Ещё один плод познания. Часть 2
Шрифт:
Да, десять лет назад, узнав ненароком - он не хотел этого, - о его поступке в метро, она сказала, что боится этих самых "качелей"!.. Он обещал ей твёрдо - и блюдёт это, - больше никогда не нарушать верности; но "качели" - Аннет понимала тогда, понимает и теперь, - остались; осталась возможность чего-то, что возьмёт и повлечёт куда-то; и вот - сейчас это именно так!..
Нет выбора! Тем более, что он чувствовал: вся эта цепочка обстоятельств - начиная с его брошенных Бусселю слов о "скучающей девушке" и кончая тем, что Антуан ввалился к нему несколько часов назад, чтобы стрельнуть сигарет, - выстроилась как будто нарочно для того, чтобы поставить его, Мишеля, на некий словно бы уступ-утёс, откуда нельзя не прыгнуть в море. Ибо иного пути с этого уступа нет, пологий отход заказан
Он ловил себя на желании - скорей бы! Скорей бы всё уже решилось. У него очень здоровый организм, вряд ли он не будет сочтён годным для донорства; так пусть же, наконец, будет уже наркоз, и уйдёт сознание, чтобы вернуться уже когда Аннет будет знать - и, наверное, уже будет тогда рядом. И уже надо будет восстанавливаться - да, только это! И впереди будет заживление, и возврат к полноценной жизни!.. Иначе нет смысла пробуждаться, подумал он... Да нет, чепуха... доктор сказал, что человек в хоккей играл без почки, а они же там не только на коньках мчатся, у них же там сплошные травмы, и защитное снаряжение специальное, они же там под шайбу всё время прыгают, чтобы ворота заслонить; а если так, то, значит, для меня с моим настольным теннисом это... я это тем более ощущать не буду... А на Эверест я и так не полез бы, и в бой мне больше нельзя... так что будет та же самая жизнь, что и раньше!..
Да, будет, дай-то Бог, та же самая жизнь: солдатика, получившего рубец, вернут на полку или, скажем, в игрушечную крепость. Это уже не совсем новый солдатик, ему больше не надо ходить в атаку, но для ночной стражи, скажем, он ещё подойдёт...
Мишель помнил - и сам не знал, жалеет ли, - что почти не играл в детстве в солдатиков, что перестал в них играть после гибели Ноэми. Ведь накануне той страшной ночи он хотел принести ей пластмассовых рыцарей, чтобы расставить на стенах построенного ими города; и больно было ему потом смотреть на эти фигурки, и не было желания ни прикасаться к ним, ни чтобы дарили нечто похожее... Сыновьям он, правда, покупал когда-то по их просьбам целые наборы, но и с ними практически не играл в человечков с мечами, луками и боевыми топорами или с выставленными наискосок-наперевес автоматами. Ему казалось неинтересным создавать миры, населённые теми, кто - даже если в воображении прокручивать некие драматичные истории из их жизни и диалоги между ними, - никогда не сможет ничего сказать самому сценаристу. И ещё - становилось не по себе: а что, если бы эти человечки внезапно всё-таки взяли и ожили? Вот тогда - что услышал бы от них творец их игрушечной ойкумены? Творец, швырнувший их всех в эти сражения, сумятицы, опасности..? А может быть, они крикнули бы ему ненавидящими, проклинающими голосами: "Ты, затевая свою игру, не подумал о том, что мы можем оказаться живыми, что нам может быть больно!.."
Другое дело - литературные герои. С ними создатели эпопей всё время переговариваются, и настоящий писатель - так думалось Мишелю, - получает некое таинственное согласие от творимых им образов на то, чтобы повести их тою или иной стезёй. Сейчас он понимал, почему так долго не получались у него сюжетные вещи: едва ли не главная причина в том, что не было уверенности, насколько "присущи" были мыслившимся ему когда-то героям поступки, которые он примерял к ним. Но в "Сказании об Избавителе" всё уложилось: ни Тетрарх, ни его близкие - если когда-нибудь, в иных измерениях, допустим, выпало бы встретиться с ними, - не оспорили бы написанного им. Он чутко прислушивался к ритму жизни своих образов. Вот, например, по первоначальному замыслу жена Тетрарха не была с Исцелительницами, она умерла незадолго до мужа; Аннет права, он, автор, "умертвил" её для того, чтобы Тетрарх-Избавитель не должен был покидать её, уже немолодую, отправляясь на Остров, навстречу своей гибели... Но она "попросилась" в дома больных; прежде чем склониться перед своим возлюбленным господином, моля не запрещать ей разделить подвиг дочерей, она "сказала" самому Мишелю: "Почему ты так поступаешь со мной? Разве я не жена Избавителя, разве мне пристало стоять в стороне от спасающего деяния?" И он подчинился её словам...
