Ещё один плод познания. Часть 2

Манфиш Алекс

Надо написать Аннет, подумалось ему затем... но это уже там, когда всё уже решится... Она поймёт! Она знает о Ноэми... А маме? Маме нельзя... Ей я напишу, что экстренная командировка... допустим, в Америку, на западное побережье... нет, лучше в Канаду... туда сутки лететь с пересадкой... напишу, что пакет телефонной связи не успел оформить, там на месте всё улажу, тогда и позвоню... Ребятам и Сюзан - то же самое... Господи, вот ведь Аннет говорила мне недавно - "боюсь, как бы тебя не сорвало с якоря и не унесло, не увлекло куда-то, во что-то опасное и бездонное"... Именно так, буквально так... И я ответил, что не хочу никуда уноситься... Но меня - уносит!.. Ибо иначе - нельзя, ибо, увлекаемый туда, куда я сейчас мчусь, я всё же остаюсь собой, а иначе - потерял бы себя... Да, так я ей напишу, она поймёт и примет это!..

Мишель вновь вспомнил тот случай десятилетней с лишним давности, когда он невольно заставил Аннет пережить это ощущение, почувствовать, что он чуть-чуть не был отнят у неё. Он приехал по работе в Париж, оставил машину у станции Порт д"Итали и решил добраться в центр на метро.

И, когда он ждал поезда на пересадочном узле, то внезапно увидел... и услышал, как закричало в ужасе множество голосов, ибо мальчик лет шести - примерно ровесник его старшего сына, Виктора, - только что крутившийся около пожилой бабушки, опрометчиво приблизился к краю перрона... поскользнулся - и, не удержавшись, упал вниз, на рельсы!.. И, упав туда, он, наверное, хорошо понимал, ЧТО ему грозит, потому что его крик прозвучал так же отчаянно, как бабушкин... она металась у края, почти теряя сознание и рискуя рухнуть туда же... Мишелю вспоминалась женщина, довольно молодая, упавшая в обморок... а ещё несколько человек, отшатнувшись, спрятали исказившиеся лица... Вот тогда он, движимый всё тем же "иначе нельзя", сознавая, что грохочущий поезд примчится минуты через полторы-две, а то и быстрее, но оттолкнув... а может быть, не "но", а именно потому-то и оттолкнув от трепетавшего сердца страх, - соскочил туда, к ребёнку, теряющему сознание от беспредельного ужаса, схватил его и быстро "швырнул" - не до нежностей было, - вверх, на перрон... Затем же - затем он сумел, дотянувшись до кромки, вцепиться обеими руками в торчавшую, на его счастье, наклонно - полузубцом, - неисправную плитку... И она послужила ему верой и правдой: он рванулся... нет, в обычных обстоятельствах ему не хватило бы сил на это, но тут, уже улавливая периферическим зрением оскалившийся огнями поезд, он последним, сверхчеловеческим усилием всё-таки сумел подтянуться, выкарабкаться!.. И, лежавшего бессильно, ничком сантиметрах в двадцати от прибывшего состава, его оттащили подальше какие-то парни. Через полминуты он пришёл в себя, тяжело поднялся. Мальчику и бабушке, которая, прижимая его, билась в истерике, оказывали помощь... Мишеля окружила толпа; он сказал дрожащим голосом, но уже достаточно связно - "Дайте мне, ради Бога, отдышаться, посидеть..." Люди расступились, и ему удалось, нырнув за спины спустившихся только что на эскалаторе, удрать - он юркнул в подъехавший поезд, шедший во встречном направлении, и лишь тогда начал продумывать случившееся... И именно тогда остро, да ещё и минут на шесть - обычно это проходило быстрее, - свело ногу. Он не испугался, он знал, что пройдёт, и стал - хорошо, что сидел, мест было достаточно, - привычными движениями массировать над коленом; решил ехать, пока не рассосётся, и пришлось ему вот так домчать почти до конечной - когда отпустит, думал он, выйду и пересяду... Но, растирая себе ногу, он с ужасом осознал, на сколь тончайшем волоске была только что подвешена его жизнь... Ведь если бы схватило несколько минут назад, в шахте, - то всё!.. То никакими силами было бы не выбраться... Но нога - умница, не подвела!..

