Если бы я не был русским
Шрифт:
— Представляешь, — нередко начинала разговор мать, — Сидорова, твоя ровесница, за генерала замуж вышла, а кобыла Трещенко, с которой ты в институте училась, за директора универмага.
Но дочь, к несчастью, уродилась не в мать. Не целеустремлённая, не предприимчивая, не желающая руководящих постов для себя или для своего мужа и с целой коллекцией прочих ненужных «не». Серафиму на всё её семейство плевать было с Эйфелевой башни, ведь несмотря на множество «не», образующих туманную конфигурацию Лины, она его любила? Любила ли? Внезапно стукнула дверь в передней, и в комнату вошёл никем не жданный муж, или тот, кто выдавал себя за него.
Мне
Если любознательный читатель ждёт, что я введу его в мир опасного, но увлекательнейшего адюльтера, то он порядком ошибётся. Правда, адюльтер уже существует, но разве это тот старый добрый адюльтер, где всё, как положено: хитроумный любовник, хитроумные жёны и мужья, скандальные разоблачения, фантастическая ловкость главного героя и его нечеловеческое присутствие духа. В конце, как положено, трагедия или счастливый конец. Эхма, и рад бы, друзья, по Армагеддону, да времена не те, как сами изволите чувствовать. Армагеддонные времена. Герой вовсе не хитроумен, и выдержки никакой. Женщины тоже хороши. Что дадут, то и берут, а эта Лина, по-моему, просто стерва, ну если не стерва, то всё равно не возлюбленная, а — фрукт. Как все они теперь, одного имеют, а другого мужика на всяк случай подыскивают.
Впрочем, насчёт Лины — это мои личные предположения, а главный манипулятор её Серафим, так что прошу пардону. Но и Серафим мне последнее время не очень нравится. Ходит, как опоенный, а что ему нужно, сам не знает. Подумаю, подумаю да и введу другого парня покрепче насчет баб, а этого Серафима сделаю придурочным редактором сельскохозяйственного журнала «Агро-но-мистика» да заставлю его купить автомобиль, обзавестись собакой и двумя детьми. Узнает тогда кузькину мать. Но чу…
Вошедший человек не имел права быть мужем моей возлюбленной, и хотя он выглядел достаточно благородно, как человек долгое время не получавший кулаком по лицу, он оскорблял меня своей равнозначностью со мной под общим знаменателем — Линой.
Лицо он имел довольно умное с цепляющимися за всё глазами, с явно выраженной печатью трусливого деспотизма. Это было ужасно. Я и не подозревал, что у Лины есть повелитель, да ещё такой. Повелитель — задрот. Но задрот был страшно вежлив и словно бы рад сколотившейся компании, он даже предложил мне разрешить ему сбегать в магазин, пока не кончилась виденная им «тут неподалёку» водка, а заодно и «закусончик» прихватить. Я стал отказываться, но Лина болезненно закашлялась, и он исчез, а я остался для того, чтобы не раздумывая повлечь её к дивану, расстегнуть и сдвинуть самый минимум одежды, как в подъезде, и за 5-10 минут совершить то, на что в иной ситуации уходила вечность.
Мы едва успели исправить художественный беспорядок в туалетах, как послышалось ёрзанье ключа в замочной скважине. Он вернулся. Мне стало стыдно. Стыдно перед Линой, перед собой и даже перед ним. Но она сама виновата. Нельзя женщинам попадать во власть таких задротов. От этого их хочется не любить, а насиловать. Мы сели за стол и выпили водки. Портвейн, выпитый нами двоими, и водка уже втроём благоприятно сказались на моём психическом комфорте, а на Линином в ещё более заметной степени. Мне, испытывавшему некоторую неловкость после того, как я едва успел застегнуть брюки, теперь стало стыдно за тот первоначальный мелкобуржуазный стыд. Разве поэт не превыше всякого обывательского стыда и мещанской морали?
Не помню, о чём мы говорили в начале
В какой-то момент этого чада Лина склонила голову долу на сложенные на столе обе руки и ушла в нирвану. Задрот, как мне показалось, с удовлетворением поглядев на пьяную жену, с трудом снял её со стула и почти волоча повёл в соседнюю комнату, прикрывая дверь за собой ногой. Но дверь приоткрылась, и я видел, как, положив её на диван, он лапал её колени и груди нахально-вороватыми движениями, а она, через силу шевеля руками, пыталась устраниться от этой задротской ласки. Но было видно, что паук своё возьмет. Паутину он сплёл крепкую.
Что было делать мне? Устроить скандал и отбить мою бедную Лину, а может, просто избить этого паука. Видимо, я был недостаточно пьян для скандала и драки, так как разум мой что-то вычислял, кумекал, а в это время задрот предложил по последней да и по домам. Я решительно выпил, нерешительно подошёл к выходной двери, нерешительно открыл её и совсем нерешительно переступил порог, когда сзади раздалось слабое «Фима» и едва держащаяся на ногах Лина оказалась за спиной провожавшего меня до двери задрота. Он тут же сильно толкнул её локтем одной руки назад в логово.
— Что вы делаете, — подал было я голос и хотел вернуться за порог, как задрот с удивительным проворством захлопнул дверь перед моим бараньим лбом. Мне показалось, за дверью послышался женский вскрик и плач. Я заколотил в дверь руками и ногами, нажимал звонок, но было тихо, как на безалкогольной свадьбе. Какой-то сосед по площадке открыл свою дверь и высунул нос, но, увидев мою буйную, пьяную фигуру, быстро скрылся. Я продолжал стучать до тех пор, пока задротский голос за дверью не проквакал, что он уже звонит в милицию. Милицию я не любил за то, что в подобных ситуациях она всегда на стороне задротов, и я решил отступать. На лестнице ниже освещенной площадки я оступился и, упав, попал головой в мусорное ведро, вместе с которым выкатился на улицу. В окнах её квартиры было темно, теперь мою возлюбленную насиловал её повелитель. Групповое изнасилование, а милиция спит.
Пока Серафим счищал с себя гнилую картофельную шелуху и селёдочные хвосты, поступило предложение от совета народных манипуляторов изменить образ мужа возлюбленной Серафима с задрота на простого советского парня без «печати трусливого деспотизма». Аморальное поведение моего героя, утверждает совет, спровоцировано волюнтаристским манипулированием генерального манипулятора и снижает реалистические задачи повести, в создании которой участвует и коллектив.
Ах, так! Тогда уточним кое-какие детали. Итак муж, не задрот, а наоборот отличный парень, и я бы даже употребил специфический термин — «чувак». Он не терроризирует и не спаивает свою жену, чтобы иметь возможность исполнять свои супружеские обязанности, ибо у него самого на стороне столько претенденток на эти самые «обязанности», что для жены почти ничего не остаётся. Короче говоря, чува-чок хоть Серафиму под стать, только что не поэт. И что же?