Эрагон.Наследие

Паолини Кристофер

«У меня такое ощущение, будто я лиса и голова моя за­стряла в кроличьей норе, — пожаловалась она. — У меня даже чешуя чешется, когда я не могу увидеть, не подкрады­вается ли ко мне кто-нибудь сзади».

Эрагон ожидал, что и Арья тоже уйдет, но она, к его удивлению, осталась и, похоже, с удовольствием. Они про­должали болтать о всяких пустяках, и он был несказанно этому рад, даже терзавший его голод куда-то испарился. Возможно, виной тому были мысленные схватки с Арьей и Глаэдром. Впрочем, Эрагон в любом случае с радостью пожертвовал бы самым сытным горячим обедом ради од­ной тихой беседы с Арьей.

Ночь уже со всех сторон окутала их палатку, в лагере стало совсем тихо, а они все продолжали свой разговор, легко перескакивая с одной темы на другую. У Эрагона уже слегка кружилась голова от усталости и возбуждения — ему казалось, что он выпил слишком много крепкого медового напитка. Однако он заметил, что сегодня и Арья чувствует себя в его компании гораздо свободнее, чем обычно. Они говорили о Глаэдре и своих фехтовальных упражнениях, об осаде Драс-Леоны и о том, что тут можно было бы сде­лать. И о других, менее важных вещах они тоже говорили, например, о том журавле, которого Арья видела во время охоты в тростниках на берегу озера, и о выпавшей чешуй­ке на морде Сапфиры, и о том, что лето кончается, а дни опять становятся холоднее… Но, словно ходя по кругу, все время возвращались к одному и тому же: к грядущему сра­жению с Гальбаториксом и тому, что ждет их в Урубаене.

Рассуждая насчет различных магических ловушек, ко­торые может устроить для них Гальбаторикс, и как лучше этих ловушек избежать, Эрагон вдруг вспомнил вопрос, который Сапфира задала ему о Глаэдре.

— Арья…

— Да-а? — Она почти пропела это короткое словечко.

— А чем бы ты хотела заняться после того, как все это будет кончено? «Точнее, если все мы останемся живы», — подумал он.

— А ты?

Эрагон потрогал пальцем рукоять Брисингра.

— Не знаю… Я пока не позволяю себе думать о чем-то более далеком, чем поход на Урубаен… И потом, важно еще, чего захочет Сапфира. Мне кажется, мы с ней мог­ли бы вернуться в долину Паланкар, я бы построил боль­шой дом в предгорьях Спайна, где-нибудь на вершине холма. Мы, конечно, вряд ли много времени проводили бы там, зато всегда могли бы туда вернуться, когда нам не нужно было бы летать по всей Алагейзии из конца в конец. — Он усмехнулся. — Не сомневаюсь, дел у нас хватит, даже когда Гальбаторикс будет мертв. Однако ты мне так и не ответила: чем ты будешь заниматься, если мы победим? Должна же ты была думать об этом. При­чем времени у тебя на подобные размышления было куда больше, чем у меня.

Арья приподняла одну ногу, поставила ее на табурет и, обхватив согнутое колено руками, оперлась о него подбо­родком. В полумраке палатки ее лицо на темном фоне вой­лочной стены странно качалось и расплывалось, словно лицо явившегося в ночи призрака.

— Я провела гораздо больше времени среди людей и гномов, чем среди эльфов, — сказала она, — и давно к это­му привыкла. Пожалуй, мне уже и не хочется возвращаться в Эллесмеру и постоянно жить там. Там происходит слиш­ком мало событий. Иной раз кажется, что целые столетия пролетают незаметно, пока сидишь и смотришь на звезды. Нет, скорее всего, я продолжу служить своей матери в ка­честве посла. Я ведь когда-то оставила Дю Вельденварден именно потому, что мне хотелось способствовать установ­лению в мире некоего равновесия… Ты правильно сказал: дел у нас хватит, даже если нам удастся одолеть Гальбаторикса. В этом мире многое нужно исправить, и мне бы хо­телось стать частью этого процесса.

— Ясно — Это был не совсем тот ответ, который Эрагон надеялся от нее услышать, но, по крайней мере, он давал ему возможность надеяться, что и после Урубаена они не расстанутся навсегда, что связь их не прервется, что он сможет хотя бы иногда видеть ее.

