Ещё один плод познания. Часть 2
Шрифт:
– Спасибо, у меня свои.
– Рамбо затянулся своим "Парламентом"... интересно, подумал он, сколько сигарет я успею выкурить до того, как...
– Доктор, я действительно боюсь, но мне в моей жизни уже не раз и не два случалось бояться. Я знаю, что такое риск. И что такое смерть, - тоже знаю, насколько это доступно живому человеку. Мне приходилось в том числе и в атаку ходить; не буду детализировать, на кого и где, но это правда... И боевое ранение у меня тоже есть - в ногу, с почками это не связано... И вот, вспоминая любой из тех случаев, когда рисковал жизнью, я уверен, что проклял бы себя скорее если бы дрогнул и отступил. Так что, с вашего позволения, проедем эту тему. Считайте, что у меня нет выбора.
–
– неожиданно спросил врач.
– Нечто не отвлечённо-нравственное, а личное, побуждающее вас пойти на это?
– Есть, - быстро сказал Мишель.
– Знаете, доктор, я очень рад, что вы именно так строите разговор; вы мне очень симпатичны, и, вернувшись в нормальное состояние, - на что очень надеюсь, - я, если вы захотите, расскажу вам то, что мало кому открываю. Но не сейчас. Сейчас надо, наверное, к делу...
– Что ж - к делу, - повторил завотделением чуть задумчиво.
– Да, господин Рамбо, психологическая подготовка вам не понадобится, тут я за вас спокоен. Вам надо будет заполнить анкету, подписать согласие...
– И - извините, что перебиваю, - написать жене на электронную почту. Вы мне скажете, как здесь подключиться к интернету, ноутбук у меня с собой.
– Да, конечно, - ответил врач.
– Не стану спрашивать вас, взвесили ли вы, чем это явится для ваших близких, - уверен, что вы это всё обдумали... Так вот, потом вы пройдёте проверки и минимальные разъяснения - на большее времени нет, - и, если будете найдены пригодным для донорства, хирург, который вот-вот приедет, чтобы всё подготовить, начнёт операцию. А пересадку Элизе буду делать я. Но письмо своё не посылайте до обследования; что если вас "забракуют"?
– Само собой - я его только напишу и сохраню, а отправлю только получив о'кей... Без двадцати час... а сколько времени займут эти проверки?
– спросил Мишель.
– В нашей сверхэкстренной ситуации полтора-два часа. Задержек быть не должно, здесь есть дежурный персонал на любые случаи... Ладно, идёмте в кабинет, я вам дам бланк, и... вы ваш пароль на сайте больничной кассы помните? Это чтобы можно было открыть ваши медицинские данные.
– Не помню, - он озадаченно развёл руками.
– Да его у меня и нет вроде бы... не удосужился зарегистрироваться - за ненадобностью, так сказать...
– Ну, тогда вы подпишете мне рассекречивание.
– И ещё настоятельная просьба, - медленно проговорил Мишель.
– Подождите пару минут, я хочу ещё сигарету выкурить, следующей долго предстоит ждать...
– Не совсем так - после обследования у вас ещё будет промежуток времени, - усмехнулся доктор.
– Но, конечно, курите. Так в чём ваша просьба?
– Если точно, две просьбы, хотя одна отчасти связана с другой, - поправил себя Рамбо.
– И я это оговорю в анкете... там ведь есть, уж наверное, графа "примечания"... Во-первых, о том, что я подверг себя этой операции, не должна знать ни одна живая душа, кроме медперсонала, моей жены... Аннет... и сестры, которой она уже сама расскажет. Жене я напишу правду, она, разумеется, приедет сюда; для детей же и для мамы я продумал легенду об экстренной журналистской командировке на другой континент, - из-за которой в течение суток-полутора со мной не будет связи. Больше никто не должен знать ни конкретно обо мне, ни вообще о том, что нашёлся живой донор. Сюда приедет часам, наверное, к четырём мой сотрудник из редакции, тот самый, от которого я узнал всю эту историю... пожалуйста, скажите ему только о том, что найдено иное решение, нежели донорство девочки-подростка... И всё: пусть думает, что была ещё авария, в которой погиб кто-то, и его орган... Что хочет пусть думает...
