Эскадрильи летят за горизонт
Шрифт:
На следующий день к нам заглянул командующий генерал-лейтенант авиации Хрюкин, проводивший инспекторский облет фронтовых аэродромов истребителей и штурмовиков.
Меня предупредили, что генерал зайдет к нам в общежитие. Собрались в небольшом помещении. Тимофей Тимофеевич Хрюкин пришел в сопровождении командования полка. Я доложил по всей форме.
— Что вас так мало? — удивился командующий.
Ему объяснили, что половина летного состава находится в командировке. Генерал внимательно оглядел все и остался доволен. Потом подозвал Ивана Вишневского, открыл планшет и достал плоский пакет.
— Присваиваю тебе за примерную службу звание «младший лейтенант». Вот погоны. Носи на здоровье и служи до генерала...
Изложив перед личным составом ближайшие задачи, командующий стал прощаться. А нам с командиром полка и замполитом сказал:
— Вам, товарищи, необходимо продумать вопрос о ночном патрулировании отдельных объектов. Летчики у вас опытные и с этой работой справятся.
Мы с пониманием восприняли необычное задание.
— А главное сейчас — подготовить материальную часть и людей к прорыву обороны на Молочной...
Перед войсками Южного фронта, в состав которого входила теперь наша дивизия, от Запорожья до Азовского моря оборонялись части 6-й немецкой армии. Враг придавал особое значение своему рубежу на реке Молочной, который прикрывая низовье Днепра и подступы к Крыму с севера. [129]
Наш полк, помогавший наземным войскам в полосе своего фронта, привлекался также для действий по запорожскому плацдарму врага, где вели наступление армии Юго-Западного фронта. В одну из ночей мы бомбили укрепления врага в районе Мелитополя и вели разведку на Крымском полуострове от Перекопа до Севастополя. Наши экипажи разрушали переправы возле Никополя и Запорожья. И здесь, как всюду, шарили в небе зенитные прожекторы, густо рвались снаряды, хищно тянулись ввысь тяжелые трассы «эрликонов».
Лучи прожекторов захватили наш самолет. Я не маневрировал, так как уже шел курсом на цель, а внизу рвались бомбы.
— Одна попала в переправу, — сообщил Усачев. — Это сработал экипаж Сиволдаева.
Метров на двести ниже висели светящие авиабомбы. Переправу было видно как днем, особенно место разлома ее настила.
— Клади наши бомбы рядом! — кричу Усачеву.
И он отлично выполнил команду...
Затем мы несколько ночей бомбили переправы, чтобы не дать противнику восстановить их и ускользнуть на правый берег Днепра.
14 октября войска Юго-Западного фронта (позднее 3-й Украинский) освободили Запорожье, а командование нашего Южного фронта (позднее 4-й Украинский) выдвинуло 8-ю воздушную армию к Днепру на участок от Горностаевки до побережья Черного моря. Только у Никополя, южнее Запорожья и севернее Горностаевки, оставался укрепленный район противника.
Мне не раз приходилось летать над этим районом днем и ночью, в одиночку и с группой. Противник хорошо подготовил свою оборону в инженерном отношении, прочно связал между собой все опорные пункты. Как только самолет пересекал линию фронта, его встречал плотный огонь зениток: гитлеровцы очень боялись, что воздушное фотографирование вскроет систему их обороны. Но мы все равно снимали этот район вдоль и поперек. А наши самолеты каким-то чудом вырывались из пекла, хотя на крыльях и фюзеляжах каждый раз зияли многочисленные пробоины. И не случайно летчики, встречаясь дома, удивленно спрашивали друг друга: «Как, ты еще жив?..»
Только в начале февраля 1944 года войскам 4-го Украинского фронта во взаимодействии с войсками 3-го Украинского фронта удалось разгромить никопольскую группировку [130] врага — его последний оплот на левом берегу Днепра. Но это было потом, а пока, в конце декабря 1943 года, мне передали из штаба полка: «Тебя вызывают на конференцию. Сбор в поселке Аскания-Нова!»
На юге стояла распутица, из-за которой все, что двигалось по земле, увязало и тонуло в грязи. Взлететь можно было лишь во время заморозков: тогда земля амортизировала на разбеге, похрустывая ледком под колесами.
Дождавшись подходящей погоды, мы с летчиком Ивакиным вылетели утром на По-2 к месту сбора мастеров воздушного боя, штурмовок и бомбовых ударов. Поселок находился всего в двадцати — тридцати километрах от никопольского плацдарма. Мы сели в поле. Ивакин отправился домой на По-2, я зашагал к сильно разрушенному поселку. Когда подошел вплотную, убедился, что умелые руки саперов и солдат уже подправили некоторые дома. В Аскании-Нова сновали грузовики, солдаты переносили штабные ящики, прокладывали телефонную линию, расчищали улицы. Пройдя длинный коридор уже приведенного в порядок кирпичного здания, я попал в небольшой круглый зал, в котором стояли цветы в кадках. Там за небольшим столом сидел молоденький лейтенант и перелистывал бумаги. Он строго спросил, что мне нужно. Я протянул телеграмму. Прочитав ее, лейтенант стал искать мою фамилию в списке приглашенных. Тут-то и выяснилось, что здесь, в Аскапии-Нова, собирались только истребители.
Поскольку мне никто не предложил остаться, я вышел из здания и решил добраться до ближайшего населенного пункта. В вечерних сумерках приблизился к разрушенному селу и сразу услышал окрик: «Стой! Кто идет?» Передо мной выросли три фигуры в маскхалатах. Старший, подсвечивая фонариком, просмотрел предъявленную мной телеграмму.
— Здесь поблизости никаких аэродромов нет, а метров за пятьсот отсюда проходит передний край. Сейчас наша машина пойдет в Асканию-Нова. Вас подвезут туда.
Войдя в знакомый дом, я почувствовал себя как в раю.
Там не было уже никого, кроме старшего лейтенанта, который оказался шеф-пилотом командующего нашей воздушной армией. Рассказал ему о своих мытарствах. Конференция, как выяснилось, проводилась действительно здесь и уже закончилась. Все летчики находились в столовой.
Я целый день ничего не ел, но в столовую не пошел, уж больно неказистым был мой вид. Мы еще сидели и разговаривали с шеф-пилотом, когда в помещение ввалились веселой шумной гурьбой истребители. На конференцию собрались [131] самые прославленные летчики. На новеньких, отутюженных гимнастерках блестели Звезды Героев, ордена и медали. Я узнал братьев Глинка, Покрышкина, Лавриненкова, Амет-Хан Султана, Алелюхина, Речкалова, Борисова. Многих видел впервые, но фамилии слышал не раз. Только решил лечь спать, как в комнату вошел встревоженный майор.
— Я комендант, — представился он. — Рад, что разыскал вас. Так и доложу командующему.
Утром меня вызвал генерал Хрюкин. Он с улыбкой выслушал мой рассказ о невольных скитаниях и объяснил, что конференция закончилась, но сегодня он будет вручать награды летчикам, в том числе и мне.
Счастливый, с двумя Золотыми Звездами на гимнастерке, возвращался я домой. Но, увидев своих ребят, сник: они сообщили о гибели командира 2-й эскадрильи капитана Л. И. Волика.
* * *