Тогда, добравшись до нужной станции, Мишель сначала, прежде чем идти по делу, взял в ларьке здоровенную и крепчайшую сигару, потом зашёл в небольшой ресторанчик и попросил бутылку столь же крепкого "каберне совиньон" - конечно, потом опять за руль, но, в конце концов, часа два ещё до этого, так что ладно... Дело у него было несложное, напряжения ума и воли не требовавшее: всего лишь взять у художника и графика, иногда принимавшего заказы от его редакции, пачку проиллюстрированных текстов - и заплатить казённым чеком. По таким делам все время от времени ездили, он - относительно часто, именно ввиду гибкости расписания... И вот он сидел, долго сидел с бутылкой вина и сигарой и не столько думал, сколько эмоционально пропускал случившееся сквозь свою душу... одно сито, потом другое... Да, на тончайшем волоске висела жизнь... а если бы не было плитки, за которую я ухватился? А если бы дёрнуло током там, внизу... ведь там же этот, особо опасный "контактный рельс"?.. Значит, Бог спас? Велел прыгнуть туда, отключил страх - и вслед за этим спас, не дал погибнуть... сил мне добавил, и ноге не дал затечь, когда я наверх рванулся... Благодарю Тебя, добрый Боже, от всей души, горячо и искренне... я молитв не знаю, но прими это благодарение, ведь очень многие именно так, беспорядочно - что промолвится, то и хорошо, - обращаются к Тебе в страхе или в восторге... Аннет знает молитвы, но ни она и никто иной из близких не должны знать об этом...

Но Бог, спасший, вызволивший мальчика его руками из смертоносной шахты, а затем давший и самому ему, Мишелю, тот самый спасительный зубец и силы подтянуться наверх, - этого последнего пожелания не исполнил. Аннет узнала. В тот же день, уже дома, Рамбо хватился своего журналистского удостоверения, стал искать и не нашёл... Не найдя - махнул рукой: наверное, выпало из кармана на рельсы, когда прыгнул... пропало - ерунда, восстановить не так уж хлопотно, это не паспорт... Но ещё через двое суток пропажу вернул младший сержант полиции - привёз прямо домой, часов в семь вечера, когда они вдвоём с Аннет ужинали; и хорошо ещё, что Виктор и Матье - правда, маленькие тогда, - были в тот вечер у дедушки с бабушкой, у его родителей... И Мишель не успел сделать ему знак, чтобы помалкивал о подробностях утери возвращаемого документа. Полицейский сказал прямо при жене: "Когда вы спасли ребёнка, упавшего на рельсы метро, и успели сами выскочить, то поспешили смыться куда-то и не заметили, что у вас вытряхнулась эта карточка..."

Спасибо ещё хоть на том, подумал тогда Мишель, что у сотрудников полиции, первыми обнаруживших это его удостоверение - или получивших от кого-то, кто поднял, - хватило ума и такта не сообщать его имя родителям спасённого им мальчика и той метавшейся на краю перрона бабушке; а то потоки благодарных слёз довели бы его до ручки... Должно быть, поняли - если человек так быстро улетучился, значит, не желает становиться ни под какие прожектора... Сам он, правда, знал - из мелькнувшей газетной заметки о неизвестном спасителе, - что тот мальчуган, оказывается, его тёзка. Маленький шестилетний Мишель, в чём-то повторивший его собственную жизненную стезю, - ибо и сам он когда-то, в том же самом возрасте или чуть помладше, был спасён от гибели, спасён солдатами, чьих имён тоже не знал... Солдатами, не успевшими, увы, спасти Ноэми и её семью...

А Аннет - узнав, - смотрела на него так, что трудно было понять, чего больше было в её глазах - восхищения или испуга... А потом, ночью, обняла его и долго-долго не выпускала, и сказала ему тогда: "Знаешь, Мишель, я вспоминаю тот образ... которым ты поразил меня тогда, в аэропорту... образ этих качелей, что могут внезапно раскрутиться и ударить; качелей, которым ты уподобил и самого себя, и нашу жизнь... Знаешь, мне очень страшно; мне кажется, что тебя именно раскручивает иногда, и ты себя удержать не в состоянии; ты не можешь отказать себе в том, чего очень сильно желаешь..." "Теперь - смогу!
– прервал он её, понимая, что она имеет в виду те два случая неверности, столь ещё недавние - несколько месяцев всего успело пройти...
– Аннет, не надо об этом... больше я никогда не сделаю тебе такого... пожалуйста, ради Бога, поверь!.." "Я верю, - промолвила она, - этому я верю, но не перебивай, дай договорить... так вот, понимаешь, ты же не только в этом... ты себя остановить не сумеешь, если в то или иное мгновение что-то прикажет тебе рискнуть жизнью... вот ведь и в этом случае... ведь тебя же чуть не отняли у меня эти самые качели..." Тут он промолчал, потому что ответить было вроде бы нечего... и нечто вроде ответа дала сама Аннет, продолжив - "И не могу я требовать, чтобы ты обещал больше ничего такого никогда не делать, потому что, удержавшись в подобных обстоятельствах, ты почувствовал бы, что перестал быть собой..."

