Еретик

Супек Иван

– Сплитский антипапа!

Доминис удивленно повернул голову к дворянским скамьям, где в пустом ряду стоял доктор Матия Альберти. Он сгорбился, словно не имея сил выпрямить спину, вогнутый куда-то внутрь самого себя. После стольких лет собачьего молчания наконец-то он выкрикнул свои слова, торжествуя и вместе с тем пугаясь собственного поступка. Голос его дрожал от напряжения.

– Сплитский антипапа! Ты хотел обрушить столпы власти Рима, ты хотел оплот христианства превратить в храм своего еретичества. Ты хотел возвысить трон над алтарем. А чего ты добился? Твое лживое учение разоблачено! Твой блуд открыт! Твоя церковь пуста!

Анонимный автор и распространитель ядовитых листков не выдержал и теперь бросал свои обвинения в лицо обвиняемому, сгибаясь и

трепеща, изнемогая от гнета тяжкой, напряженной тишины. Но усталого человека, стоявшего на кафедре, не смела буря его злобы; скорее в растерянности, нежели во гневе, перебирал он в памяти причины их вражды, зародившейся в самом начале.

– Я противостоял римскому самовластию, верно, но почему ты отсюда выводишь, доктор, будто я хотел навязать вам себя как папу? Если некто воспротивится насилию, значит ли, что он сам должен быть насильником?

– Насильник ты непревзойденный! Ты посягнул на права капитула, ты посягнул на права дворянского совета, ты угрожал святым орденам, ты сокрушал все, что оберегало хорватские стены перед турками!

– Я носил митру хорватскую, вспомни, доктор! Митру растерзанного государства… Если б вы желали его обновления, вы присоединились бы ко мне. Но вы заботились лишь о своих привилегиях и бенефициях в отличие от ремесленников и крестьян.

– Ты возмущал лицемерного горожанина, ты возмущал нищенствующего попа, ты возмущал скудоумного крестьянина, а во имя чего? Что сотворили взбунтовавшиеся крестьяне в Северной Хорватии? Со своим вождем Матией Губецем [56] они разрушили замки и разбили крепости, после того как цвет дворянства во главе с Николой Зриньским [57] погиб под Сигетом. И там и здесь чужеземец-завоеватель мог использовать в своих целях этот сброд! Ты пришел сюда как чужеземец, желая разорить древний порядок и навязать свою волю…

56

Матия Губец (? – 1573) – один из руководителей восстания хорватских и словенских крестьян (1573).

57

Никола Зриньский (1518–1566) – хорватский бан, полководец, прославленный защитник крепости Сигет (1566). В течение месяца хорватско-венгерский гарнизон, состоявший из шестисот человек, отражал атаки стотысячного турецкого войска. При попытке прорваться Зриньский погиб вместе со всем своим отрядом.

Жалкий отпрыск славного сплитского семейства Альберти кричал с пустых дворянских скамей в безлюдном соборе, бросая вызов архиепископу. Одиночка, сейчас он представлял здесь свое спесивое дворянское сословие, защищавшее подвергшийся угрозе порядок. Верно, не мог не призвать Доминис, он остался чужд всем группировка» осаждаемой врагами общины. Каждая из них имела свои святыни и свои знаки отличия, недоступная для тех, кто не состоял ее членом. Отрицавший эти препоны и перегородки свободный ум неминуемо оказывался изолированным. Зажженные свечи в центральном алтаре как бы несли караул перед притвором, где темнел королевский трон. Так завершалось его правление, по существу даже не начавшись! Пространство позади колеблющихся свечей напоминало мертвецкую, отравляя легкие вонью свежей известки. Что здесь останется? Он попытался было убедить в чем-то своего сжигаемого лихорадочным пламенем могильщика.

– Каждый из вас прикрывается интересами своих единомышленников, неспособный услышать, что я говорю…

– Я слышал тебя, – перебил ревностный посетитель всех его проповедей, – я думал о каждом твоем слове. И тогда меня озарило… Ты – Понтий Пилат, прокуратор венецианских завоевателей! Так ты начал в Сене, так ты продолжал здесь, Пилат!

– Значит, ты меня поместил, безумец, в свою мистерию. А если б ты попытался понять мои намерения…

– Я раскусил тебя!

