удесятерились. Совладать с ней не было никакой возможности. Родион подбежал, чтобы помочь сестре. Тогда Инесса закричала:

– Не прикасайтесь ко мне! Нет! – раскинула руки и вся обмякла.

Во всей этой суматохе, никто не заметил, как в гостиной появился Георг. Он мирно стоял у двери. Разразившаяся буря не вызвала даже легкой ряби в тихой заводи его души.

– Здравствуй, брат, – сказал он, когда Родион взглянул на него, и улыбнулся виновато.

Эта улыбка показалась Родиону улыбкой сумасшедшего. Непостижимое поведение Георга, способного улыбаться, глядя на страдания матери, внушало такой же ужас, как помешательство Инессы. Вернее, больший ужас.

– Снова ломаешь комедию? – обратился Георг к Инессе, – и не надоело же.

– Георг, не говори так, – заступилась за мать Алина, – маме в самом деле плохо. Ты только взгляни на нее. Она больна.

Инесса неподвижно лежала в кресле и глядела в потолок. На лице ее проступил пот, глаза неестественно расширились. Каждые две минуты она начинала дрожать всем телом.

– Она сама себя довела до этого. Я уже посылал за врачом.

– Как ты можешь так спокойно говорить об этом? – в глазах Алины заблестели слезы, – Я тебя не понимаю. Иногда ты мне кажешься не человеком вовсе.

– Я вижу это не в первый раз и, конечно, не в последний. Одним словом: я устал. Не удивлюсь, если наш отец в самом деле сбежал с этого дурдома.

– Георг, – Родион в два шага оказался рядом с братом, – следи за выражениями. Я могу ручаться за то, что Лев никогда не сбежит. Может быть что-то произошло. Кто к вам сегодня приходил?