Еретики Дюны
Шрифт:
— Она в хороших руках. Оставьте ее там, пока она для нас не созреет, — поступило распоряжение Таразы. — Держите ударные отряды в постоянной готовности. Проследите, чтобы я получала регулярные отчеты.
Шиана ни разу не открыла ни своего истинного происхождения, ни того, что сделал Шайтан с ней самой. Она думала о своем молчании, как о плате за то, что ее пощадили.
Кое-что потеряло для Шианы вкус. Все реже становились ее вылазки в пустыню. Любопытство оставалось прежним, но становилось очевидным, что объяснения поведению Шайтана по отношению к ней нельзя найти на песке. И хотя она знала о существовании на Ракисе посольств других сил, шпионы Бене Джессерит среди ее прислуги
Послание Таразы наблюдателям на Ракисе было прямым и четким: «Поколения подготовки стали годами развития. Мы выступим только в нужный момент. Не должно быть больше никаких сомнений, что этот ребенок — ТОТ самый».
Думается, что реформаторы творили и творят больше несчастий, чем любая другая сила в истории человечества. Покажите мне кого-нибудь, утверждающего: «Надо что-то сделать!» — и я укажу вам голову, полную порочных устремлений, которые могут привести только к вредным результатам. То, за что мы должны всегда бороться, — выявить природное влечение и следовать ему.
Бесконечное небо уходило ввысь, и в него карабкалось солнце Гамму, извлекая и конденсируя влагу из трав и окружающих лесов, и вместе с влагой вознося их запахи.
Данкан Айдахо стоял у Заповедного Окна и вдыхал эти запахи. Этим утром Патрин сказал ему:
— Тебе сегодня пятнадцать лет, теперь ты юноша. Ты больше не ребенок.
— Это мой день рождения?
Они были в спальне Данкана, куда Патрин только что вошел со стаканом цитрусового сока.
— Я не знаю твоего дня рождения.
— У гхол есть дни рождений?
Патрин отмолчался — с гхолой не разрешалось разговаривать о гхолах.
— Шванги говорит, что тебе нельзя отвечать на этот вопрос, — сказал Данкан.
Патрин проговорил с замешательством:
— Башар желает, чтобы я передал тебе, что утренняя тренировка будет попозже. Он желает, чтобы ты выполнял упражнения для ног и коленей до тех пор, пока тебя не позовут.
— Я выполнял это вчера!
— Я просто передаю тебе решение башара, — Патрин забрал пустой стакан и оставил Данкана одного.
Данкан быстро оделся. Его ждут к завтраку… «Чтоб их всех!» Не нужен ему их завтрак. Чем же так занят башар? Почему он не может вовремя начать занятия? «Упражнение для ног и коленей!» Это просто, чтобы не дать ему бездельничать, потому что у Тега есть какое-то неотложное дело. Данкан гневно посмотрел на дорогу к Заповедному Окну. <«Пусть эти проклятые стражи будут наказаны!»
Запахи, долетавшие до него через открытое окно, были знакомы, но он никак не мог вспомнить, что же таилось в дальних уголках его сознания, будоража его память. Он знал, что это — жизни-памяти. Данкан и тянулся к этому, и одновременно боялся, как будто он ходил по самому краю обрыва или пытался открыто бросить непокорный вызов Шванги. Но он никогда этого не делал. Если он рассматривал голографические картинки в книге с изображением обрыва, то это давало непонятную реакцию — у него сводило живот. Что до Шванги, он частенько воображал сердитое неповиновение и переживал такую же физическую реакцию.
«В моем сознании живет кто-то другой», — подумал он.
Не просто в его сознании: В ЕГО ТЕЛЕ. Он чувствовал эти другие жизненные опыты так, как ощущаешь, проснувшись, какой-то сон, не в силах, однако же, этот сон вспомнить. Эта материя снова взывала к тому его сознанию, которым, как он знал, он не мог обладать.
И все же он им обладал.
Он знал названия некоторых деревьев, запахи которых доносились до него, но эти названия были знакомы ему не из книг библиотеки.
Заповедное Окно. Оно называлось так потому, что ему было запрещено к нему приближаться — оно было прорублено во внешней стене Оплота и могло открываться. Оно бывало открыто, как сейчас, для проветривания. К окну можно попасть из его комнаты по балконным перилам и через вентиляционную отдушину кладовой. Он изловчился проделывать весь этот путь — от перил до вентиляционной шахты, — ничем себя не выдавая. Очень рано ему стало понятно, что воспитанные Бене Джессерит способны считывать даже самые малые знаки. Он мог и сам прочесть некоторые из этих знаков, благодаря обучению Тега и Луциллы.
Стоя в глубокой тени верхнего прохода, Данкан вглядывался в округлые ступени верхних склонов, покрытых лесом, взбирающихся к скалистым острым вершинам. Лес властно звал его. Вершины над ним обладали почти магической силой. Легко было представить, что там никогда не ступала нога человека. Как хорошо спрятаться там, оказаться наедине с самим собой. Не беспокоясь о человеке, находящемся внутри него. Об этом постороннем.
Данкан со вздохом отвернулся и прошел в комнату по своему тайному маршруту. Когда он опять оказался в безопасности в своей комнате, он позволил себе признать, что сделал это еще один раз. Никого за это не накажут.
Наказание и боль, висевшие, словно аура, вокруг мест, запрещенных для него, заставляли Данкана быть настороже, когда он нарушал правила.
Ему не нравилось думать о боли, которую Шванги могла причинить ему, найдя его у запретного Окна. Даже самая сильная боль, однако же, не заставила б его закричать. Он никогда не кричал, даже когда она делала что-нибудь похуже. В ответ он просто смотрел на нее неотрывным взглядом, ненавидя, но усваивая урок. Для него урок Шванги был ясен: изощряй свои способности, чтобы двигаться незамеченным, невидимым и неслышимым, не оставляя следа, способного выдать, что ты здесь проходил.
В своей комнате Данкан присел на край кровати и стал осматривать пустую стену перед ним. Однажды, когда он вот так обозревал стену, на ней возник образ — молодая женщина с волосами цвета светлого янтаря и округленными чертами. Она смотрела на него со стены, улыбаясь. Ее губы беззвучно шевелились. Однако же Данкан, уже научившийся читать по губам, ясно разобрал слова:
— Данкан, мой сладкий Данкан.
«Была ли это его мать? Его настоящая мать?»
Даже у гхол были настоящие матери, когда-то давным-давно. Потерянная в незапамятных временах среди акслольтных чанов, существовала живая женщина, выносившая и любившая его. Да, любившая его, потому что он был ее ребенком. Если это лицо на стене было лицом его матери, то как же могла она явиться к нему? Он не мог опознать это лицо, ему хотелось думать, что это его мать.
Этот опыт напугал его, но страх не отнял желания, чтобы это еще раз повторилось. Кто бы ни была эта женщина, ее мимолетное явление терзало его. Тот, чужой внутри него, знал эту молодую женщину. Данкан был в этом уверен. Иногда ему хотелось бы на секунду стать чужаком — лишь на то время, чтобы вытащить на свет все свои скрытые воспоминания, — но он страшился этого желания. «Я потеряю свое подлинное „я“, — думал он, — если этот чужак войдет в мое сознание. Не на смерть ли это похоже?»
Данкан увидел смерть, когда ему не исполнилось еще и шести лет. Его стражи отбивались от нападения, одного из стражей убили. Погибли и четверо нападавших. Данкан увидел, как пять тел занесли в Оплот — обмякшие мускулы, руки волочились по земле.