Если Арья и заметила его разочарование, то ничем себя не выдала. Они поговорили еще несколько минут, затем Арья извинилась и встала, собираясь уходить.

Когда она шагнула мимо него, Эрагон протянул было руку — чтобы остановить ее, но не решился, лишь воскликнул:

— Погоди… — Он и сам не знал, на что надеется, но все же надеялся. Сердце у него билось так сильно, что его стук отдавался в ушах; к щекам прилила кровь.

Арья чуть помедлила, стоя к нему спиной у выхода из палатки, потом сказала:

— Спокойной ночи, Эрагон, — и выскользнула наружу, тут же исчезнув в ночной темноте. А он остался сидеть один в пустой палатке.

26. Открытие

Следующие три дня пролетели для Эрагона незаметно, а вот остальные вардены продолжали маяться затянув­шимся бездельем. Стояние у стен Драс-Леоны продолжа­лось. Некоторое оживление возникло, когда Торн переме­нил привычную позицию над центральными воротами и сместился на сотню футов вправо, устроившись на сте­не близ одной из сторожевых башен. После долгих спо­ров и длительного совещания с Сапфирой Насуада и ее советники пришли к выводу, что Торн переместился ис­ключительно из соображений большего удобства для себя, поскольку в этом месте стена была более гладкой и широ­кой. Но если не считать этого перемещения, осада явно затягивалась.

Каждое утро и вечер Эрагон подолгу и весьма интен­сивно занимался с Глаэдром, а днем упражнялся в фехто­вании с Арьей и другими эльфами. Теперь его сражения перестали быть столь затяжными и напряженными, как тот первый поединок с Арьей — было бы глупо каждый день изматывать себя до изнеможения. А вот Глаэдр по-прежнему стремился спустить с него три шкуры и никогда не упускал возможности еще немного прибавить к его зна­ниям и умениям, но никаких скидок на случайные ошибки или усталость не делал.

Эрагон с удовольствием отмечал, что наконец-то спо­собен до конца сохранить достоинство, сражаясь с эльфа­ми. Но сохранить позиции во время этих поединков было непросто — стоило ему хоть на секунду ослабить сосредо­точенность, как меч противника утыкался ему в грудь или был приставлен к горлу.

Во время занятий с Глаэдром ему удавалось делать весь­ма ощутимые успехи — но это если оценивать их с точки зрения обычных обстоятельств. Однако в данной ситуа­ции и его самого, и Глаэдра приводило в отчаяние то, как медленно идет обучение.

На второй день во время утренних занятий Эрагон со­общил старому дракону:

«Учитель, когда я впервые прибыл в лагерь варденов в Фартхен Дуре, меня заставили открыть свои мысли близ­нецам. Они сказали, что должны выяснить, каковы мои по­знания в области древнего языка и магии».

«Ты ведь уже говорил об этом Оромису, так зачем же ты теперь повторяешь мне то же самое?»

«Потому что… Видишь ли, близнецы попросили меня тогда вызвать к жизни истинную форму серебряного коль­ца, а я в те времена еще не знал, как это делается. Это уже Арья мне потом объяснила, как с помощью древнего языка можно воссоздать суть любого предмета или существа. Но Оромис никогда ни о чем таком мне не рассказывал, и я все думал… почему он не говорит об этом?»

Глаэдр словно слегка вздохнул и сказал:

«Воссоздать истинную форму предмета — это весьма сложная магия. Чтобы этого добиться, нужно понимать всю важность, весь смысл существа или вещи — в точности, как если бы ты пытался узнать чье-то истинное имя. Кроме того, практическая ценность подобных действий весьма мала. И они очень опасны. Очень! Дело в том, что подоб­ное заклинание воплощается в жизнь, как некий последо­вательный и непрерывный процесс. Ты не можешь про­извольно остановить действие этого заклятия. Либо тебе удастся вызвать истинную форму того или иного объекта… либо нет, и тогда ты умрешь. Так что Оромису попросту не­зачем было учить тебя столь рискованным вещам. К тому же в те времена ты еще слишком мало знал, и даже обсуж­дать с тобой подобную тему было бессмысленно».