– Уж извини, Антуан, подумалось ему, перебьёшься тем, что у тебя уже есть...
– Просто скажите, что информация об этом засекречена...
– Но постойте, - возразил врач, - как же вы предлагаете это скрыть? Он ведь не только со мной, он ещё со многими тут будет пытаться говорить, наверное: с медсёстрами, рентгенологом, ну, и так далее... Имя-то ваше никто из них не разгласит, это врачебная тайна, тут можете быть спокойны. Но что касается факта живого донорства... я и сам ещё не знаю ни сколько людей, ни кто именно будет принимать участие в подготовительных процедурах, да и в самой операции. А тем более - в последующей трансплантации ребёнку; те, кто будет её готовить и проводить, тоже будут в курсе характеристик органа... в смысле - что от здорового мужчины в зрелом возрасте... Так что при всём желании...
– Дело в том, доктор, что этот журналист ни на одно из отделений не пойдёт.
– Мишель рассказал о том, как Буссель сцепился с отцом той одиннадцатилетней девочки.
– Зная обстоятельства, он понимает, что не должен светиться там, чтобы их не травмировать ещё больше. Я с ним хорошо знаком, он нормальный, деликатный парень... Он попросит встречи с кем-то одним, и это, скорее всего, будете вы; а если и нет, то конкретного человека вы же сможете проинструктировать...
– Ладно, допустим; а если приедут репортёры из других газет?
– Не приедут. В той больнице, в N..., ни одного журналиста, кроме него, не было. Об аварии и спасении ребёнка будут перепечатывать с его очерка. Он и сам только потому решил в реанимацию наведаться, что людей там, на месте, расспросил... Понятно, что обо мне кто-то кому-то расскажет, но все эти отголоски разойдутся по их личным знакомым и, вероятно, не далее...
Завотделением тоже закурил, пока суд да дело, ещё раз.
– Хорошо, - кивнул он, - я, как бы ни было, сделаю всё возможное, чтобы максимально засекретить ваше донорство. Но, видите ли... сюда, так или иначе, приедут те люди - пара, спасшая маленькую Элизу, и их дочка, девочка, предложившая пожертвовать свою почку. Даже узнав, что её донорство уже не нужно, они приедут. Главврач детской реанимации в N... рассказал, что Элиза, когда приходит в сознание, кричит "мама!.." и успокаивается лишь когда та женщина к ней прикасается, гладит её ручку... Они будут здесь при ребёнке... что там будет дальше, предполагать не берусь, но они здесь появятся в любом случае. Причём на хирургическом же отделении, поскольку и пересадку будут делать тоже здесь... И будут, я думаю, расспрашивать - чей орган.
Мишель взмахнул руками очень взволнованно.
– Вот вы сами и перешли к главному! Тут два момента. Скрыть от них - это куда проще, чем от прессы: они-то ведь не станут бегать по отделениям, в рентгенологию соваться или там ещё куда-то... Того, что этот мой сотрудник не сделает из этических соображений, они не сделают потому что для этого репортёрские навыки нужны... ну, или, может быть, следовательские, - усмехнувшись, добавил он.
– С этими людьми вы управитесь очень легко: вы, будучи заведующим, имеете полное право посадить их в коридорчик и не подпускать к палате, чтобы не мешали, - когда будет можно, вас, дескать, позовут в послеоперационную, а пока будем выходить и сообщать периодически... И тех считанных людей, с которыми им доведётся перемолвиться, вы предупредите - ни о чём, кроме состояния ребёнка, ни полслова. Это же в вашей власти!..
Рамбо с неким самолюбивым удовлетворением подумал, что обладает незаурядным даром убеждения, поскольку этот опытнейший и высокопоставленный врач, видимо, примет его "стратегические установки". Доктор опять кивнул несколько раз, одновременно думая о чём-то ещё. Потом сказал:
– Впрочем, я, наверное, просто постараюсь, чтобы они вообще здесь не появлялись, а оставались в реанимационном отделении. Я подумаю, как бы это организовать... А сейчас, когда вы будете заполнять бланк, я дам звонок в N..., сообщу, что ситуация несколько изменилась...