Эромагия
Шрифт:
— Удивительно, — пробормотал Шон, — что жажда с людьми, то есть с джиннами делает…
Голова Мустафы сужалась… Вот она с едва слышным чпоканьем выскользнула наружу, качнулась на удлинившейся шее, и следом стал протискиваться торс — плечи выгнулись назад, а грудь стала напоминать нос корабля.
— Как бы он и в нашу камеру таким манером не пролез! — зашептала Анита. — Его надо заставить ключи притащить, а не сюда забираться…
— Он вроде как плотный… ну, материальный?
— Вроде, да не совсем.
Тремлоу кивнул.
— Ладно, разберемся.
Джинн наконец выпал в коридор. Выглядел
— Пить мне! — взвыл джинн.
— Сначала выпусти нас отсюда.
— Винища!!!
— Не дадим, пока ключ не найдешь!
Мустафа, когда Шон в очередной раз сильно толкнул его, отшатнулся и сел посреди коридора.
— Ключ? — тупо повторил он.
— Слушай сюда… — Анита подошла к прутьям и до половины высунула голову. — Иди дальше по коридору. Там где-нибудь от всех камер ключи должны быть. У тюремщика на поясе или просто на гвоздике висят… Ну или лом какой-нибудь найди, чтоб замок сбить, клещи, зубило с молотком… Ты понял? Принеси их и отдай Шону. Мы как выйдем, так вино и получишь.
Джинн повернул голову, глядя вдоль коридора, и неуверенно спросил:
— Тюремщик?
— Давай, давай неси быстрее!
Мустафа встал на четвереньки и, оттопырив зад, потопал прочь.
— И не шуми! — прошипела ведьма вслед.
Он скрылся из виду. Стоя у решетки, Анита с Шоном переглянулись.
— Может, получится? — спросила ведьма.
— А вот если он нас выпустит — а вина-то у нас и нету? Ох и… расстроится.
— Или разозлится.
— Да уж… А может, я ему конфетку дам? — без особого энтузиазма предложила она. — Я ж конфетку могу сотворить…
Шон покачал головой, но потом уточнил:
— Ромовую?
— Ты что, нас такому не учили. Это же для детей. Только карамельки и птичье молоко…
До камеры донесся звон и зычный рев.
— Ах ты тварь невещественная!
Затем — быстрое бульканье, снова звон, невнятный крик «Отдай!», звук удара, короткий вопль… и потом забулькало так, будто в конце коридора вдруг образовался водопад. Причем каждый бульк сопровождался звуком вроде «У-м-н-н…».
— Эх! — Рыцарь, махнув рукой, отступил от решетки, и Анита вопросительно поглядела на него.
— Там и вправду тюремщик оказался, — пояснил Шон. — А у него — бутылка. А в бутылке… сама понимаешь. Теперь джинну не до нас…
— Мустафа! — завопила ведьма, не заботясь больше о соблюдении конспирации. — Эй, эй! Ключи принеси нам! Ключи от камер, ты слышишь?! Ты же сейчас опять налакаешься и заснешь, Мустафа, гадина неблагодарная!!!
Когда она замолчала и следом смолкло эхо, воцарилась гробовая тишина — даже бульканья и у-м-н-ающих звуков слышно больше не было.
— Ну вот и все… — констатировал Тремлоу.
— Как же так… Неужели он так быстро? Нет, но ведь… неужели ему так мало
Анита отбежала и уселась рядом с Тремлоу под дальней стеной. Они только-только успели, взявшись за руки, принять невинный вид, будто двое влюбленных, которые наслаждаются закатом, сидя на валуне у моря, когда в поле зрения возникла сначала одна фигура — летящая, потом вторая — идущая, а за ней и третья — ползущая, а вернее, волочимая. Первым был падишах — то есть бывший падишах — Оттоман. Его плечи и напоминающий бочку торс крепко охватывали углы красно-оранжевого ковра, который и нес падишаха в метре над полом так, что толстенькие короткие ножки свисали, вяло покачиваясь, будто куриные окорочка. За Оттоманом топал Великий Визирь. Невзирая на путающуюся в ногах длинную седую бороду, он шел очень быстро — поскольку, как поняла Анита, пребывал в том состоянии, в котором находился после богатырской затяжки из кальяна, — но ему несколько мешал спящий Мустафа, которого старик волочил за ошейник.
— Туша мерзкая! Как он сквозь решетку пролез? А вы двое видели? Что вы тут делаете? А, вы же здесь сидите! Так, ключ, где ключ, ключ где… И тюремщику нос расквасил. Свинья джиннья! Всех вас — в вулкан, чтоб спеклись там, ненавижу ваше племя, о, почему судьба взвалила на мои плечи эту непосильную ношу, почему я вынужден ежечасно руководить могучей империей, править тысячами подданных, отдавать приказы, выслушивать лесть лизоблюдов, за что мне это наказание в виде огромного дворца, золота, шелков, всей этой роскоши и прекрасных дев с опахалами…
— Эль Карани, не забывай, империей правлю я… — тонким голоском произнес Оттоман, повиснув перед решеткой и разглядывая узников.
— О, я ни на мгновение не забываю про это, ваша солнцеликость! Презренный слуга ваш лишь хочет указать на то, что вы вашей сияющей сущностью озаряете бесконечные просторы империи, самим своим существованием поддерживаете в ней порядок и процветание, гнилостному же червю, чьей недостойной речи вы вынуждены сейчас внимать, пришлось взвалить на себя выполнение всяких мелких, хоть и бесчисленных обязанностей, так сказать, всяких частных делишек, не стоящих внимания вашего луноподобия… — Говоря все это, Визирь ключом, висящим и вправду на большом железном кольце, отпер решетку напротив, ногой впихнул внутрь дрыхнущего Мустафу, закрыл решетку и повернул ключ.
Затем оба поглядели на узников.
— Так ведь теперь уже Помпончик это… озаряет своей сущностью империю, — сказала Анита. — Он ведь теперь солнцеподбный, а не ты?
Красное заплывшее лицо падишаха и узкое серое личико эль Карани обратились друг к другу, после чего оба расхохотались — Оттоман радостно захихикал, помахивая ручками, а старик засмеялся сухим, как песок пустыни, неприятным голосом.
— Эх, дева… — снисходительно произнес Великий Визирь, отсмеявшись. — Ничего-то ты не понимаешь… Да и что с вас, дев, возьмешь, кроме… А? — Он игриво пнул острым локотком в мягкий бок падишаха, но тот, содрогающийся от смеха, как воздушный шар в бурю, даже не заметил этого. — Луноподобный Помпончик, без сомнения, падишах…