Да, она сказала тогда именно то, что он подумал теперь, остановившись на насыпи, близ развилки. Повернув сейчас домой, он отказался бы тем самым от самого себя...

Аннет поймёт и примет. Она очень хорошо понимала его. Действительно, он был совершенно чужд аскетизма, он однажды сказал, что Робин Гуд ему гораздо ближе Дон Кихота... вот и обидел её, не воздержавшись от лёгких и мужчину, в принципе, не компрометирующих жизненных приятностей, которые сами ткнулись ему в руки... Но наряду с этим - властно тяготел над ним тот самый долг быть сильной фигурой, быть ферзём - не отступаясь от участи и звания ферзя и перед лицом смертельной опасности. Иначе нельзя... И снова предстал перед ним образ Тетрарха-Избавителя...

В ту ночь несколько раз повторила - "Ты чуть не был отнят у меня..!.." А он отвечал ей, что ведь вся жизнь - это сплошное "чуть"... И вспоминал Фернандеса, выиграв у которого, он, Мишель, не спас бы Жюля... и ещё о многом подобном вспоминал тогда... Он такие случаи "коллекционировал" в своей памяти. Некий профессионал большого тенниса, проиграв матч на очередном турнире, расстроился и отменил авиарейс... а тот самолёт, на котором он должен был лететь, - разбился!.. И, значит, стоило мячику полететь пару раз иначе, он был бы там!.. И позвонил ли он, узнав об этом, своему противнику, чтобы сказать - ты спас мне жизнь?.. А кто-то погиб во взорванном автобусе... а если бы ему забыли положить булочку, то, может быть, вышел бы он на предыдущей остановке, где была закусочная...

Тогда Мишель добавил ей, своей Аннет, что надо свыкнуться с этим самым "чуть"... Но сказать-то было легко, а на деле они не свыклись - ни она, ни он сам. Именно у него развилась под влиянием этого случая в метро устойчивая "фобия" - и до сих пор ещё не сошла на нет. Когда им случается пользоваться метрополитеном - в Париже или, изредка, ещё где-то, - он встаёт в ожидании поезда всегда по возможности дальше от кромки... и окружающим, наверное, странно было слышать, как до болезненности нервно кричал, бывало, на своих детей - чтобы не приближались к краю, - этот совсем не слабый и далеко не болезненного облика человек...

Да, сколь бы тяжек ни был этот удар для Аннет, она поймёт и примет... Больше никто не должен знать; детали можно будет продумать позже, а сначала я проинструктирую Аннет, чтобы сказала маме и ребятам о командировке... Она, проснувшись ночью или рано утром, схватится за телефон, увидит моё сообщение, в котором я напишу, чтобы открыла электронную почту; откроет, прочтёт письмо... конечно, вызовет сразу такси и помчит в больницу. Но пусть она тогда оставит Матье записку, что, дескать, якобы та самая командировка у меня, и вылет экстренный, утренний, и она якобы собрала мне чемодан и повезла его, а из редакции мы вместе на машине в аэропорт... И ему, и Виктору, когда позвонит, тоже чтобы сказала, что телефонная связь со мной будет возможна не раньше, чем через сутки с лишним; а там уж мы подумаем, что делать, - может, я приду в себя и смогу с ними со всеми поговорить... Но я напишу Аннет только пройдя уже все проверки, только если окажется, что можно... что я подхожу... мало ли имеется параметров пригодности... а что, если и девочка эта не подойдёт почему-либо?.. Антуан ведь сказал, что говорил с врачом предыдущий раз, когда она обследовалась, так что тоже ещё не ясно... но если ни я, ни она, то ребёнок обречён!.. А могу ли я не подойти? Мне за сорок, и я злостный курильшик; но курение, кажется, на это не влияет, и вообще-то у меня же очень здоровый организм; а возраст - тут выбирать не приходится, да и качественной разницы нет, за сорок или только одиннадцать, если пересаживать надо такой малышке...