А к нам - прислушиваются? Тот, Кто сотворил нас, - улавливает ли он, старается ли уловить, чего мы жаждем и чего отвращаемся... не только ради интереса, но и чтобы, внемля нам, поступать с нами согласно движениям наших душ?.. Получим ли мы когда-нибудь ответ на это?..
Но сейчас не получалось думать об этом. Думалось о близких. Перед операцией надо послать заготовленное письмо Аннет. И SMS. И тогда - всё! Тогда оставить телефон вместе с ноутбуком на хранение. Потому что если она в оставшийся промежуток времени успеет позвонить... у меня может не хватить силы воли, я могу ответить... но нельзя! Я должен сдать телефон, прервать связь...
И, наконец, все проверки закончились. И он услышал: "Да, вы можете быть донором". Рядом со сказавшей это медсестрой стоял врач с бородкой под капитана.
– Сколько у меня ещё времени?
– спросил он.
– Минут двадцать до начала анестезии. Кофе вам... да и вообще пить ничего больше нельзя, но можете выйти покурить.
– Тогда вот что, доктор. Я прямо сейчас пошлю жене письмо - оно написано, только открыть ноутбук и вставить флеш-накопитель... И отправлю телефонное сообщение, чтобы открыла почту. Сделав это, я выключу телефон. И очень прошу: если она будет звонить сюда, на отделение до момента, когда я лягу, - скажите ей, что... уже началось!.. Пусть не знает, что со мной была бы ещё возможна связь... Вы обещаете мне пойти на эту... неправду? Мне это очень важно.
– Обещаю, - ответил врач.
– Я понимаю вас, господин Рамбо. Об этом можете не беспокоиться. И, предваряя вторую вашу просьбу: вы ведь не хотите, чтобы о вашем донорстве знали... Так вот, когда приедет ТА семья, - я всё продумал, - я сумею деликатно сплавить их, чтобы они не сидели здесь, на отделении хирургии, - чтобы не заподозрили, что делается донорская операция... И чтобы не встретились с вашей женой...
Мишель с благодарностью пожал ему руку.
– Доктор, вы действительно предвосхитили... я и об этом последнем хотел вас просить... И вот ещё что... Вы, наверное, позвоните сейчас туда, в ту больницу, и скажете, что не нужно той девочке ложиться... что имеется почка нужной группы?..
– Нет. Сейчас я позвоню и скажу коллеге Леже - заведующему детской реанимацией, - что они могут выезжать. Но с этим "не нужно" торопиться нельзя. Сейчас пол-третьего; через двадцать минут - подготовительные процедуры, через сорок - начало вашей операции. Она будет начата часа за полтора-два до трансплантации, это допустимый разрыв по времени. Значит, так... начало донорской операции - приблизительно в три десять. Они выедут...
– врач помедлил, прикидывая, - надо транспортировать ребёнка, это займёт время... они выедут около трёх. К четырём будут здесь, но сначала в детской реанимации, оттуда девочку... в смысле, Элизу... возьмут сюда, на хирургическое... Сейчас, подождите...
Доктор опять задумался где-то на четверть минуты.
– Да, пожалуй, - кивнув скорее сам себе, чем Мишелю Рамбо, произнёс он затем, - пожалуй, если ваша операция пойдёт нормально, к этому моменту... ну, или совсем чуточку позже... орган будет получен. И только тогда можно будет удостовериться на сто процентов в его пригодности: рентген даёт лишь вероятность, хотя и очень высокую... Это один из самых "критических" аспектов донорства. Я не сказал вам этого заранее, поскольку был уверен, что вы и так понимаете...
Он сделал паузу, ожидая, что Мишель захочет что-то сказать...
– Отлично понимаю, - откликнулся тот.
– Бывают "злые шутки судьбы", и моя... инициатива, - он не хотел говорить "жертва", - может оказаться напрасной... Что ж, кто не рискует, тот не живёт. Продолжайте.
– Я рад, что вы спокойно принимаете это, - сказал врач.
– Надеюсь, что в вашем случае подобная шутка не случится. Причин для неё не просматривается: вы действительно на редкость здоровый человек... Но сообщить эту весть ИМ - той одиннадцатилетней девочке и её родителям, - можно будет лишь когда вероятность превратится в достоверность...