Эротические страницы из жизни Фролова
Шрифт:
– Витенька…
Он, наконец, отстранился, привстал перед ней на колени, запрокинул голову и глубоко вдохнул полными легкими.
Он не стал извиняться и раскаиваться.
Бережно выпрямил ее ноги, чтобы они отдохнули.
Он не знал, сколько времени он держал ее в одном и том же положении… знал только, что долго… очень долго.
Аккуратно соединил пальцами ее губы, так и оставшиеся разинутыми. Уложил внутрь набухшие и покрасневшие лепестки. Разгладил взъерошенные волосы на лобке. Нагнулся и нежно поцеловал приведенное в порядок сокровище.
И так и остался стоять на коленях, все еще в плавках, хотя знал, что скоро их снимет… потому, что она уже разрешила… потому, что плавки выпятились до грубого неприличия уже давно и сдержать
Только сначала пусть отдохнут ее ноги… Она уже не девочка, их мама… Она устает…
– Ляг на бок, мама… отдохни немного…
Она послушно повернулась на бок, лицом к стене и он помог ей переложить сомлевшие ноги…
А сам лег рядом со спины, совсем не стесняясь упершегося ей между ягодиц напряженного своего жеребца. Обнял и поцеловал в шею.
Минут десять они не проронили ни слова… будто каждый остался сам по себе. Потом прошептал у нее над ухом:
– Я хочу тебя…
Она ответила еле ощутимым пожатием лежащей у нее на груди его ладони.
Вот почему на самом деле он остановился, - понял он, - ему хотелось почувствовать ее согласие, снова хотелось увидеть начало, чтобы не в пылу одуряющей страсти, не в минуту потери контроля над собой, а вот так, из обоюдного как бы покоя…
Он отстранился и только слегка тронул ладонью за плечо, предлагая повернуться на спину. Она сразу же так и сделала.
Они оба уже пришли в себя. Оба хорошо помнили, кто они на самом деле друг другу. Они оба хорошо понимали, что происходит. Вот чего он хотел… Чтобы она смотрела ему в глаза…
Жеребец выскочил на свободу как ванька-встанька, когда он стягивал плавки. Она улыбнулась. В ее улыбке он прочитал: да, мне очень приятно, я не боюсь, наоборот, я благодарна ему, что он такой из-за меня.
Он снова присел меж ее раздвинутых бедер. И она снова закинула руки за голову. Но теперь смотрела прямо ему в глаза. А он водил взглядом от ее глаз по всему ее телу, все еще не касаясь его.
Она медленно стала поднимать согнутые в коленях ноги, взглядом будто говоря: смотри, выбирай, как тебе нравится. И он смотрел. Они поднимались все выше и выше… и он снова подложил под ягодицы подушку, чтобы ей было легче отводить их все дальше к плечам.
В ее взгляде появились озорные огоньки: смотри, мол, вот как я умею, не хуже, чем наша Ирка…
Их Ирка оставалась рядом… хотя была далеко от них… в чужих объятиях.
Помогая себе руками, она дотянула колени до самых плеч, так, что слегка раскинутые груди примостились у нее под коленками.