– Да, но

только не меня, а созданный тобой призрак. Я хотел, чтоб вы узрели более широкие горизонты…

– И позабыли о своем, о том, что находится здесь? Этого ты хотел, премудрый Люцифер!

Произнося имя дьявола, доктор Альберти вздрогнул. Злоба завела его в такую даль, где до сих пор он еще не бывал. Растерянно смотрел он на архиепископа, стоявшего в торжественном облачении на кафедре у толстой колонны мавзолея, в окружении постыдных символов слепой веры. Брань вывела Доминиса из равновесия. Вспомнились многолетние оскорбления, а долго томившееся слово рвалось наружу. Обидчик вместо того, чтобы просить прощения, дрожа всем телом, оправдывался:

– Когда папа проклял Республику, ты всех науськивал на святой престол. И позже, когда Сенат стал на колени, ты продолжал бунтовать… Чего тебе здесь надо? Чего? Папа Павел Пятый запретил тебе появляться в церкви.

– Тут я предстоятель!

– Возвещено, – таинственно понизил голос обезумевший доктор, – в церковь войдет в мантии епископской антихрист…

Неистовый фанатик корчился на дубовом сиденье, точно в самом деле узрел антихриста. И после яростного своего нападения сник, потрясенный видением, которое сам вызвал. Ясного признака, как отличить врага от недруга, не было. Вечное подозрение поддерживало веру. Окруженный алтарями мучеников в пустом храме архиепископ содрогнулся при этой мысли. Антихрист? Как его узнать? Все, что он начинал и задумывал, все отпугивало верующие души. Неведомый дух говорил его устами, дух, происхождения которого он не знал. Сам Люцифер?

– Антихрист, возвещено, – бормотал почти лишившийся сил доктор, – водрузит вместо божества плоть и утвердит власть светскую. Ты заставлял своих учеников изучать материю, наслаждаться обнаженной плотью, ты защищал закон Республики. А куда ведет этот твой путь?

Расширенные безумием зрачки видели адскую цель, которая от Доминиса, исследователя, ученого, оставалась скрытой. Что мог он противопоставить убежденности доктора, кроме своих сомнений? Глухое чувство вины давно мучило прелата; теперь ему бросили в лицо – антихрист… А исходивший ужасом борец против дьяволов, трепеща, продолжал:

– Ты предал святого отца, который посадил тебя здесь, ты прокладывал путь безбожникам и тиранам…

Наконец доктору Альберти удалось поразить в самое сердце своего недруга, и ненависть ответила на вызов ненависти. И тот и другой годами оспаривали в противнике собственные сомнения сперва осмотрительно и учтиво, чтобы теперь отбросить всякие околичности. Их спор звучал в полутемном соборе богохульственно и искусительно, словно два демона столкнулись в обители окаменевших христианских мучеников, озаренные дрожащим сиянием алтарных свечей. Одинокие фигуры молящихся, подобно каменным изваяниям святых в нишах, замерли в закоулках огромного здания, безмолвно присутствуя при бесовской схватке.

Марк Антоний поднял руку, сгоняя минутное оцепенение, и все, что здесь произошло, показалось ему чудовищным фарсом. Слишком жалко и ничтожно! Растерянно оглядевшись по сторонам, он медленно спустился со своей кафедры, спустился навсегда.

На пустынном Перистиле у аркад Диоклетиана стояла группа дворян. Бросая откровенный вызов, они не поздоровались с ним. Приглушенный возглас: «Венецианский шпион!» – раздался у него за спиной, и еще более слабый: «Продал ускоков!», но и то и другое сказано было настолько тихо, что он не мог обернуться и призвать обидчиков к ответу. Ему наносили удар в спину с безопасного расстояния, так, чтобы он не мог защищаться. Это новое оскорбление, на которое нельзя было ответить, вызвало в памяти другие обиды, и боль острыми челюстями схватила сердце. Цветочную пыльцу его миротворческих насаждений пиратские ветры разносили по всему берегу, чтобы здесь она принесла ядовитый плод. Обе его попытки возглавить свое стадо окончились одинаково: и оттуда, ив Сеня, и отсюда, из Сплита, изгоняет его жалкая узость фанатиков. Безумный доктор точно определил причины егонеудач: под мантией, дарованной папой, бунтарь не смог распрямиться во весь рост.