Он и не подозревал, что она тоже такая гибкая…
Теперь она высоко выпятилась к нему своей прекрасно-бесстыжей промежностью, и он подсел бедрами под ягодицы, чтобы они не оставались на весу. Они смотрели друг другу в глаза, лишь на некоторые секунды переводя взгляды на ее высоко выставленное лоно. Когда он приложился к нему губами, она смотрела… Ей было все видно, - как он разводит языком ее сомкнутые губы… как теребит выступившие из-под них и все более набухающие нимфы, как берет в рот складку над ямкой губ… втягивая ее глубоко вместе с волосинками… как то и дело поднимает глаза, чтобы встретиться с ее взглядом… Как водит потом пальцами по губам, оттягивает крылышки нимф в стороны и разглядывает все более увлажняющийся вход в ее покои… И все это она позволяет ему так же безропотно, как Иринка… и так же игриво-стыдливо хихикает в ответ на лоскотные касания другого отверстия, совсем не любовного предназначения, но такого же аккуратного и ухоженного… и не делает ни единого недовольного движения в ответ на широкое разведение ягодиц - смотри и трогай все, что там расположено…
Он снова ласкал и ласкал ее, она дышала все глубже и чаще, то и дело вздрагивала и трепетала, пока не прошептала на выдохе самого глубокого вдоха:
– Все, милый… все… не могу больше… заходи… родной ты мой… заходи…
И развела бедра так, как считала лучшим для него… и приподняла голову, чтобы он понял, что она хочет увидеть
Только тогда она отбросила голову и издала протяжный грудной стон, зачем-то сдерживаемый ею и затихший у нее в груди, так и не вырвавшись через полуоткрытый рот…
Он опустился на нее, прикрыл ее рот своим и медленно выдохнул все, что было в легких, не чувствуя препятствия, потому что она вдохнула его выдох в себя, точно так, как это делает Иринка, а затем выдохнула в него и он вдохнул в себя ее выдох… и так несколько раз… после чего резко напряг свой могучий отросток до максимально возможной степени, вдавив его в еще не растянутую стенку влагалища так, что она сладко вскрикнула… и они начали встречные движения, такие точные и синхронные, будто их слившиеся воедино органы наслаждения бесконечно давно знали друг друга…
И обоим было нестерпимо сладко от этого скользящего касания плоти, от пробегавших по их телам волн судорожного трепета, переливавшихся из одного в другое, и потом обратно… и так все время… все их время, одно и то же на двоих… потому, что ощущение пространства куда-то вдруг улетучилось… потом вдруг вернулось, но совсем другим, совсем не таким, как раньше… и ему вдруг причудилась там, внутри у нее, маленькая-маленькая Иринка, с удивлением и любопытством глядящая на то приближающийся, то удаляющийся конус живой плоти, и с каждым толчком она все увеличивалась и взрослела, и вдруг у нее тоже расставились ножки, а между ними тонкая щелочка, гладкая, без волос, с двумя ямками, верхней и нижней, а на следующем толчке появились светлые, кучерявые волосики и она все ближе придвигалась к нему, пока он не коснулся ее щелки, а потом не вошел в нее головкой, а потом она обхватила его целиком, втянув его в себя и сжимая влагалищем чуть не до боли, но такой сладкой и желанной… и он уже ощущал под собою и ее, свою любимую Иринку, а в то же время и ее, ее маму, - не то сразу двоих, не то одну в двух телах, не то одно тело с двумя родными ему именами… и осязаемо чувствовал как он скользит во влагалище, мамином и Иринкином одновременно… и ему стало в них теснее… и это было так великолепно приятно и необычно… пока вдруг не почудилась ему внутри Ирины маленькая-маленькая Светланка… которая все увеличивалась и увеличивалась, с удивлением и любопытством разглядывая то удаляющийся, то приближающийся конус, а потом расставившая свои ножки и приближающаяся к нему, чтобы так же подставить свою совсем тонкую щелку и пустить его в себя… и вот она уже коснулась его и он почувствовал, что вот-вот войдет в ее нежное лоно… и он даже затрясся от неожиданности и страха… и невыносимой боли… и резко открыл глаза, и увидел перед собою искаженное ужасом лицо Елены Андреевны, и услышал ее дикий крик:
– Выходи! Выходи немедленно, пожа-а-а-луйста!.. Витенька, родной, выходи-и-и… прошу тебя!
Жестокая боль сковала его корень у самого основания. Но как щемяще желанна и прекрасна была эта боль! Как напряглась и вздулась его плоть там дальше, в ее недрах, как забилась она в никогда не испытываемом ранее наслаждении!
Елена Андреевна все пыталась выскользнуть из-под него, но он не имел сил ее отпустить, еще сильнее вдавил в нее уже давно готовый выстрелить ствол, сжал в своих объятиях так сильно, что она чуть не задохнулась, и выпустил дикую струю, сам каким-то образом почувствовав, с какой великолепной силой ударила она в в задний свод влагалища… а потом еще и еще… еще и еще… пока она под ним вдруг совсем не обмякла…